Так не бывает!

– А чего там может быть странного? Ну не заговорила, если ты об этом.

– Не об этом. Ты в глаза ей, спрашиваю, смотрел?

– Не знаю! Да! Или нет. Откуда я знаю? А что с ними?

Лена обратила внимание, что прямо сейчас он и ей не смотрит в глаза. А хоть когда-нибудь смотрит?

– Ничего, – сказала она и погрузилась в бумаги.

В глубине души Лена понимала – если в дело вмешаны сверхъестественные силы, то беды не миновать. Человек против таких вещей бессилен. На всякий случай она перекрестилась. Бог не посылает нам испытаний, с которыми мы не можем справиться, так? Неужто Господь сделает ради неё исключение и явит ей чудеса? Вряд ли. Поэтому ничего ей не угрожает, и ничего необычного не произошло.

Размышляя в подобном ключе, Лена в конце концов решила, что ночной инцидент мог ей и присниться. Иначе как она снова оказалась в постели? Это всё нервы. Новость о смерти сестры, длинный перелёт, психолог ещё этот жути нагнала. А барабаны, от которых весь дом стоял на ушах, а Букин их будто и не слышал? Да наверняка приснилось. Ещё столько всего надо устроить! А ведь даже не понятно, как теперь будет выглядеть их с Букиным жизнь…

Так сидела она над бумагами, пока без десяти одиннадцать утра не раздался звонок. Она пошла на звук и, выйдя в коридор, увидела на экране домофона какого-то мужчину лет сорока, одетого в длинный чёрный пуховик.

– Кто это? – спросила Лена, сняв трубку.

– Я Настин педиатр. Антон Васильевич. Получилось чуть пораньше, чем надо. Подождать снаружи?

– Бондаренко? Заходите, – сказала Лена, сверившись со списком вхожих, который прихватила с собой.

Антон Васильевич был неразговорчив. Под пуховиком у него был скучный классический костюм. Мужчина отказался от предложенного чая и тут же скрылся в Настиной комнате, строго наказав их не беспокоить, пока не закончится сеанс. Лена решила подслушать, но за всё время оттуда не донеслось ни звука. Ни шороха, ни шёпота. А через час Антон Васильевич вышел из комнаты, откланялся и хотел было убежать, так ничего и не прояснив.

Когда Лена в последний момент попросила его ответить на несколько вопросов, Бондаренко сказал:

– Могу только сказать, что здоровью девочки ничто не угрожает, и если и дальше придерживаться предписанного образа жизни, то всё будет хорошо. Не вникайте. Это не ваша забота.

– А если не придерживаться? – спросил Букин.

– Вам же хуже будет, – ответил педиатр и быстренько ретировался, сославшись на острейшую занятость.

Любопытство Лены росло. Чем на самом деле больна девочка? Почему никто ничего не говорит ей о болезни? Разве это законно? Что на самом деле случилось с сестрой? И что это за фонд, которым она руководила? Похоже придётся каким-то образом разнюхивать правду самой.

Лена твёрдо решила вцепиться покрепче в следующего посетителя, кем бы он ни оказался.

Звонок прозвенел в половине второго. К своему неудовольствию, Лена обнаружила на экране домофона эту сумасшедшую – Лидию Михалну.

– Что вам нужно?

– Вы не хотели бы прогуляться?

– С чего бы мне этого хотеть?

– Вы уже смотрели ей в глаза?

Лена без колебаний оделась и вышла. Этот сон всё никак не выходил из её головы. И сестра тоже упоминала про глаза.... Даже в отдельный пункт это вынесла.

Психологиня должна что-то знать.

###

– Как вы себя чувствуете? – спрашивает Лидия Михална.

Снег под ногами напоминает пенопласт. Скрипя ботинками они удаляются от дома вглубь парка. Посреди рабочего дня здесь почти никого нет. Мороз цепкий, но сухой, не злющий. Когда они говорят, из их ртов валят плотные клубы пара. В зимней одежде Лидия Михална кажется старше своего возраста. Сколько ей? Шестьдесят пять? Семьдесят?

– Переспала, – сказала Лена. – В остальном, хорошо. А что? Что вам надо? Вы не к Насте пришли?

– Нет! – казалось, психолог ужаснулась одной этой мысли. – Я пришла справиться о вашем состоянии и помочь, если моя моя помощь понадобится. Вот, возьмите мою визитку.

– Вам-то какое до нас дело? – спросила Лена, автоматическим жестом пряча кусочек картона в карман.

– До вас лично в принципе никакого, но я боюсь, что ситуация с Настей может войти в …э-э-э, так сказать, более активную фазу.

– Что вы имеете в виду? – Лена теряла терпение.

– Вы заметили, что у Насти есть необычные способности?

– Да что все заладили одно и то же? Я с ней была от силы несколько часов. Всё остальное время я спала! Что я такого должна была заметить?

– Но вы ведь смотрели ей в глаза, так? Что вы испытали?

Лена замялась.

– Во-от, – протянула Лидия Михална. – Не хочется говорить даже! Настолько жутко. Стыдно! Даже за то, чего и не делала.

– Да, – согласилась Лена. – И что, это её способность? Взглядом насылать на людей стыд?

– Было бы хорошо, – сказала Лидия Михална. – Если бы всё было так просто… Я смотрю, на вас это почти никак не отразилось? Вы правда нормально себя чувствуете? Нет никаких, не знаю, там, желаний необычных, неосознанных позывов? Чуждых для себя ощущений?

– Нет. А должны быть?

– У меня есть. Кажется, есть и у других.

Лену всё это злит. Она чувствует, что начинает замерзать, поэтому резко останавливается посреди дорожки и выпаливает:

– Может, хватит темнить и выложите мне свою теорию? Вы уже выглядите сумасшедшей. Хуже не сделаете! Это я вам точно говорю.

Лидия Михална мнётся на месте. Ей трудно говорить, но она не может не говорить.

– Я пока не разобралась. Скажу вам, что видела, а вы сами решите, верить мне или нет.

– Хорошая идея. Вы настоящий учёный.

В ответ на остроту Лидия Михална корчит кислую мину, но всё же продолжает:

– На протяжении той недели, что Настя провела в центре, к ней постоянно ходили какие-то люди. Мы обычно никого не пускаем, но по поводу них директриса сделала особое распоряжение. Кто-то за ней приглядывает, причём хочет делать это тихо. С самого начала Настю поселили отдельно, а после ряда инцидентов её перестали выпускать к другим детям.

– Каких инцидентов? Мальчик там на неё какой-то кинулся?