Сказки Феникса
– Феникс меня послал, – говорю, – голоса птиц вернуть, да свет нести!
– Тогда перелезь через меня, – говорит Древо, – ветви мои колючие, шипы острые, не всякий осилит! Если упадёшь, под корни утяну!
Я жезл в землю воткнула, глубоко вдохнула и полезла. Ветки цепляются, шипы рвут одежду, царапают руки, одна даже щёку задела – боль резанула, но я стиснула зубы. Серко снизу гавкает, подпрыгивает, хвостом виляет:
– Давай, Странница, ты сильная! Не падай, я тут слежу!
Добралась до верхушки, сердце колотится, как барабан, вниз посмотрела, высоко-то как, передохнула, и спустилась, вся в царапинах, но с улыбкой. Древо зашумело, ветви оземь ударило, будто поклонилось:
– Смелая ты, Странница! Слово Смелости твоё – "Отвага". Бери его, да дальше иди, остерегайся Тени-Хваталки!
Идём мы, а Серко на дерево косится, хвостом виляет.
– Храбро лезла, Странница, – говорит, – прям лесной дух во мне гордится, будто я сам лез!
– Спасибо, Серко, – отвечаю, смеясь, – "Отвага" теперь с нами. Но впереди ещё испытания.
Вдруг из тени лапа чёрная вылезла – длинная, когтистая, пальцы шевелятся, будто живая паутина. Глаза в темноте горят, как угли в печи, а голос шипит, будто змея.
– Я Тень-Хваталка! – говорит она. – Слово Света ищешь? Спаси Светлячка, что я держу, не то в тьму утащу, там света не сыщешь!
Смотрю, а в лапах у Тени Светлячок – маленький, крылья золотые, дрожит, светит тускло, будто свеча на ветру.
– Я Светлячок Лесной, – пищит он. – Тень меня поймала, свет мой гасит, сил нет! Спаси меня, Странница, прошу!
Я жезлом махнула, искры полетели, яркие, как звёзды, Тень зашипела, когти разжала, лапой снова хвать! Серко прыгнул, в лапу зубами вцепился, рычит, шерсть дыбом, а я жезлом светом полоснула – Тень взвыла, будто раненый зверь, и в темноту сбежала. Светлячок крыльями затрепетал, засветился ярче, будто солнце в лесу взошло, и вокруг меня закружился.
– Спасибо, Странница, – пищит он, – теперь тени меня не тронут! Слово Света твоё – "Пронзающий". Бери его, да дальше иди, Тёмный Певец ждёт!
Идём мы дальше, "Отвага" и "Пронзающий" в сердце держу, а лес всё гуще, тени меж деревьями шепчут громче, будто тайну делятся. Серко принюхивается, ушки вертит, а я думаю: что за Певец такой, что голоса крадёт? Вдруг поляна открылась, и на ней Тёмный Певец стоит – высокий, худой, плащ из теней колышется, будто дым, а глаза пустые, как ночь без звёзд. Лицо его бледное, морщины глубокие, а голос, когда заговорил, в душу холодом впивается.
– Я Тёмный Певец, – говорит он, – голоса птиц во тьме спрятал! Дай мне покой, не то и тебя туда уведу, там вечность молчать будешь!
Я жезл подняла, светом его осветила, а он запел – голос низкий, тоскливый, тьма вокруг сгустилась, ветви дрожат, будто боятся. Серко зарычал, шерсть топорщится, но я руку подняла:
– Постой, Серко! Певец, не враг ты нам, а страдалец. Что тебя мучает?
Тёмный Певец замер, песня оборвалась, он опустил голову. Голос его дрогнул, будто слёзы сдерживает:
– Одинок я, Странница. Много веков назад был певцом лесным, пел с птицами, пока зависть людей не прокляла меня. Голос мой пропал, тишина меня грызёт, и я украл их песни, чтобы не молчать в вечности. Но душа моя тоскует, и нет мне спасения. Помоги, если можешь!
Я сердце своё слушаю, думаю: Очаг свет несёт, а слова могут исцелить. "Отвага" и "Пронзающий" шепчу, жезлом свет вызываю, но понимаю – нужно ещё слово. Подхожу ближе, говорю:
– Скажи мне, Певец, что тебе нужно для покоя?
