Очерки Заилийского края и Причуйской страны

У Киргиз-бая были два внука: Абл и Ковл. Последний дал начала родам кокче, сору, мундус и кытай, которые в совокупности называются сол, что означает «левый» (Bourouttes occidentaux Клапрота). От Абла же произошли десять родов, образующих отделение он (правое, B. orientaux), именно богу, сары-багыш, султы, черик, саяк, адыгинэ, багыш, монандыр, джадыгыр и тунгатар. Все эти мелкие поколения, настоящие кочевые горцы, живут в стране между Бадакшаном и Кунгей-Алатау, от Текеса и Музарта до Кокана и Самарканда. Математический центр Азии, таким образом, приходится в занятых ими землях. Наиболее известны нам дикокаменные сары-багышы, султы и богинцы. Из них первые в настоящее время кочуют на верховьях Чу и у западного конца Иссык-Куля. Числительность рода простирается свыше 10 000 юрт, т. е. не менее 40 000 душ. Это довольно воинственный род, и между старшинами его теперь особенно известны Умбет-Али, Тюрегильды, Рускул-бек, Адиль и Джантай. На восток от сары-багышей, по Тубу, Каркаре и Текесу, кочуют богу, которых умерший манап Бурамбай [портрет его в I книжке «Записок»] был из первых кара-киргизов, принявших подданство России. Теперь у богинцев нет особенно влиятельных старшин, и род их, раздробленный на множество отделений, много утратил своего значения, особенно от вражды с сары-багышами. Оставаясь все еще в числе 10 000 кибиток, он далеко не имеет тех богатств, которыми владел при Бурамбае, когда одних лошадей считалось у богу до 100 000 штук. После этих двух родов ближайший к нам есть султы – небольшое племя, до 6000 юрт, но самое воинственное из всей Дикокаменной орды. Султы населяют горы Киргизнын-Алатау от Токмака до Аулье-Ата, перемешивая на востоке свои кочевки с сары-багишскими. Между ними замечательнейший старшина есть Джанкарач. На юг султы распространяются только в долину Таласа; далее же их сменяют другие роды правой и левой половины орды (он и сол).

Бурамбай, верховный манап рода бугу (умерший в 1858 г.)

Саяки кочуют на южной стороне Небесных гор, по верховьям Нарына; восточнее их, до Аксу и далее к Куче, обитают черики. Роды эти, вместе с соседними им багышами, спускаются зимою с отклонов Тянь-Шаня в долину Тарима и распространяются тогда до Кашгара, Яркента и даже Хотана. Географическое положение других разделений орды трудно определить, но, во всяком случае, известно, что они занимают всю систему Болора, Бадакшан, Каратиген, Вохан, окрестности Уша, Андиджана, Кокана и даже Ташкента и Самарканда. Мы знаем теперь, что влияние их в Коканском ханстве очень значительно и что именно из рода адыгинэ происходит первый министр хана Алим-бек, а из Каратигена родом Канаат-ши, известный предводитель коканского войска, приходившего в 1860 г. под Кастек.

Вообще, политическое положение дикокаменных киргизов очень разнообразно. Одни из них, как богинцы и часть сарыбагышей, состоят в нашем подданстве, но вовсе нами не управляются и только прибегают к нам изредка для разбирательства ссор. Другие, как султы, адыгинэ, кытай и прочие роды отделения сол, принадлежат Кокану и платят ему дань. Третьи, каковы черики и багыши, уплачивают поземельную плату китайцам, хотя и управляются от них независимо. Наконец, крайние к югу обитатели гор Болорских, Каратигена и Бадакшана отчасти независимы, отчасти состоят под влиянием Бухары, Кундуза или Кокана, с которыми, впрочем, часто враждуют. Об этих обитателях высшего погорья Азии мы не имеем никаких почти сведений. Александр Борнс в своем «Путешествии в Бухару» говорит лишь мимоходом, что киргизы – уроженцы Памира, которых встречал он, имеют плоское лицо и сходны с туркменами. В другом месте он же упоминает, что они питаются только мясом и молоком; мука же им совсем неизвестна. Если когда-нибудь она и попадается им, то они делают из нее похлебку, но не пекут хлеба. Живут в круглых хиргасах (юртах). Но о нравственном состоянии этих горцев ни у Борнса, или у Вуда мы ничего не находим.

