Огненная кровь. Том 1

Она сжала ладонь в кулак и разжала, не веря своим глазам.

– Это? Ерунда. Огненная кровь умеет лечить такие раны, – пожал плечами Себастьян и улыбнулся, – но не обольщайся, на этом мои лекарские таланты заканчиваются. Итак, теперь ты сыграешь?

– Спасибо, – она смутилась и, наклонив голову, спрятала взгляд в извилистом узоре ковра, блуждая по струнам пальцами.

Конечно, она сыграет. Потому что…

Она просто не может ему отказать.

Струны отозвались грустной мелодией – это была её любимая песня.

Про ветер и парус. Про то, как один даёт другому жизнь, и пока есть ветер, парус жив и корабль плывёт.

Сегодня её голос был другим. Не таким, как обычно. Каким-то необыкновенно глубоким и проникновенным. Она пела и видела, как ширится в комнате живой огонь, как он сияет всеми красками от жёлтого до бордового, словно он и правда живой, пульсирует, течёт и ластится к её ногам, совсем, как прирученный зверь. Как скручивается в спирали и пылающие бутоны, а затем распускается причудливыми цветами.

Все в комнате замерли. Тётушки сидели, открыв рты, и кузины, и даже конюх пришёл откуда-то из темноты, прислонился к косяку в дверном проёме, скрестив на груди руки, и мимоходом вытирал слезу.

Три пары серых глаз смотрели на неё напряжённо, не в силах оторваться, и впитывая эти звуки. Они наблюдали, как три зверя перед прыжком, напряжённые и собранные. И в какой-то момент Иррис увидела, как руки Гасьярда Драго проминают подлокотник обитого велюром кресла. И там, где он его сжимает, остаются чёрные подпалины от прикосновения его пальцев.

Песня закончилась, и в комнате едва заметно потянуло дымом.

Той ночью Иррис спала плохо. Ворочалась с боку на бок, пылала от странного жара и не могла отделаться от ощущения, что её всё ещё преследует пронзительный взгляд Салавара Драго. А в ушах звучит голос Себастьяна.

Глава 4. Вопиюще непристойное предложение

К утру ветер разогнал тучи над Мадверой, и едва забрезжил рассвет, Иррис выбралась из дома. Вышла на крыльцо, ведущее в сад, и остановилась, глядя на разрушения, которые принесла стихия.

Сад был сам на себя не похож. Растерзанный ветром и градом, лишившийся почти всех листьев и заваленный обломками ветвей, он представлял печальную картину. Потоки воды смыли гальку с дорожек вокруг дома, изуродовали газоны, а град полностью уничтожил розарий тёти Огасты.

Где-то вдали прибой неистово бился в каменную грудь побережья и словно звал. Иррис, аккуратно пробравшись на конюшню, оседлала лошадь, и пока все спали, уехала посмотреть на море.

За все годы, что она жила здесь, ей никогда не доводилось видеть такого неистовства стихии. Море всё ещё бесновалось, помня о вчерашней буре, вскипало пеной и в ярости выбрасывалось на берег. Часть известняковой стены обрушилась в трёх местах, сильно изменив береговую линию. А по верхней кромке пляжа, там, куда докатывалась уже только пена, лежали бурые ленты водорослей, обломки рыбацких лодок, брёвна и мусор. Шторм разбил в щепки Малый мадверский пирс вместе со всеми пришвартованными к нему судёнышками рыбаков. И сейчас несчастные их владельцы бродили по берегу, баграми выуживая из мусора жалкие остатки снастей.

Иррис проехала до пирса, обогнула небольшой мыс, выступающий в море, а затем снова вернулась на самую высокую точку, напротив которой белела башня маяка.

Она стояла, вдыхая ветер, и смотрела на грязную воду. Небо же, наоборот, в это утро было таким синим и таким ярким, каким оно бывает только в начале осени. Странно, что в этом году осень как-то уж слишком рано пожаловала в Мадверу.

Утро принесло с собой и какое-то разочарование, тоску и усталость. Иррис знала – айяарры сегодня уедут, неделю все будут говорить о том, что произошло, вздыхать о погубленных розах и садах, затем снова появится мэтр Гийо, поскольку сейчас он занят спасением школьной крыши, проломленной упавшим деревом, и всё вернётся. Не через неделю, так через месяц. Этот шторм всего лишь отсрочка, а казнь неминуема.

И ей не стоит думать о всяких глупостях, вроде серых глаз Себастьяна Драго и его красивых губ, о его бархатном голосе и горячих пальцах на её ладони, потому что…

…потому что она и в самом деле думает о них всё это утро. И, может, именно поэтому она приехала сюда так рано – выбросить из головы эти мысли.

…ей лучше вообще не появляться дома до самого обеда и не видеть, как они уедут.

…ей лучше не видеть их больше никогда. Потому что…

Она закрыла глаза и запрокинула голову.

…потому что лучше бы ей вообще никогда не встречать Себастьяна Драго!

Вчера, после того, как она устала петь, и он, поцеловав ей руку, проводил в другое кресло, они разговорились. И говорили до полуночи. Обо всём. О книгах, о музыке, о поэмах Оллита и Тириана, о рифмах, языках, об изготовлении красок, о театре, лошадях…

Он смотрел её рисунки и то, что он о них говорил… Боги милосердные! Он понимал живопись. Цвета, атмосферу, ритм, и он тоже любил свободу и ветер.

И это было больно.

Если так исполнилось её желание, то Боги подшутили над ней слишком зло. Она теперь, как умирающий от жажды, который видит воду – водопады, реки, ручьи, ощущает влагу на губах, и тянет руки, а это лишь мираж. Вот так и Себастьян Драго, такой же мираж, в котором собрано всё лучшее, что она хотела бы видеть в мужчине. Боги поманили её этим миражом, мечтой, сказкой, и тем ненавистнее ей теперь мысль, что в реальности, в лучшем случае, её ждёт свадьба с мэтром Гийо и тыквы в его огороде. А в худшем…

Ветер играл распущенными волосами, ноги промокли, и она замёрзла, но всё равно стояла долго, впитывая кожей свежий воздух и шум прибоя, закрыв глаза и запрокинув голову. Надеясь, что, когда прозвонят последнюю треть утра, тётушки уже выставят семейство Драго за дверь.

А её боль… когда-нибудь утихнет.

– Доброе утро, Иррис! Я так и думал, что найду тебя здесь, – голос Себастьяна Драго вырвал её из раздумий.

О, нет!

– Что вы здесь делаете? – спросила она удивлённо, чувствуя, как сердце пустилось в галоп.

Себастьян Драго одет был странно – сапоги, грязные штаны, рубаха с закатанными по локоть рукавами. Никаких шёлковых жилетов, галстуков и оружия. Он подъехал на одном из своих коней – гнедом эддарской породы и без седла. И видя, каким странным взглядом окинула его Иррис, улыбнулся и поклонился со словами:

– Я помогал пилить тополь у ворот и вытаскивать карету, ты же простишь мне этот… неподобающий вид?

Она снова смутилась. При свете дня и без всей этой помпезной одежды он выглядел даже лучше, чем вчера, так, словно… так…

…красивые руки, оплетённые тугими канатами мышц, статная фигура, гордая осанка…

Ветер играл тканью его рубахи, и Себастьян держался на коне прекрасно, управляя им лишь одной рукой, на которую был намотан повод…

Будь честна с собой, Иррис! Он просто тебе нравится!

И это было правдой. Он ей нравился.

Он притягивал её с каждым мгновеньем всё больше и больше. Каждый взгляд, брошенный в его сторону, каждое слово заставляли лишь смущаться, краснеть, думать всякие глупости и дерзить, пытаясь скрыть это притяжение за насмешками и напускным безразличием.

– Простить? Милорд волен выглядеть, как считает нужным, ведь рамки приличия – всего лишь глупые законы кахоле, которые вас не касаются, – ответила она с вызовом, припоминая его вчерашние слова, и усмехнулась.

Себастьян соскочил с коня, подошёл к Иррис, стал рядом, и, скрестив руки на груди, посмотрел на бушующее море.

– Судя по твоим утренним прогулкам, ты плевать хотела на приличия, – произнёс он задумчиво.

– Судя по моим прогулкам?

– Уезжать из дому на рассвете одной, чтобы побродить по берегу, который того и гляди обрушится? Полагаешь, это подходящее занятие для молодой леди, верящей в приличия? – спросил он с улыбкой. – Да и стоять здесь со мной без сопровождающих тем более неприлично. Но ты всё ещё здесь, а не скачешь галопом обратно в Мадверу, и это значит, что я ещё вчера был прав на счёт того, что ты на самом деле думаешь о приличиях.

Она повернулась к нему и вдруг рассмеялась, не в силах больше играть в эту глупую игру, а Себастьян рассмеялся ей в ответ.

– Скажите, почему вы решили, что найдёте меня здесь?