– Прощение, – шепчет он, – чтобы простили меня.
– Тогда слово третье – "Прощение", – говорю я, и жезлом над ним махнула, Очаг засиял мягким светом. – Прими его, отпусти голоса, и лес тебе простит!
Тёмный Певец протянул худые руки, свет Очага его обнял, тени с плаща слетели, будто дым растаял. Глаза его засветились, как далёкие звёзды, а лицо разгладилось, будто молодость вернулась. Он вздохнул глубоко, и голоса птиц из теней вырвались – звонкие, как колокольчики на ветру, чистые, как утренний хор.
– Спасибо, Странница, – шепчет он, голос теперь мягкий, без тоски. – "Отвага" дала мне силу, "Пронзающий" свет вернул, а "Прощение" душу исцелило. Не причиню я лесу зла, обещаю.
И растворился в свете, оставив после себя лёгкий шёпот благодарности. Лес ожил – птицы вылетели из веток, песни их заполнили воздух, а деревья зашумели, будто радуются. Светлячок над поляной закружился, светом своим лес озарил, и даже Серко хвостом завилял от радости.
И вновь дрогнул жезл, руны засияли, видно, новые сказки обещают, а клубок тихо засопел, довольный. Серко рядом сел, язык высунул, глаза блестят, и говорит:
– Ну что, Странница, лес теперь поёт краше моего! А Певца-то пожалели, молодцы! Слова эти – сила, а мы их нашли!
– Да, Серко, – отвечаю, улыбаясь, – слова сильнее меча, когда с сердцем сказаны. Идём, ещё пути много впереди.
К нам Феникс прилетел, крылья запылали, перья искрами сыплются, и говорит:
– Ну что, Странница, четвёртая сказка спета. Очаг у тебя, а нить новая ждёт – веди к горам, где ветры плачут!
С крыла его нить слетела, светлая, как утренняя заря, и указала на горы далёкие, где ветры воют, будто плачут о прошлом. Так пошла я дальше с Серко, путь мой – сказок полон, а что впереди —вскоре нам откроется!
Сказки Феникса: Сказка о Горах, Где Ветры Плачут
Вновь иду я по тропе, что вьётся меж холмов, клубок в руках держу, жезл ясенный впереди сияет, а нить светлая, будто звёздный луч, дорогу указывает. Серко рядом бежит, ушки торчком, носом воздух втягивает, то ли снег чует, то ли беду. Прошли мы леса дремучие, где теперь птицы поют, да поля широкие, где травы высокие шепчутся о былом. Ветерок с севера подул, холодный, как дыхание зимы, и запах снега принёс, острый, колючий, от которого в груди защемило. Далеко впереди горы показались – высокие, острые, как зубы дракона, что в старинных сказках деда моего жили. Вершины их снегом покрыты, будто шапки белые надели, а над ними тучи темнеют, и ветры воют, тоскливо, протяжно, аж сердце сжимается, словно кто-то невидимый за душу тянет.
– Ох, Странница, – говорит Серко, шерсть на загривке дыбом, глаза блестят, как угольки, – ветры эти мне не по нраву! Воют, будто волков стаю созывают, а дух мой лесной дрожит, как лист осиновый на ветру!
– Не бойся, Серко, – отвечаю, сама чувствуя, как холод пробирает до костей, – Феникс нас сюда привёл, значит, дело важное. Разберёмся, что к чему, как всегда.
Смотрю я на горы, а внизу, у подножия, тени кружатся, будто танцуют, как в том мире ином, что я в первой сказке видела. Тени тонкие, длинные, из тьмы сотканные, но в их движении что-то живое, словно они зовут, просят о помощи. Вспомнила я, как в том мире Хранитель Теней пел, голос его гудел, как колокол, а тени вокруг плакали, света прося. Сердце моё тогда дрогнуло, и обещала я им Очаг вернуть, свет их миру принести. И вот они здесь, в горах этих, за мной следуют, будто тени мои собственные, только живые, шепчутся меж собой, да ветры их голоса заглушают.
