Квартира в Париже

Да, думаю я, оглядываясь назад. И я вижу тебя, придурок. Я знаю таких как ты. Меня не напугаешь. Хотя у самой с перепугу зашевелились волосы на затылке.

Он подходит к статуе и сталкивает ее с постамента, так что она с грохотом падает на землю. Затем он направляется к двери в дом. Я слышу хлопок на лестничной клетке.

Женщина ползает на коленях, собирая выпавшие из чемодана вещи. Еще одно воспоминание: мама, ползающая на коленях в коридоре. Просящая…

Где остальные соседи? Я же не единственный свидетель ссоры. Спуститься и помочь – это не вопрос выбора, это обязанность. Я хватаю ключи, бегом преодолеваю пару лестничных пролетов.

Когда я оказываюсь на улице, женщина поднимает глаза, все еще стоя на четвереньках.

– Привет, – осторожно начинаю я. – С тобой все хорошо?

Она поднимает что-то вроде шелковой рубашки; она вся перепачкана грязью. Затем отвечает на английском с сильным акцентом:

– Я пришла за вещами. Сказала ему, все кончено, навсегда. И это… он так поступает. Он… сукин сын. Не стоило выходить за него замуж.

Господи, думаю я. Вот почему лучше оставаться одной. Маму влекло к мерзавцам, но она, по крайней мере, не вышла замуж ни за одного из этих отморозков; хотя, может, она и не пыталась. Правда, мой отец все равно был худшим из всех. Ей казалось, он хороший парень. На деле – гребаный ублюдок. Было бы лучше, если бы он убежал в ночи так же, как папаша Бена, тот успел исчезнуть еще до рождения сына.

Женщина что-то бормочет себе под нос, запихивая одежду в чемодан. Похоже, ярость взяла верх над страхом. Я подхожу и, опустившись на корточки, помогаю ей собрать вещи. Туфли на высоких каблуках, черный шелковый кружевной бюстгальтер, маленький оранжевый свитер из очень мягкой на ощупь ткани.

– Merci[9 - Спасибо (фр.).], – рассеянно говорит она и хмурит брови. – Кто ты? Я никогда тебя раньше здесь не видела.

– Я собираюсь пожить у моего брата, Бена.

– Бен, – говорит она, растягивая его имя. Она оглядывает меня с головы до ног, задерживаясь на моих джинсах и потрепанном свитере. Он твой брат? – До него я думала, что все англичане загорелые, неряшливые, с плохими зубами. Я и не знала, что они могут быть такими… такими привлекательными, такими charmant[10 - Очаровательный (фр.).], so soigne?[11 - Ухоженный (фр.).]. – Очевидно, в английском языке не хватает слов, чтобы описать, какой мой брат замечательный. Она продолжает запихивать вещи в чемодан, и я замечаю, как хмуро она смотрит на дверь дома. – Неужели так странно, что мне наскучило жить с тупым идиотом… неудачником alcoolique[12 - Алкоголиком (фр.).]? Я хотела всего лишь немного пофлиртовать. И d’accord[13 - Ладно, хорошо (фр.).], может быть, я хотела заставить Антуана немного поревновать? Чтобы он позаботился о ком-то другом, кроме себя. Неужели это так странно, что я стала искать внимания в другом месте? – Она перекидывает волосы через плечо. Выглядит впечатляюще, учитывая, что она сидит на корточках и собирает кружевное нижнее белье с гравийной дорожки.

Она смотрит в сторону дома и повышает голос, словно хочет, чтобы ее муж услышал.

– Антуан говорит, что я вожусь с ним только из-за денег. Конечно, я вожусь с ним из-за денег. Это единственная – как бы это сказать – стоящая вещь? Но теперь… – она пожимает плечами, – это того не стоит.

– Ты недавно видела Бена?

– Non, – отвечает она, приподнимая бровь, будто я на что-то намекаю.

– Прошлой ночью он должен был быть здесь, чтобы впустить меня, но его не было – и он не ответил на мои сообщения.

Ее глаза округляются, и она опять что-то бормочет.

– Antoine… non. C’est n’est pas possible…[14 - Антуан… нет. Это невозможно… (фр.).]

– Что ты говоришь?

– О, rien, ничего. – Но я ловлю взгляд, который она бросает в сторону дома, – испуганный, даже подозрительный, – и задаюсь вопросом, что все это значит.

Теперь она пытается застегнуть свой раздутый чемодан – из коричневой кожи с каким-то огромным логотипом, – но я вижу, ее руки дрожат, пальцы не слушаются.

– Merde. – Наконец она его захлопывает.

– Эй, – говорю я. – Не хочешь зайти внутрь? Вызвать такси?

– Ни за что, – возмущается она. – Я никогда туда не вернусь. Ко мне едет «Убер»… – Как по заказу, жужжит ее телефон. Она проверяет его и издает что-то похожее на вздох облегчения. – Merci putain. Он здесь. Мне пора. – Затем она поворачивается и смотрит на дом. – Знаешь, что? К черту, это дьявольское место. – Вдруг ее лицо проясняется, и она посылает воздушный поцелуй в окна над нами. – Но, по крайней мере, одна хорошая вещь со мной здесь произошла.

Она тащит за ручку небольшой чемоданчик, затем поворачивается и начинает двигаться к воротам.

Я спешу за ней.

– В смысле дьявольское?

Она смотрит на меня и мотает головой, изображая, как застегивает молнию на губах.

– Я хочу получить свою долю денег при разводе.

Затем она выходит на улицу и садится в такси. Когда оно уезжает в ночи, я понимаю, что мне так и не удалось спросить, было ли у нее что-то с моим братом, нечто большее, чем флирт.

Я поворачиваюсь обратно во двор и подскакиваю от испуга. Господи боже. Пожилая женщина стоит и смотрит на меня. Кажется, она источает холодный белый свет, как пришелец из сериалов про паранормальные явления. Но успокоившись, я понимаю, что она просто стоит под уличным фонарем. Откуда, черт возьми, она появилась?

– Excusez moi? – спрашиваю я. – Madame? – Я даже не уверена, о чем хочу ее спросить. Кто вы, может быть? Что вы здесь делаете?

Она не отвечает. Она просто качает головой, очень медленно. Затем отступает назад, к будке в углу двора. Я смотрю, как она исчезает внутри. И ставни окон быстро закрываются.

НИК

Второй этаж

Я наклоняюсь к рулю велотренажера «Пелотон», привставая в седле. Пот щиплет глаза. Легкие как будто переполнены кислотой, а не воздухом, пульс так зашкаливает, что у меня вот-вот случится сердечный приступ. Я еще сильнее кручу педали. Хочу пойти на рекорд. В глазах пляшут крошечные звездочки. Все поплыло. На миг кажется, что я сейчас потеряю сознание. Может быть, так оно и есть – следующее, что я помню, как навалился вперед на руль, и механизм с жужжанием опустился вниз. Внезапно к горлу подступает тошнота. Я сдерживаюсь, заглатываю побольше воздуха.

Я начал крутить педали на велотренажере в Сан-Франциско. Булетпруф кофе[15 - Модный в США кофейный напиток. Представляет собой смесь кофе, сливочного и кокосового масла.], кето диета, Бикрам йога – практически любая причуда, которой увлекался технологичный мир, если она давала хоть малейшее преимущество или порцию дополнительного источника вдохновения. Обычно я сижу и занимаюсь, слушаю выступления на Ted. Сегодня утром все по-другому. Я хотел раствориться в чистом напряжении, пробиться туда, где мысли затихают. Сейчас раннее утро, начало пятого, но я знал, что не засну. Единственным разумным решением оказалось сесть на велосипед.

Я слезаю с тренажера, немного пошатываясь. Велосипед – один из немногих предметов в этой комнате, кроме аймака и книг. На стенах ничего нет. Никаких ковров на полу. Отчасти потому, что я приверженец эстетики минимализма. Отчасти потому, что я все еще чувствую, будто не переехал сюда окончательно, и в любой момент могу встать и уйти.

Я вытаскиваю наушники из ушей. Мне кажется, я слышу какой-то звук там, во дворе. Я подхожу к окну, мышцы на икрах подергиваются.

Поначалу ничего не вижу. Затем мой взгляд улавливает какое-то движение, и я замечаю девушку. В ней есть что-то знакомое, в том, как она двигается. Трудно разобрать, но мозги работают, я словно пытаюсь вспомнить забытое слово, которое так и вертится на языке.

Теперь я вижу, что в квартире на третьем этаже горит свет. И понимаю, что, должно быть, она как-то связана с ним. С моим старым приятелем и – до недавнего времени еще и соседом – Бенджамином Дэниелсом. Однажды он рассказал мне о своей младшей сестре. Сводной сестре. Так, мельком. Сложный случай. Как бы он ни пытался убежать от своей прежней жизни, она все равно его настигала. Но не припоминаю, чтобы он говорил о ее приезде. Но разве Бен впервые что-то утаивает от меня?

ДЖЕСС

У меня болит горло, на лбу выступил маслянистый пот. Я оглядываю высокий потолок надо мной и пытаюсь понять, где нахожусь. Теперь я вспоминаю, как прошлой ночью добралась сюда… ту сцену во дворе пару часов назад. Еще не рассвело, так что после этого я вернулась в постель. Не думала, что смогу заснуть, но, должно быть, все-таки задремала. Однако я не чувствую себя отдохнувшей. Все тело болит, будто я с кем-то дралась. Наверняка я дралась во сне. Один их тех кошмаров, от которых ты с облегчением просыпаешься. Постепенно возвращаются обрывки воспоминаний. Я пыталась попасть в запертую комнату, но руки не слушались. Кто-то – быть может, Бен? – кричал мне, чтобы я не открывала дверь, ни в коем случае не открывала дверь, но я знала, что должна открыть, у меня нет другого выбора. И вот наконец дверь открылась, и я вдруг поняла, что он был прав – о, почему я его не послушала? Потому как то, что оказалось за дверью…

Сажусь в постели. Проверяю свой телефон. Семь утра. Никаких сообщений. Новый день, а от моего брата по-прежнему нет никаких известий. Я набираю его номер: сразу включается автоответчик. Снова прослушиваю голосовое сообщение, инструкцию для меня. «Просто позвони в звонок. Я буду ждать тебя…»

И на этот раз я замечаю странность. Будто что-то обрывается в конце.

Тревога усиливается.

Я иду в гостиную, открываю ставни, впуская серое утро. При дневном свете комната еще сильнее напоминает музей: можно разглядеть парящие в воздухе пылинки. И в глаза бросается то, что я пропустила прошлой ночью. На паркете, примерно в метре от входной двери большое светлое пятно. Я сажусь на корточки и изучаю его. В нос бьет запах – странный запах, я уловила его еще прошлой ночью, – он проникает в легкие и дерет горло. Обжигающий ноздри химический привкус. Отбеливатель. Но это еще не все. В щели между половицами что-то застряло, я вижу как оно поблескивает в холодном свете. Я пытаюсь вытащить его пальцами, но оно крепко застряло. Я беру пару вилок и стараюсь поддеть предмет. В конце концов у меня получается. Сначала показывается длинная позолоченная цепочка, затем кулон: изображение святого в плаще, с посохом в руках.

Святой Христофор Бена. Я ощупываю свой кулон. Никогда не видела Бена без этой подвески. Думаю, он никогда его не снимал, потому что тот достался ему от матери. Это одна из немногих вещей, которые у него сохранились от нее. Может быть, во мне говорит чувство вины, но я подозреваю, что Бен более сентиментален в подобных вещах, чем я. Во всех делах, связанных с мамой.