Садовник

Одни только Стены Мысли, располагавшиеся вдалеке по обе руки от садовника, оставались абсолютно неподвижны и не освещены. Из той точки, в которой находился сейчас Гики, совершенно невозможно было различить, что именно росло сейчас на границах Мира. В детстве, он бывал там, и в те времена, как кажется, это был виноград.

А, может быть, плющ?..

Садовник вернулся из мира грёз и взглянул на часы. Этим периодом он планировал привести в действие новый разбрызгиватель, который по доброте душевной помог ему собрать Рари. Саму конструкцию аппарата придумал Гики, плацерий лишь усовершенствовал подвижный механизм и автомат.

Теперь главное – утаить от Лулы тот факт, что Гики помог в этом его приятель. Когда они принялись за работу, сам плацерий объяснил своё желание сохранить эту странную тайну («странную» потому, что, отчасти, его работа заключалась именно в посильной помощи различным Ведомствам) наиболее загадочным образом:

– Параллели!

– Что-о? – с искренним интересом спросил Гики.

– Она боится преподнесённых параллелей, – сказал плацерий, видимо говоря это в большей степени себе самому, чем кому-либо еще.

– А можно поймать эти параллели? Чтобы они ей не навредили? Тогда нам не придётся врать? – по-детски предложил садовник.

Неожиданно для Гики Рари вдруг посмотрел на него абсолютно безумным взглядом, так, что садовник почувствовал, как от напряжения вспотели ладони. В последние периоды, плацерий казался ему совершенно другим человеком – в нём проявилась какая-то несвойственная ему неуверенность; все движения его казались рваными и скованными одновременно. То и дело он приходил к Гики, утопая в несложной работе над установкой, почти не говоря ничего вслух, что для обыкновенно общительного и жизнерадостного Рари было, прямо скажем, далеко от нормы.

Что-то страшное коснулось плацерия, и это чувствовалось в уголках его глаз, когда он смотрел так печально, так скупо и сухо на всё, что их окружало. Он будто постарел на пару тысяч периодов за невообразимо короткий срок.

– …не ищи смысла там, где его нет…, – одними губами прошептал Рари.

– Что? Я что-то не то говорю? – почти трусливо спросил садовник.

Пожалуй, меньше всего в своей жизни он хотел хоть как-то обидеть Рари – своего единственного приятеля, которому, по всей видимости, было сейчас очень нелегко.

Интересно, а как у них устроены жилища? Где, вообще, живет Рари и почему он периодически пропадает на довольно длинные сроки? Отчего Гики никогда не было интересно это? Они же приятели? Приятели знают все друг о друге, разве нет?

«Хотя, – мелькнуло в голове у садовника, – я всего лишь работник, и дружба наша – скорее, исключение из правил, как и моё положение в оранжерее.… Может одно стало причиной другого?.. Откуда вообще берутся все эти мысли?»

– Прости, Рари, я не хотел обидеть тебя….

Плацерий в ответ лишь повёл плечами, затем, как он часто делал в последнее время, пробурчал себе под нос что-то неопределенное и вернулся к работе над установкой, полностью поглощенный своими свинцовыми думами.

Что происходит с ним, подумалось садовнику. Почему он такой, а я… – ну, а я, как бы.… Кажется, что я совсем другой?

– Рари, а можно я задам тебе один вопрос? – вдруг услышал свой голос Гики.

– Ну? – не отвлекаясь от дела, спросил плацерий. – Я весь внимание.

Садовник силился собраться с мыслями. Всё вокруг такое…тесное…

– Я живу вот уже почти десять тысяч периодов….

Плацерий вдруг замер в неподвижности, оставив руки на разбрызгивателе, и медленно, почти по слогам, проговорил:

– Продол-жай…

– Ну…, это очень сложно объяснить…, – Гики изо всех сил старался подбирать наиболее подходящие слова, но мысль уже начала ускользать от него, таять, так и не оформившись в стройное предложение. Кажется, его отвлекла сама идея о подходящих словах.

Что это было?

– Тем не менее? – теперь с некоторым нажимом в голосе спросил плацерий.

Он смотрел на садовника, и Гики почудилось даже, будто Рари может каким-то мистическим образом, одному Слову известным, заглянуть ему прямо в душу – в самые сокровенные уголки его сознания. Он буквально ощутил себя голым и абсолютно беззащитным. Мелкая дрожь прокатилась по всему телу, от чего стало сильно не по себе – как будто он снова ребенок, и Наставник опять требует с него заученных наизусть простейших истин.