Подошли мы ближе к подножию, где камни серые, острые, как ножи, из земли торчат, а меж них тропа узкая вьётся, будто змея каменная. Снег уже под ногами хрустит, тонким слоем землю покрыл, а ветер всё сильнее, лицо колет, словно иголками. Серко вдруг остановился, носом в снег ткнулся, и говорит:
– Странница, пахнет здесь не только снегом, но и тайнами старыми, как в лесу моём родном, где дед мой лесной меня учил волчьей мудрости.
– А что за мудрость такая, Серко? – спрашиваю, улыбаясь, жезл в руках потирая, чтобы руки согреть.
Серко глаза прищурил, уши навострил, и молвил, будто сказку старую вспоминая:
– Было это давно, когда я ещё совсем малой был, шерсть у меня мягкая, как пух, а лапы неуклюжие, всё спотыкался. Дед мой, старый волк с шерстью седой, как эти горы, водил меня к реке, что в лесу текла, быстрая, холодная, как лёд. Однажды река разлилась, и мост, что мы с дедом всегда переходили, водой унесло. Я заскулил, мол, как же мы на ту сторону попадём, а дед мой ухмыльнулся, клыки показал и говорит: "Серко, волк не тот, кто лапы сложил, а тот, кто путь найдёт, даже если река рычит, как зверь! Смотри, как течение идёт, ищи брод, где вода тише". И показал он мне, как камни в реке разглядеть, где вода мельче, и мы перебрались, хоть я весь промок и дрожал, как лист. Дед тогда меня носом ткнул и сказал: "Запомни, малой, вера в себя – как огонь в ночи, горит и путь освещает". С тех пор я всегда ищу брод, даже если река бурлит!
– Молодец твой дед, Серко, – говорю, гладя его по загривку, – и ты молодец, что запомнил. Нам сейчас тоже брод искать надо, только не в реке, а в ветрах этих!
Только я это сказала, как из-за валуна старуха выскочила – седая, как снег на этих горах, глаза, как лёд, голубые, холодные, а в руках посох из кости, белый, как молоко, с резьбой тонкой, будто ветры на нём вырезаны. Одежда на ней из шкур оленьих, потёртых, но тёплых, а на шее ожерелье из когтей, что позвякивают, как колокольчики на ветру, каждый коготь длинный, острый, будто от зверя неведомого. Лицо у неё морщинистое, но глаза живые, острые, как у ястреба, и смотрит она на меня так, будто в самую душу заглянуть хочет.
– Я Ветряная Мать, – говорит она голосом, что гудит, как ветер в ущелье, низкий, глубокий, от которого мурашки по спине бегут. – Зачем в мои горы пришла, да ещё с волчонком? Тут ветры плачут, а тени из мира иного шныряют, покоя мне не дают!
– Феникс меня прислал, – отвечаю, жезл крепче сжимая, чтобы руки не дрожали, – нить пятая к горам привела, где ветры плачут. Очаг несу, свет ищу, а тени эти мне знакомы – я их мир спасать обещала!
– Тени, говоришь? – прищурилась старуха, когтями ожерелья звякнув, и голос её стал тише, но оттого ещё страшнее. – Они сюда бегут, свет Очага чуют, да Повелитель Ветров их не пускает. Он на небе живёт, в замке воздушном, песни ветров слушает, а тени его тревожат. Дойди до него, помоги, а я тебе путь открою! Но сперва докажи, что смекалка у тебя есть, не то ветром с гор сдует!
Ветряная Мать посохом стукнула о камень, и с неба лестница спустилась – длинная, из облаков сплетённая, переливается, как радуга, то голубым, то серебряным, то алым, будто заря утренняя в ней отразилась. Да только вихри её крутят, штормы раскачивают, будто верёвку на ветру, то вверх швыряет, то вниз, то вбок, словно живая она, непокорная. Подняться по ней – всё равно что на мельнице крыльями махать: только шаг ступишь, а она уже под ногами ходуном ходит. Ветры вокруг загудели, снежинки закружились, словно в танце, а старуха стоит, смотрит, ухмыляется, будто знает, что не справлюсь.