Между дикокаменными, соседними России, нет аристократических родов, подобных султанским в кайсацких ордах. Оттого народ составляет совершенно однородную массу, пеструю только благодаря раздельности на части. Кара-киргизы управляются манапами, т. е. старшинами, которые некогда принимали свой титул по избранию, а теперь сделали его наследственным. Слово «манап» буквально значит «тиран» в смысле, близком к древнегреческому. Это было первоначально собственное имя одного старшины, отличавшегося жестоким непреклонным нравом, и от него перешло ко всем правителям. Кроме манапов, у которых, как сказано, нет аристократических предков, народ имеет еще для разбирательства своих дел биев, как и в других ордах. Эти бии судят и творят расправу по обычаям, – как? об этом почти нечего и спрашивать в Азии. Правда здесь благосклонна к сильному, и даже тот правитель считается человеком ничтожным, который употребляет мягкие меры. Мы имеем пример одного манапа из рода сары-багыш, Урмана, который считался особенно благоразумным и даже великодушным именно потому, что имел у себя виселицу и ежегодно казнил на ней несколько преступников, уличенных в воровстве, растлении девственниц, убийстве и проч.

То обстоятельство, что манапы суть люди простого происхождения, а не султанской белой кости, служит причиною самого названия кара-киргиз, т. е. черных киргиз. Должно заметить, что хотя устройство народа демократическое, его старейшины пользуются все-таки большою властью, часто неограниченною. Особенно бывает это, когда манап в то же время и батырь, т. е. удалец, хороший предводитель на поисках и в военных стычках. Бурамбай, правитель богинцев, был именно образчик такого родоначальника. Вообще, манапы не пользуются от простолюдинов никакими правильными доходами, но получают добровольные приношения и берут штрафы с виновных в преступлениях. Нет нужды говорить, сколько тяжких злоупотреблений ведет за собой такое устройство: корыстному бию или манапу открыта широкая дорога для себялюбивой деятельности.

IX. Быт кара-киргизов

Основанием богатства кара-киргизов служит так же скотоводство, как и у жителей соседних степей; но дикокаменные беднее киргизов Большой и Средней орды. Очень немногие из них имеют до 200 лошадей или 3 т. баранов. Верблюдов также держат гораздо меньше, а взамен их имеют хорошую породу быков, которые способны для езды в горах. Верблюды есть двугорбые и одногорбые, или дромадеры, как везде, предпочитаемые первым. Коровы у дикокаменных хотя большие, но молока дают мало, и то лишь во время кормленья телят. Взамен того держатся яки, называемые у кара-киргиз кудосами, которые превосходят по количеству молока обыкновенный рогатый скот. Овцы киргизской породы с курдюками, но с более нежною шерстью, чем в наших степях. Лошади небольшие, но очень годные для езды в горах. Эпидемических болезней на скот не бывает, кроме сарпа, который оканчивается обыкновенно отпаденьем копыт. Еще недавно самое богатое скотоводство было у богинцев, теперь же они занимают в этом отношении одно место с сары-багышами, хотя все еще богаче остальных родов.

Хлебопашество составляет общее занятие дикокаменных киргизов. Хотя почва большею частию не чернозем, а глина, страшно высыхающая от жаров, но при искусственном орошении полей она приносит хорошие урожаи, напр. сам-70 просо и сам-15 пшеница. Лучшие и многочисленнейшие пашни лежат на восточном конце Иссык-Куля, по Тубу и Джиргалану, по Зауке, потом, у Пишпека и Токмака; на северном же и южном берегах Иссык-Куля, по каменистости почвы, их почти нет. Сеют кара-киргизы преимущественно просо, пшеницу, ячмень (для лошадей) и купак (мелкое просо), из которого делают бузу, чтоб гнать из нее водку.

