Невидимые планеты. Новейшая китайская фантастика

Слуха у него не было, но зато пел с душой. В его глазах стояли слезы.

– «… У меня осталась лишь моя раковина. Помнишь старые добрые времена, когда мы радовались свободе и не боялись бурь? Всю жизнь мы верили, что изменим будущее, но кому это удалось?..»

Пока он пел, дрожащие тени от костра делали его похожим на героя, на великана. Когда он умолк, мы громко зааплодировали.

– Я тебе вот что скажу, – Стручок наклонился ко мне и глотнул из бутылки. – Жизнь… так похожа на сон.

* * *

Меня разбудил громкий шум двигателя.

Я открываю глаза и вижу инструктора по физподготовке. Его губы шевелятся, но я не слышу ни слова.

Я пытаюсь встать, но острая боль в груди заставляет меня лечь обратно. Над головой – сводчатый металлический потолок. Затем весь мир начинает вибрировать и дрожать, и ощущение тяжести прижимает меня к полу. Я на борту вертолета.

– Не двигайся, – кричит инструктор, наклонившись к моему уху. – Мы везем тебя в больницу.

В памяти всплывают обрывочные картины боя. Затем я вспоминаю то, что увидел, прежде чем потерять сознание.

– Та пушка… Это были вы?

– Транквилизатор.

Я начинаю что-то понимать.

– А что с Черной Пушкой?

Инструктор отвечает далеко не сразу.

– У него тяжелая черепно-мозговая травма. Скорее всего, он до конца своих дней останется овощем.

Я вспоминаю ту ночь, когда я не мог заснуть. Вспоминаю Стручка, своих родителей и…

– Что вы видели? – с тревогой спрашиваю я. – Что вы видели на поле боя?

– Не знаю, – отвечает он и смотрит мне в глаза. – Тебе, скорее всего, этого тоже лучше не знать.

Я обдумываю его слова. Если крысы научились с помощью химических веществ изменять наши ощущения, создавать иллюзии, которые заставляют нас убивать друг друга, значит, война еще долго не закончится. Я вспоминаю вопли и звук копий, вонзающихся в тело.

– Смотри! – инструктор приподнимает меня, чтобы я мог выглянуть в иллюминатор.

Крысы, миллионы крыс. Они идут по полям, лесам, холмам и деревням. Да, идут на двух ногах, выпрямившись, словно самая большая в мире группа туристов на экскурсии. Ручейки из крыс сливаются в реки, затем в огромные потоки, в моря. Шкурки разных цветов складываются в огромные рисунки. Я вижу, что у них есть чувство прекрасного.

Океан крыс колышется над высохшей, увядшей зимней землей, над одинаковыми, скучными постройками людей, словно поток новой жизненной силы, который медленно течет по вселенной.

– Мы проиграли, – говорю я.

– Нет, мы победили, – отвечает инструктор. – Скоро увидишь.

Мы приземляемся на территории военного госпиталя. Меня, героя, встречают с букетами цветов, усаживают в кресло-каталку. Симпатичная медсестра везет меня в здание. Мне быстро оказывают помощь, а затем меня моют. Поток воды, стекающий с моего тела, долго не становится чистым. Затем мне приносят еду. Я ем так быстро, что меня начинает тошнить. Медсестра сочувственно похлопывает меня по плечу.

По телевизору в столовой показывают: «Чтобы устранить противоречия в сфере торговли, наша страна заключила предварительное соглашение с Западным альянсом. Стороны согласились, что оно выгодно для всех…»

Затем начинается репортаж о массовой миграции крыс, которую я видел с вертолета.

– Тринадцать месяцев наш народ вел героическую борьбу с грызунами, и теперь угроза наконец ликвидирована!

Камера перемещается к океану. Огромный разноцветный ковер медленно заходит в море, распадается на миллионы частиц, растворяется в воде.

Картинка увеличивается. Неокрысы похожи на солдат, которыми овладело боевое безумие. Они яростно нападают на все, что находится рядом. Больше нет ни воюющих сторон, ни организации, ни каких-либо намеков на стратегию и тактику. Каждая неокрыса сражается сама за себя, разрывает на части тела сородичей, кусает, отгрызает головы другим крысам. Такое чувство, словно невидимая рука щелкнула генетическим переключателем, и вместо уверенного движения к цивилизации крысы вернулись к самым примитивным инстинктам. Они бьются друг с другом, и ковер из них, содрогаясь, превращается в кровавую реку, которая течет в море.

– Видишь? Я же говорил, – замечает инструктор.

Но к этой победе мы никакого отношения не имеем. Все было запланировано с самого начала. Тот, кто организовал бегство неокрыс, также встроил в них программу, которая позволит избавиться от них, когда они выполнят свою задачу.

Ли Сяося была права. Стручок был прав. Инструктор тоже был прав. Все мы словно крысы, мы – просто пешки, камни, ничего не стоящие фишки, участвующие в Великой игре. Мы видим лишь несколько соседних клеток на доске и можем двигаться лишь в соответствии с правилами игры. Пушка с восьмой вертикали на пятую. Конь со второй вертикали на третью. Никто не знает, в чем смысл этих ходов, никто не знает, когда великая рука снимет нас с доски, одного за другим.

Но когда партия заканчивается, все жертвы – как среди нас, так и среди неокрыс – становятся оправданными. Я снова вспоминаю Черную Пушку в лесу и вздрагиваю.

– Никому не рассказывай о том, что видел, – говорит инструктор.

Я знаю – он имеет в виду религию крыс, ухмылку Черной Пушки, смерть Стручка. Все это не является частью официальной истории. Все это мы должны забыть.

– Когда крысы пройдут мимо города? – спрашиваю я у медсестры.

– Где-то через полчаса. Их можно будет увидеть из парка рядом с госпиталем.

Я прошу ее отвезти меня туда. Хочу попрощаться с моим врагом, который никогда не существовал.

Лицзянские рыбы

Передо мной два кулака. От их тыльных сторон отражается яркий солнечный свет.

– Левый или правый?

Мой палец – маленький, детский – неуверенно указывает на левый кулак. Кулак разжимается. Пусто.

Кулаки исчезают и появляются снова.

– Еще один шанс. Левый или правый?

Я показываю на тот, что справа.

– Точно? Может, передумаешь?

Мой палец застывает в воздухе, движется влево, затем вправо, словно плывущая в воде рыба.

– Окончательный ответ? Три… два… один…