– Лестница эта к Повелителю Ветров ведёт, – говорит Ветряная Мать, – в замок его воздушный, что над горами парит. Да только никому не удалось по ней взобраться: вихри сбрасывают, штормы в пропасть тащат. Придумай, как подняться, коли умна! Не взберёшься – в снегах останешься, и кости твои ветры оплакивать будут!
Я призадумалась, ветры вокруг загудели громче, лестница закачалась, будто живая, а Серко заскулил, ушки прижал, шерсть на спине топорщится.
– Ох, Странница, – шепчет, – лестница эта хуже, чем сосна в бурю! Как же мы туда заберёмся?
– Погоди, Серко, – отвечаю, сама в голове мысли гоняю, – смекалкой возьмём, не силой. Надо ветры перехитрить, как твой дед реку перехитрил.
Смотрю я на лестницу, а она то вверх тянется, то вниз ныряет, вихри её крутят, штормы раскачивают, будто в пляске без конца. Каждая ступенька из облака, мягкая на вид, но скользкая, как лёд, и переливается, будто роса на солнце. Ветер вокруг воет, снежинки в лицо летят, глаза слепят, а в ушах гул стоит, будто сто волков разом запели. Жезл мой блеснул, искры золотые по узлам его пробежали, будто подсказку дал, а клубок подпрыгнул, словно шепнул: "Думай, Странница!" Вспомнила я, как в лесу с Тёмным Певцом ветры пели, и подумала: "А что, если ветер не против, а за нас пойдёт?" Подошла я к лестнице, жезлом круг очертила, как Феникс учил, и Очаг из сумы достала. Свет его тёплый пошёл, золотой, мягкий, как утреннее солнце, и ветры чуть притихли, будто заслушались, а снежинки замерли в воздухе, словно в танце остановились.
– Серко, – говорю, – держись за меня крепче!
Обняла я Серко, жезлом по ветру махнула и возгласила "Клич Силы Природной", что в сердце моём родился: "Ветры, огни, земля и воды, сила моя с вами в союзе отныне!" Ветры загудели, но уже не зло, а мягко, будто в лад кличу подхватили, словно старинный хоровод затеяли. Лестница вдруг выпрямилась, вихри её отпустили, штормы утихли, и мы с Серко вверх полезли, шаг за шагом, будто по мосту золотому. Ступеньки под ногами мягкие, но твёрдые, как пух, что в подушке у бабки моей был, только холодные, как лёд. Ветер вокруг шепчет, будто слова древние говорит, а лестница гудит, словно живая, и ведёт нас всё выше, к облакам, где замок воздушный парит. Добрались мы до верха, а там замок – из облаков сотканный, башни его, как вихри, крутятся, то белые, то серые, а ворота из молний сияют, голубым светом переливаются, будто звёзды в них запутались. Ветряная Мать снизу крикнула, голос её эхом по горам разнёсся:
– Молодец, девица! Смекалкой взяла, ветры перехитрила! Иди к Повелителю, он в замке ждёт!
Пошли мы с Серко дальше, а он всё на замок пялится, глаза круглые, как блюдца, хвостом виляет.
– Ну ты даёшь, Странница, – говорит, – ветры кликом уговорила, да ещё в замок такой забрались! Прям как в сказке, что дед мой лесной рассказывал!
– Спасибо, Серко, – отвечаю, смеясь, – смекалка да сила природная – лучшие помощники. Идём, Повелитель нас ждёт!
Вошли мы в замок, а там всё из облаков – стены мягкие, как пух, но холодные, как снег, пол под ногами пружинит, будто по перине идёшь, а над головой вихри гудят, то ли песни поют, то ли стражу несут. Вокруг молнии мелькают, тонкие, как нити, и светят, будто звёзды в ночи. Ветер внутри замка тёплый, но быстрый, волосы треплет, а в ушах шепчет, будто голоса древние зовут. Вспомнила я, как впервые Феникса встретила, в ту ночь, когда звёзды ярче горели, а лес, где я жила, тишиной дышал. И вот я здесь, в замке воздушном, с Серко, иду к Повелителю Ветров, а сердце горит, как тогда, в ту первую ночь.