Звероловство не составляет промысла, хотя горы богаты дичью. Охотятся на диких баранов, серн и коз лишь для забавы. Только маралов (оленей) бьют для их рогов, которые, если наполнены кровью, высоко ценятся китайцами как лекарство, и продаются от 50 до 150 р. с., смотря по достоинству. Известный манап Урман занимался этого рода охотой как промыслом, держал для нее нескольких искусных стрелков и был обязан ей частью своего богатства. Помощью беркутов ловят дикокаменные лисиц и куниц, которых меха сбываются татарским торговцам, впрочем, в ничтожном числе. Иногда бьют медведей или волков, но шкур их не умеют хорошо выделывать, хотя богатые кара-киргизы и стелют их в юртах на землю.

Рыбы дикокаменные не любят, и потому ловят ее очень мало. Это довольно странно, ибо один Иссык-Куль мог бы доставить им порядочный запас этого рода пищи. Особенно многочисленны в нем сазаны (хрящескелетных рыб нет). Снастей никаких кара-киргизы не знают, и если кто вздумает позабавиться рыбною ловлею, то отправляется в устье какой-нибудь речки и бьет проплывающих рыб саблею или пикою, подобно тому, как на суше змей. Этого рода забаве не раз предавались и русские, бывшие в 1860 г. на оз. Иссык-Куле. Изредка можно заметить у дикокаменных ловлю чием, т. е. тростниковою сеткою, которая ставится по окружности юрты под войлоком.

Главное рукоделье кара-киргизов и есть приготовление войлоков, отличающихся у них большою прочностью. Особенно известны этого рода изделиями дикокаменные, кочующие по Таласу. Они валяют не только простые кошмы, т. е. четыреугольные войлоки, но и шапки, даже целые бурки. Кара-киргизские шапки известны и ценятся во всех ордах и форму имеют вроде не очень острого конуса с отогнутыми кверху полями. Женщины ткут грубую материю из верблюжьей шерсти, называемую у нас армячиной. Одежда дикокаменных состоит из халата и широких панталон, или чембаров. Иногда носят рубашки; но они не составляют белья, а как скоро надеты, остаются на плечах впредь до разрушения. Сапоги имеют на манер ташкентских, с высокими каблуками и коротким следом.

Никаких произведений своих дикокаменные, кроме соседних с городами, не вывозят из своих аулов для торговли сами. Даже лошадей не выгоняют они ни в Кокан, ни в Кашгар, ни в Кульджу. Вся торговля в их стране производится караванами ташкентских, коканских, кашгарских и отчасти русских купцов. Они привозят в аулы кара-киргизов все, что нужно для киргизского быта, и остаются в аулах иногда целый год. Из Кашгара дикокаменным доставляют разные бумажные материи, халаты, бязи, выбойки, сушеные ягоды и проч.; особенно идут бязи и бумажная армячина желтого, черного и коричневого цветов. Все эти товары с большою выгодою для купцов вымениваются на баранов. 15 аршин дабы меняется на барана, а холст бумажной армячины на 4–5 баранов, смотря по доброте. Русские товары доставляются сюда татарами, которые привозят то, чего не могли сбыть внутри наших владений по низким свойствам товара. Так продают самые простые ситцы, верверет, нанки, коленкор, миткаль, кожи и разные железные вещи, а также маленькие простые зеркальца, серьги, кольца и другие безделки. В особенности здесь ценны железные вещи и юфть. В обмен на них берут быков, баранов, меха лисьи и куньи. Скот пригоняется в Петропавловск. Барыши торговцев очень велики; так, один аршин красного сукна, ценою в рубль, сбывается ими за три барана; аршин 10 миткалю, саржи или нанки, ценою в 7 к. арш., идет за барана. Юфтовая кожа стоит 7–8 баранов, а чугунные и железные вещи продаются по произвольно высоким ценам. Кроме того, в кочевья кара-киргизов ежегодно приезжают, под предлогом обозрения границ, кульджинские китайцы и снабжают орду чаем, рисом, табаком и даже шелковыми материями – за умеренные цены, и также на баранов. Из Кокана и Ташкента привозят сюда в самом ограниченном количестве пестрые шелковые материи, которые идут лишь для потребностей самых зажиточных манапов, на одежду их жен.