– Очень важно, чтобы ты сказал мне то, что хотел, – лишь подтверждая появившееся в Гики ощущение наготы, сказал Рари. – Вспомни, подумай. Напряги голову, приятель.

– Нет, ничего…, – почти шепотом ответил садовник. Губы его вдруг пересохли и накрепко слиплись, из глубины накатило непонятное волнение, своим привкусом напоминавшее жгучее чувство обиды.

Что ему нужно от меня?!

Плацерий продемонстрировал разочарованную мину, поглядел на часы, затем наверх, – туда, в перевернутый мир – раздосадовано сплюнул себе под ноги и сказал:

– Мне нужно идти, Гики. Только ничего не говори Луле, а, главное, не показывай ей нашу…поливалку, понял? Не показывай ей.

– Разбрызгиватель? – обиженно переспросил садовник. – То есть мы не запустим его сейчас?

– Пускай будет разбрызгиватель…, – махнул рукой плацерий и быстро удалился, почти мгновенно растворившись среди густых зарослей, не произнеся более ни слова.

Садовник, теперь уже оскорбленный по-настоящему, не стал окликать приятеля, хотя он прекрасно знал, чем заканчивались подобные сцены. Именно это и произошло снова – Рари исчез из жизни Гики почти на десять периодов…

###

Казалось, уже ничто не сможет удивить его сильнее нового гибрида, над которым трудились плацерии их Растениеводства. Садовнику виделось странным их вечное стремление творить в изначально идеальном мире, но кто бы мог подумать, что все эти мысли станут незначительными так скоро.

Проснувшись в этот период, Гики, не перекусив ни единой крошкой, двинулся прямиком в Дом Слова. Садовник чувствовал острую необходимость в избавлении от той душевной тревоги, что поселилась в его сердце в последнее время. Он совершенно не мог работать после их недавнего разговора с Рари и тщетно пытался понять хоть слово из всего того, что тот наговорил.

А что если его приятель просто сошёл с ума? Говорят, такие вещи происходят с людьми постоянно, хотя сам Гики ни разу не видел своими глазами сумасшедшего. Не может же быть так, что он один – глупый никчёмный садовник – ничего вокруг не понимает? Ему нужно было утвердиться в собственной ошибке – или в правоте – а лучшего места, чем Дом Слова, для этого и придумать невозможно.

«Я просто послушаю, что говорит Наставник, это ведь всегда так успокаивало.… И потом, может, он расскажет мне, что со мной всё-таки происходит? Или с Рари…»

Гики быстро шагал по широкому проспекту по направлению к Обители Знания, большую часть площади которой занимали Дома Слова. Здесь он проучился ни много, ни мало – шесть тысяч периодов.

Снова та самая мелодия в голове – она появилась из ниоткуда и теперь мучит его, не даёт ему спать, лишает здравого рассудка. Быть может, это она всему виной? Рари, кажется, тоже знает эту песню. Как сильно он хотел бы вспомнить ее слова…

– …и это самое малое из того, что мы можем сделать, – гремел голос Наставника из огромных динамиков, расположенных по всему периметру залы.

Гики скромно встал недалеко от выхода, забившись глубже в угол, и огляделся по сторонам. Практически ничего не изменилось с тех пор, как он выпустился отсюда, имея за плечами только профессию и безграничное стремление помогать людям. Много воды утекло с тех пор, и теперь зала уже не казалась такой огромной и потрясающей воображение, коей она виделась ему, когда он был ребёнком.

Тем временем, Наставник продолжал свою речь, довлея над совсем юными детьми всей мощью своего низкого, упитанного голоса:

– За пределами Мира, как известно, лежит одна лишь Тьма. До появления его, ничего, кроме Тьмы не существовало, но потом в безвременье самозародилась Мысль. Мысль стала Словом, и оно, волею своей создало наш мир таким, какой он есть. Все, что мы делаем – есть послушание Слову и сути Его; а суть есть идеал и вечная гармония.

Наставник посмаковал последние строчки с каким-то странным приторным упоением, и, странно, но сейчас Гики это показалось неприятным и отталкивающим.

– Потрясающе, дети, по сути, просто невероятно, что в абсолютной пустоте смог появиться целый Мир, но тот факт, что ничто живое не может существовать за пределами его, доказывает, что мы – покорные дети своего Мира, ибо обязаны Ему. Ни одна форма жизни не может ужиться во Тьме – любого, кто осмелится покинуть Мир, ждет мучительная смерть, – говоря это, Наставник высоко задрал указательный палец правой руки – любимый его жест.