Вдруг навстречу ворон вылетел – чёрный, как ночь, перья блестят, будто смола, глаза красные, как угли, а крылья хлопают, будто ветер их гонит. Когти у него длинные, острые, на каждом перо белое висит, будто метка.
– Я Ворон Утренний, – каркает он, голос хриплый, как скрип старой калитки, – к Повелителю идёшь? Клич Силы Природной нужен, чтобы его успокоить. Докажи, что сила природная в тебе жива!
– Феникс меня прислал, – говорю, – Повелителю Ветров помочь, да тени из мира иного спасти!
– Тогда расскажи, как сила природная в тебе горела, – говорит ворон, когти о облачный пол царапая, искры от когтей летят, голубые, как молнии.
Я поведала, как Тёмного Певца пожалела, как Светлячка спасла, как Очаг теням несла, как смекалкой ветры укротила. Ворон послушал, голову склонил, будто в думах, крыльями взмахнул, и каркнул:
– Сила природная в тебе жива, Странница! Клич Силы Природной твой – "Ветры, огни, земля и воды, сила моя с вами в союзе ходы". Бери его, да дальше иди, остерегайся Ледяного Змея!
Идём мы с "Кликом Силы Природной" по замку, а Серко всё на облачные стены косится, хвостом виляет. Пол в замке мягкий, как пух, а вокруг вихри тихо гудят, будто песни напевают, то ли хоровод ведут, то ли стражу держат.
– Хорошо рассказала, Странница, – говорит Серко, глаза блестят, как роса на солнце, – прям сила природная мне тепло дала, как у очага в избе!
– Спасибо, Серко, – отвечаю, смеясь, – клич с нами. Но впереди ещё испытания.
Вдруг из-за облачной арки змей вылез – длинный, чешуя, как лёд, блестит, переливается, будто стекло на морозе, а глаза синие, как небо зимой, только холодные, как лёд в реке. Хвостом он вихри сбивает, шипит, будто метель, а из пасти пар идёт, морозный, как дыхание зимы. Длина его – саженей десять, не меньше, и каждый чешуйный шип острый, как игла, а на голове гребень ледяной, будто корона.
– Я Ледяной Змей! – говорит он, голос его шипящий, как ветер в щели. – Песнь Полудня ищешь? Спаси Орлицу, что я держу, не то заморожу вас обоих, и ветры вас в снегах похоронят!
Смотрю, а в когтях у змея Орлица – перья золотые, как солнце, переливаются, крылья дрожат, будто от холода, глаза полны слёз, а в них отражение неба, ясного, как в летний день.Сказ о том, как Странница встретила Феникса
– Я Орлица Полуденная, – кричит она, голос её звонкий, но слабый, – Змей меня поймал, крылья сковал льдом! Спаси меня, Странница, прошу! Не дай мне в неволе остаться!
Я жезлом махнула, искры полетели, золотые, как звёзды, Змей зашипел, хвостом ударил, вихри вокруг закружились, будто в танце яростном. Но Серко прыгнул, в бок ему вцепился, зубами чешую рвёт, шерсть на спине дыбом, глаза горят, как огоньки! Я круг жезлом очертила, как Феникс учил, и Змей взвыл, лёд с него слетел, будто шуба старая, и в облако сбежал, шипя, как кот, что в воду попал. Орлица крыльями затрепетала, в небо взмыла, перья её засветились, как солнце в зените, и крикнула:
– Спасибо, Странница! Песнь Полудня твоя – "Солнце в зените, тепло сердца греет". Бери её, да дальше иди, Повелитель ждёт!
Идём мы дальше, с "Кличем Силы Природной" и Песнью Полудня в сердце, а ветры вокруг воют всё громче, тени кружат всё ближе, их силуэты тонкие, как дым, но движения плавные, будто в танце старинном. Вдруг зал открылся, огромный, как небо, а в нём Повелитель Ветров сидит – высокий, как гора, волосы из облаков, длинные, седые, в них молнии запутались, а глаза, как вихри, крутятся, то голубые, то серые, будто шторм в них живёт. Трон его из молний сплетён, искры с него сыплются, как звёзды, а за спиной вихри танцуют, будто стражи, каждый вихрь с лицом, словно духи ветра, глаза их блестят, как роса. Одежда на Повелителе из облаков соткана, но тяжёлая, как буря, и плащ его колышется, будто сам ветер его треплет.
