– На себя посмотри, – огрызнулся Джейк.
– Я это делаю часто – смотрю в зеркало, – засовывая платок в карман сюртука, послушно произнес похоронный церемониймейстер. – Я даже бреюсь сам.
– Я тоже бреюсь сам. Делать мне больше нечего, по парикмахерским лясы точить.
– Мне все-таки уже порядочно лет. Не тебе чета.
Бывший коммерсант собрал в кулак всю силу воли.
– Надеюсь, ты не отрежешь себе голову во время бритья, – произнес он. – Прощай. Ты меня больше не увидишь.
– А что, если дела с автомобилями пойдут плохо? – крикнул вслед гробовщик. – Куда ты денешь сестру?
– Разберемся! – ответил Джейк, не оборачиваясь. – У меня есть еще рекламное бюро.
Он схватил за руку сестру, которая ждала его в холле, и они пошли к дверям.
– Я разобрался уже с твоим бюро! – кричал отец. – Скажи ей: пусть она возвращается, когда захочет!
– Если она когда-нибудь захочет.
Эти слова Саммерс произнес уже с крыльца.
– Хе-хе-хе! – высунулся из дверей гробовщик (на нем опять был платок с узелками). – Она захочет!
– Ну, если она захочет, почему бы нет, – ответил Джейк. – Пусть возвращается.
Гробовщик с кряхтеньем спустился на несколько ступенек.
– Помни, сынок, – сказал он, – твой папаша уже старенький, выживший из ума, и уже ни черта не соображает. Он ведь разыскивал тебя на всем побережье Атлантической китобойной флотилии… или тресковой? Забыл. Где я тебя только не разыскивал.
– А что, – Эмми тащила за рукав, но Джейк уперся, – что мой папаша собирался делать со мной после того, как разыщет?
– Ничего, – заверил отец, – он просто волновался, что с тобой.
– Он не волновался, – обличил Джейк. – Он хотел заставить меня строгать опять гробы, возиться с покойниками и сопровождать похоронные процессии. Папаша, как тебе не стыдно врать, когда в этом нет никакого смысла!
– Отчего же я вру-то? – обиделся похоронный церемониймейстер. – Ай-яй-яй, ай-яй-яй-яй. Ладно. Живите, как хотите. Останусь, как Иов.
– Оставайся, как Иов.
– А когда явится мне Спаситель, я ему скажу: вот ты сделал крокодила, и левиафана, и вот это все разное, – гробовщик обвел вокруг себя руками, обозначая бескрайний мир. – Сколько же ты понаделал всякой дряни! Ты сотворил неблагодарных сыновей и дочерей человеческих! Ты отвратил их от отчего дома своими дурацкими выдумками! Ты вселил в них мечту – и заставил страдать! – он покивал собственным словам. – Угу, да.
Джейк тоже покивал.
– Знаешь, что Он тебе скажет? «Левиафан и прочее – это все глупые выдумки моего старого папаши. А ты ябеда».
– Кому же мне еще поплакаться? – пробормотал похоронный церемониймейстер.
– Да с твоим характером больше и некому. Кроме Господа, которому ты тоже надоел.
– Ты прав, – голос отца сделался кротким. – Более достойных собеседников у меня нет. Кроме Него.
Саммерс уже спустился с крыльца, но вновь вернулся.
– Слушай, папаша, а где мать? – спросил он. – Я, конечно, тот еще подарок, но… она могла хотя бы выйти.
– Мать? – поразился гробовщик.
– Мать, – повторил Джейк.
– По-моему, она умерла, – отец поскреб брюхо под жилетом. – Я плохо помню. Пес знает. Это важно?
Повисло молчание.
– Я очень удивлен, что ты не знаешь этого, – продолжал похоронный церемониймейстер. – Для тебя она была мать, а для меня всего лишь жена. Мне-то что? По крайней мере, ты мог бы писать мне, разузнавать об этом. Ты мог бы писать матери письма. Она скучала по тебе!
– Скучала? – не поверил Джейк. – Да она была счастлива, когда я уехал!
Он выждал немного.
– Может, и так, – отец устало махнул рукой. – Я не помню. Славьте Господа.
Глава 13, в которой творится уже полный апокалипсис
– Мама умерла давно, – Эмми вела зонтом по забору дома Лароз (с той стороны взбеленилась собака). – Это было через год – наверное? – ну, или немного больше, после того, как ты уехал. От родов.
– От родов? – поразился Саммерс.
Он посчитал: восемнадцать лет – София, семнадцать – Дороти, пятнадцать – он сам, и три – маленькая Эмми. Сколько же матери было тогда лет? Он никогда не знал этого. По его воспоминаниям, когда он уезжал из родительского дома, ей было лет тридцать пять-тридцать шесть. Не старше, значит, чем миссис Маллоу… ее близнецам сравнялось девятнадцать в этом году.
По ветру летел пух – где-то ощипывали курицу.
– А ребенок? – помолчав, спросил бывший коммерсант.
– Ребенок прожил до утра.
– Почему он не сказал мне?
– Для отца это было слишком давно. Для него существует только его дело. Дело его жизни – и больше ничего.
– Я бы его понял, но… – Джейк задохнулся, – не помнить матери своих детей?!
– Да все он прекрасно помнит, – отмахнулась Эмми. – Он просто издевался. Ты ведь его знаешь.
Саммерс почувствовал, что у нет больше никаких сил терзать свой мозг отцовскими фокусами.
– Эй, что у тебя там? – поинтересовался он, имея в виду облезлый чемодан, в котором нес пожитки сестры. – Последний номер журнала для девочек и кружевной воротничок? Что-то я не чувствую, что ты взяла с собой вещи.