Выше было упомянуто, что те из кара-киргизов, которые подвластны Кокану, обложены данью, собираемой ежегодно. Налог этот называется зякетом и состоит из следующих статей: тюнлюк-зякета – подымного сбора, с каждой юрты по одному барану; кой-зякета – налога на баранов, по одному из пятидесяти, а иногда из сорока и даже двадцати, смотря по обстоятельствам; харареля – сбора с земледельческих произведений, от каждого гумна по три барана. Кроме этих налогов, дикокаменные платят еще на содержание войск и дают средства продовольствовать их при временных сборах, когда с каждой юрты берется по три барана. Мы имеем сведение, что султы и часть сарыбагышей представляют ежегодно на прокормление коканских войск в соседней стране до 5 тыс. пудов пшеницы и проса, и, кроме того, им приходится еще кормить зякетчей, которые всегда ходят большими партиями. Без сомнения, тяжесть этих налогов только потому не производит постоянных волнений, что коканцы единоверны кара-киргизам. Там, где дикокаменные платят дань Китаю, они совсем в других отношениях к господствующему народу, часто враждуют с ним и угоняют скот как у самих китайцев, так и у калмыков. Но зато здесь им приходится дорого платить за подобные подвиги: каждый кара-киргиз, пойманный в этом хищничестве, подвергается смертной казни.

Вообще, к баранте, т. е. к отгону скота, дикокаменные склонны больше, чем все другие киргизы, и она у них чужда того, отчасти рыцарского характера, который имеет у наших ордынцев. Баранта кара-киргиз есть просто военное действие с целью пограбить соседа, вовсе не щадя не только его собственности, но и его самого. Особенно кровопролитны бывают набеги сарыбагышей на аулы богинцев, к которым они питают непримиримую ненависть. Впрочем, храбрость кочевых горцев ограничивает свое проявление большею частию только отгоном скота и преследованием бегущего неприятеля; когда же дело доходит до настоящей стычки, то киргиз, проскакав с полверсты на противника, умеет вовремя попридержать коня и повернуть назад, не проливая напрасно крови. По отношению к нашим киргизам Большой орды, дикокаменные ведут себя как настоящие воры: они пробираются малыми шайками через горы и крадут скот небольшими частями. Киргизские батыри тогда охотятся за ними. Я знаю одного из них, Суранчи, который каждую ночь летом высылает часть своих джигитов в горы ловить дикокаменных, возвращающихся с добычи. Он их заковывает в цепи и потом отдает родовичам за выкуп. Однажды ему вздумалось подарить одного такого пленного мне. Несчастный приведен был со связанными руками и цепью на шее, и, по просьбе моей, должен был получить свободу с пояснением, что русским рабов не нужно и что мы желаем, чтобы все жили на воле и дружно. «Кулдук (благодари), собака!» – сказал при этом Суранчи, видя, что дикокаменный молчит, и ударил его по голове ногайкою… Такие отношения не мешают, впрочем, нашим киргизам очень часто родниться с дикокаменными, и я, даже в такое время, когда последние явно враждовали с нами, видел наших киргизов, которые ездили к ним в аулы видеться с невестами, сестрами и проч.

Духовное развитие бурутов так же низко, как вещественное благосостояние. По справедливости, их можно б назвать детьми природы в самом печальном смысле этого слова. Вся масса их понятий и нравственных убеждений составляется из грубых поверий и предрассудков. Средств для перехода к лучшему состоянию почти нет. До прихода русских на Иссык-Куль, в орде источниками мудрости были бродячие ташкентцы, которые изредка обучали детей грамоте, но так, что они в состоянии лишь были читать 1 главу Корана, плохо понимая ее. Со времени появления наших татар, число грамотных стало несколько возрастать, и даже потребность образования настолько развилась, что некоторые дикокаменные, не имея возможности найти у себя в орде учителей, отсылали своих детей в Большую орду, к своим друзьям, у которых в аулах почти всегда находятся грамотные татары, занимающиеся обучением. Но, впрочем, и теперь едва ли на тысячу человек кара-киргиз есть один грамотный; многие манапы, даже большая часть их, не умеют ни писать, ни читать. Я был свидетелем забавного удивления одного из них, когда ему показали документ за его тамгою, в котором он признавался в баранте: прикладывая печать к этому клочку бумажки, он не думал, что враг подсовывал ему донос на себя.

По вероисповеданию, дикокаменные принадлежат к исламизму; но магометанство их весьма поверхностно, особенно у родов, соседних с Китаем. Есть кара-киргизы, не знакомые даже с именем своего пророка, не только с девяносто девятью именами Аллы. Только немногие знают обряды омовения, посты, даже самый намаз. Пьянство, преследуемое Кораном, у дикокаменных вовсе не считается грехом, и какой-нибудь Менде, почтенный шестидесятилетний манап, выпив в день четверть ведра водки, еще хвалится под вечер, что он проскачет сколько угодно, не свалившись с лошади. Во многих других случаях они поступают прямо против закона, не опасаясь за греховную жизнь наказаний в будущем, по той простой причине, что ученье веры вовсе им незнакомо. Но всего любопытнее, что у народа этого сохранились хотя слабые следы шаманства. По словам г. Бардашева, женщины и иногда даже мужчины поклоняются огню, поливая его салом и совершая это поклонение перед девятью светильниками в ночь с четверга на пятницу (джуму). При церемонии поклонения, если есть грамотные, читают молитвы. Кара-киргизы чтут и некоторые памятники народов, обитавших прежде на их земле. Так, около Токмака есть высокий столб из сырца, который уважается у них потому, что в нем, по преданью, умерла какая-то ханская дочь, которую отец засадил в этот столб, чтоб спасти от фаланг и других насекомых. Памятники собственной старины ценятся еще выше. В долине Большого Кебина есть, напр., каменное укрепленьице около могилы одного знатного старика, Ниазбеков курган. Отряду 1860 года надобно было просить особого позволения ночевать в этом кургане и притом с условием ничего в нем не трогать, ничего не ломать. Могилы предков вообще очень почитаются и делаются наподобие часовен с каменными стенами. Украсть скелет или какую принадлежность мертвого считается преступлением.

На поминках по умершем, особенно человеке богатом, обыкновенно устраиваются игры, как у прочих киргизов. Эти игры составляют байгу. Известно, что главнейшая часть всякой байги есть скачка. Как дикокаменные беднее прочих киргизов, то призы у них никогда не бывают так богаты, как напр. в Средней и даже Большой орде. Там они, как известно, достигают иногда до девяти девятков скота (верблюдов, лошадей и пр.), даже с придачею пленных людей. Буруты, хотя тоже ставят на приз пленников и пленниц, но скота жалеют в большом числе. Другим любимым удовольствием на байге служит борьба, потом, доставанье ртом монет со дна полного простоквашею сосуда. Последняя забава особенно им нравится. Смех, шум, говор распространяются во всей толпе зрителей, между тем как любитель доставать зубами деньги ищет их в жидкости, не смея помочь делу руками. Иногда подобная забава кончается тем, что кровь потечет у искателя изо рта и ноздрей, тогда его сменяют другие.

В 1860 году при нашем отряде находился сары-багышский поэт или, точнее, рапсод. Каждый вечер собирал он около себя толпу слушателей, которые удивлялись его рассказам и песням, разиня рты. Воображение его, неутомимое в исчислении подвигов своего героя, какого-то ханского пасынка или приемыша, принимало иногда самый смелый полет в область чудесного. При этом большая часть поэмы импровизировалась, и только содержание ее взято было из народных преданий. Удивительно верная интонация, которую можно было ценить даже не понимавшему слов поэмы, уменье вовремя употребить скороговорку, речитатив или протяжное, унылое пение составляли неотъемлемое достоинство рапсода, который, впрочем, считался одним из лучших. Когда на Кутемалдах сделана была для киргизов пирушка, то поэт их потом громко прославлял хозяина праздника… впрочем, может быть, отчасти для того, чтоб получить четвертак. Его выражения несколько напоминали Гафиза, и киргизы были столько же в восторге от его песни, как и от съеденного пилава.