– Я Повелитель Ветров, – гудит он голосом, что в ушах гремит, будто гром в грозу. – Песни мои ищешь? Тени мне покоя не дают, в бездну их сдуну, и ветры их в вечный холод унесут!
– Постой, Повелитель, – говорю, голос мой дрожит, но держусь, жезл крепче сжимаю, – тени свет ищут, я их мир спасаю. Дай мне песнь Заката, пропусти их к Очагу!
– Песнь Заката завоюй, – отвечает он, глаза его вихрями закрутились, – стань ветром, как я, и докажи, что сила природная твоя бури укротит!
Я жезл подняла, Очаг засиял, свет его тёплый, как огонь в избе, по залу разлился, и ветер меня подхватил, закружил, будто в танце. Серко гавкнул, за мной побежал, лапы по облачному полу скользят, а я возгласила: "Ветры, огни, земля и воды, сила моя с вами в союзе! Солнце в зените, тепло сердца греет!" Ветры подхватили, их гул стал мягче, будто хоровод они затеяли, и Повелитель улыбнулся, впервые за всё время, глаза его потеплели, как небо после грозы:
– Хороша, Странница! Сила природная твоя бури укротила! Песнь Заката твоя – "Сумерки падают, покой в сердце зовёт". Спой их вместе, и тени пропущу!
Я возгласила все три песни, голос мой звенел, как колокольчик на ветру, Очаг засветился ярче, свет его по залу разлился, будто солнце в замок вошло. Тени из мира иного влетели в зал, закружились в танце, но уже не тоскливом, а радостном, их силуэты засветились, будто искры в них зажглись. Повелитель ветром махнул, плащ его заколыхался, и тени улетели к Очагу, что где-то в граде ждёт. Жезл мой дрогнул, руны новые засияли, свет их мягкий, как заря, а клубок подпрыгнул, довольный, будто в ладошки хлопнул. Серко язык высунул, глаза блестят, как звёзды, и говорит:
– Ну что, Странница, ветры теперь не плачут, а поют! А тени-то к свету ближе стали, молодцы!
– Да, Серко, – отвечаю, улыбаясь, – сила природная нас вела, ещё шаг к Очагу сделали. Идём, путь наш долгий!
Вдруг Феникс прилетел, крылья запылали, перья искрами сыплются, как звёзды падают, и говорит:
– Ну что, Странница, пятая сказка спета. Малый Очаг у тебя , да вернуть его на место, чтоб разгорелся он всей своею силую – твоя задача. А нить новая ждёт – веди к пустыне, где пески шепчут!
С крыла его нить слетела, светлая, как утренняя заря, и указала на пустыню далёкую, где пески истории сказывают. Так пошла я дальше с Серко, путь мой – сказок полон, а что впереди – тому свой черёд!
Сказки Феникса: Сказка о Пустыне, Где Пески Шепчут Слаще Мёда
Слушайте, добрые люди, сказание моё, что поведал мне Феникс, Носитель Сказок, на крыльях огненных своих, а я, Странница, поведаю вам, как было то в путях моих, чудес исполненных. Шла я по землям бескрайним, где тени времён плетут узоры древние, где дыхание прошлого зовёт к себе. В руках моих жезл ясенный, вырезанный из древа древнего, что дышит магией миров, а за плечами – Очаг, светлый камень, горячий, да не обжигающий, что несу я теням, ждущим света в бездне. Рядом Серко, волчонок мой верный, ушки торчком, всё нюхает, да хвостом виляет, лесной дух в нём живёт. И вела меня нить светлая, что слетела с крыла Феникса, к пустыне златой, где пески сияют, будто солнце в них запуталось.
Долго ли, коротко ли шла я, а вышла к пустыне широкой, бескрайней, где барханы стоят, как волны морские, да ветер поёт, как голос предков в ночи. Солнце пылало в вышине, будто глаз Феникса следил за мной, а песок скрипел под ногами моими, словно шептал тайны свои. Устала я, присела на бархан, и плащом бархатным, вышитым знаками таинственными, укрылась от ветра холодного. Очаг в мешке моём тлел тихо, тени шевелились, ждали, а Серко рядом лёг, носом в песок уткнулся и говорит:
– Ох, Странница, пахнет тут старым ветром, да ещё слаще пирогов на ярмарке! Чую, беда али чудо впереди!
И тут пески заговорили.
Сначала шёпот тонкий, как нить паутинная, прошёл по барханам, а после голоса их сплелись в песнь, сладкую, как мёд с цветущих склонов, как дыхание весны в зимнюю стужу. "Останься с нами, Странница," – пели пески, – "послушай сказания наши, что не слыхала ни одна душа живая, ни один ветер вольный, ни даже леший на своих посиделках!" Серко ушки навострил, хвостом по песку шлёпнул, а я, грешным делом, замерла, ибо сладость их слов в сердце моё пролилась, как вино в чашу на пиру веков.
И начали пески сказывать.
Первая сказка их была о караване, что сгинул в бурю песчаную. Поведали пески, как купцы шли с товаром богатым – шелками, да пряностями, да горшками расписными, а буря их накрыла, будто шапкой-невидимкой. Верблюды, упрямцы горбатые, плюнули на ветер, да в звёзды обернулись, сияют теперь в ночи, а купцы ветром стали, да так резво закружились, что до сих пор над барханами танцуют, шелка свои роняя. "Видела б ты, Странница," – пели пески, – "как один купец, носатый, что твой Серко хвостом, в звезду угодил да там сияет, носом путь караванам указывая!" Увидела я в очах своих их тени, что плясали в вышине, и ахнула, ибо краса та была дивная, как узоры на крыльях Феникса. Серко хмыкнул и молвил:
– Нос в звезде? Это он, поди, звёзды нюхает, как я зайцев в лесу!
Вторая сказка явилась загадочнее первой. О зеркале, что сокрыто под барханом, поведали пески. Сделал его мастер старый, с бородой до колен, да таким хитрым, что зеркало души показывало, а не рожу в пыли. Один путник глянул – увидел себя королём, да с короной набекрень, и песчинкой стал от стыда. Другой узрел в себе зайца трусливого, что морковку в норе прячет, и тоже сгинул. "Глянь в него, Странница," – шептали пески, – "узришь себя краше всех!" Задумалась я, что узрела бы – свет ли Очага, что несу, иль тьму ли теней, что за мной следуют? Серко лапой песок копнул и говорит:
– Не верь им, Странница! Я в зеркале том волка увижу, а они скажут – блоху, и пропаду зазря!
Третья сказка была слаще мёда и горше слёз. О юноше, что тень Феникса полюбил, сплели пески повесть. Был он пастушок простой, с дудкой кривой, да сердцем жарким. Увидел тень Феникса на закате, да показалось ему, что это красна девица, венок ей из лучей сплёл, да ещё ромашек туда напихал, чтоб краше было. Тень ожила, засмеялась, крылья из света соткала, да улетела в небеса, оставив его с песней, что доныне в ветре поёт. "Сплети и ты венок, Странница," – пели пески, – "да останься с нами!" Запела душа моя, и захотелось мне дудку ту найти да песнь спеть, чтоб Феникс прилетел. Серко носом фыркнул:
– Венок из песка сплетёшь, Странница, да на уши мне наденешь, вот смеху-то будет!
Четвёртая сказка о граде, что ушёл под пески, явилась предо мной. Был тот град златой, с башнями, что до звёзд доставали, да с пирогами, что сами в рот прыгали. Жили там люди весёлые, плясали до упаду, пока пески их не позавидовали да под себя не утащили. Ныне град в снах путников живёт, и кто спит на бархане, тот пирог во сне ест, да просыпается с песком во рту. "Ляг, Странница," – шептали пески, – "пирог отведай!" Серко уши прижал и буркнул:
