– О чём ты говоришь?! Кто дрался?! Кто, в кого вцепился?!
– Ты знаешь, о чём я говорю. Он победил тебя, но не потому, что силён, а потому, что моя злость на тебя и обида плескалась в то время через край. Ты не имел права так поступать со мной! Ты не имел права оставлять меня! Ты не имел права не верить мне! Я не могла даже себе представить, что в тебе может проснуться такой зверь: непримеримый, яростный, крушащий всё на своём пути. Для меня это было неожиданностью. За всё время, пока мы были вместе, до того, я не слышала от тебя плохого слова, и вдруг, – она говорила это дрожащим голосом, из глаз её градом текли слёзы. Марк держал её за руки выше локтя, крепко их сжимая.
– Ну, скажи же мне тогда правду сейчас.
– Правда в том, что дети, сыновья, твои.
– Что?! Что ты сказала?!
– Отпусти меня, мне больно.
– Поверишь ты в это или нет, не знаю, да и это не имеет большого значения. Ситуация сложная. Для меня сейчас главное то, чтобы прекратилась эта ложь, между мной и тобой – она измучила меня, не даёт мне покоя. Сейчас ты знаешь всё. Дети родились здесь, в нашей больнице, первого декабря. Я сама дописала в справку о рождении тройку – получилось тридцать первое – дата в ней была написана только цифрами, не знаю почему – так было – точнее я её подделала. Нехорошо это, но это так. В роддоме они зарегистрированы первого декабря, документы выданы на 31. Сообщили всем, что родились мальчишки – 31 декабря. Правду знают: мама, папа, тётя Оля, больше никто. Когда я рожала, Артёма в городе не было, он приехал только в январе к тому сроку, который я ему сказала. Так, вот получилось… Сообщили ему 31 декабря. Всё прошло гладко, как по маслу, не возникло ничего, чтобы эта ложь разрушилась.
– Зачем тебе это надо было делать, зачем?
– Зачем? Чтобы жить дальше. Я же уже тогда сказала тебе, что ребёнок должен родиться не твоим, а ему сказала, что ребёнок – его. А ты бы поверил мне тогда, три года назад?
Марк опустился на стул, обхватив голову руками, простонал.
– Что же мы наделали? Как же теперь нам всё это распутать?
– Распутать? Это невозможно. Ты должен выполнить мою просьбу – уехать.
– Спасибо, я уже однажды, даже дважды уехал. Теперь уже без вас не уеду никуда. Если нужно будет, останусь здесь навсегда.
– Ты так ничего и не понял.
Луша подошла к нему, прижала его голову к себе, сказала:
– Мне страшно умирать, когда ты рядом, и совсем нестрашно, когда тебя нет, и нет надежды, что ты будешь со мной, но мне ещё страшнее мысль о том, что наши дети останутся без нас. Когда я думаю о том, что могу оставить их сиротами, и что они могут попасть в то общество, в котором сейчас находится Артём, меня охватывает ужас и хочется вцепиться руками и зубами в любую соломинку, чтобы жить дальше.
– Мы же умные с тобой люди, неужели не сможем придумать что-то, что могло бы решить наши проблемы, цивилизованным способом? – спросил Антон.
– Ты давно не был в России. От цивилизации, в прежнем понятии, здесь избавлялись с самого начала Перестройки – ещё при тебе начали, сказав, что у нас её нет. Сегодня всё перестраивает, как бы, свобода, но это не она, а вседозволенность, беззаконие. И на этом что-то строится, но точно не цивилизация и даже не капитализм. На обломках бывшей советской цивилизации возвели такой беззаконный кошмар и ужас, название которому ещё, кажется, не придумали. Дикий капитализм, по сравнению с ним, выглядит нераспустившимся бутончиком, а итальянская мафия – невинным младенцем. Сейчас «ЭТО» превращается ещё во что-то; награбленное одними, грабится другими у тех, кто награбил раньше. Безнравственность, жадность и безмозглость повсюду – как грязь с кровью течёт по всем страницам и перетекает в жизнь.
– Не может быть, что бы эти люди были умнее и хитрее нас.
– Они не умнее и не хитрее, у них сила в другом: жестокость, безнаказанность и деньги. Есть деньги – есть сила; нет денег – ты никто, или тебя просто среди них нет. Те, у кого нет денег, все работают за мизерную плату или вообще бесплатно на заводах, фабриках и так далее. Работают на эту беззаконность, не осознанно, с одной единственной целью – выжить, сохранить свою жизнь и жизнь своих детей. Люди живут в страхе потерять работу, за которую не получают зарплату, живут как в заколдованном, замкнутом круге лжи, созданным нашими журналистами. Самое удивительное то, что сами мы – журналисты, в большинстве своём, тоже в этом круге. Руководят нами, через наше подсознание, специально подготовленные для перестроечных дел люди. Если кто-то из нас кричит настоящую правду, её переделывают в правдивость, как говорят у печатного станка, и она бьёт по сознанию людей, а от них, как бумеранг, отскакивает и прилетает к тем, кто хотел сказать правду, да так, что появляется мысль не трепыхаться, помолчать, прикрыть глаза.
Помнишь Ваню Журавчика – Журавлёнок – он так подписывал свои статьи, молодой паренёк, пришёл работать к нам после университета последним. Так он начал собственное расследования того, почему нет нигде правды о том, что зам прокурора города Светлого, был убит за то, что завёл дело на местного олигарха, а когда его попросили прекратить это дело, он рассказал об этом всему своему небольшому 25 тысячному городу. Ваня родился вырос в этом городе, и всех там знал. Да… нет Вани – сбила машина и не на смерть, а в больнице помогли умереть. Перед этим он принёс мне статью, в которой было описано убийство зам. Прокурора. То, что оно заказное, особо и доказывать-то не надо было, всем было понятно, но все дела были закрыты, а у Вани, как я поняла были те документы, которые перед своей смертью зам. прокурора, фамилия его – Смирном Юрий Дмитриевич, передал кому-то. Говорят, документы пропали.
Вот его статья, которую Ваня мне передал.
«Люди, не слушайте нас – выключите все радиоприёмники! Люди, не смотрите телепередачи – выключите телевизоры. Люди, не читайте газет и журналов – не покупайте их. Люди, уйдите с тех рабочих мест, где не платят вам зарплату – в один день, в один час. Сделайте это, и вы поймёте, что произошло с вашей стране, в кого превратили вас и продолжают превращать, те кто имеют власть над вашими умами. Этим самым вы выйдите, вырвитесь из искусственно созданного вокруг вас информационного круга лжи». «Против каждого яда – есть противоядие». Люди, вас в этой стране, за время перестройки, превращают в рабов, лишая социальных благ, возможности развиваться духовно и нравственно. Ваших детей отравляют наркотиками, убивают или превращают в жмотов, в смердиковых, в потенциальных преступников. И при всём при этом не произошло ни революций, ни войны. Задумайтесь над этим! Вы тоже можете, этим же методом, без революций и войн избавиться от рабства: выбейте из рук ваших поработителей то оружие, которым они вас порабощают – заткните уши, закройте глаза, перестаньте работать там, где хотя бы один день не отплатили вашу работу. Сделайте это! Сразу же разрушится информационный замкнутый круг вокруг вас. Затем разрушится тот кошмар, который сегодня есть в вашем сознании. Кошмар этот имеет название – СТРАХ».
Да… вот такую Ваня статью мне передал. Понятно, что она останется в моём столе. Когда его похоронили, я показала её Артёму и сказала: вот возьму и скажу в эфире это – сколько успею. Надо было видеть, как он сбесился. Я никогда его такого не видела. Схватил меня прижал к стене, взял за горло и просто прорычал: «Не смей! Слышишь не смей даже думать об этом деле с Журавлёнком! Оно такое… – даже я тебя не спасу. Ты похоронишь не только себя, но и меня с детьми рядом с тобой положат. Ты поняла меня!? – Пришлось согласиться. Потом извинился, но повторил вопрос: «Ты поняла меня?!»
– Давай я поговорю с ним по-мужски.
– Ты ничего не понял. Я же тебе всё объяснила.
– Ну почему ничего не понял. Всё понял: что он нагонял на тебя страх, пытаясь этим самым удержать возле себя. Это значит – другого способа не имеет.
Человек он не глупый, хоть и связал свою жизнь с отъявлёнными негодяями. То, что он убивает, очень трудно поверить. Если он перешагнул эту черту, то не только Ульяновская мафия, но и российская, разумеется, получила хорошего кадра, если нет – то есть надежда, что с ним можно договориться.
Луша сидела против Марка на диване, обхватив колени руками, положив на них подбородок, смотрела на него своими огромными карими глазами.
– Какие у тебя чудные глаза, – сказал он, – смотрел бы и смотрел в них. Жил всё это время как в тумане, как скованный. Такое чувство, что меня, после того, когда я его увидел у тебя, кто-то стал водить за ручку, как слепого, и при этом спутал руки и ноги.
– А ты изменился и сильно.
– Постарел?
– Нет. Возмужал и немного поправился.
– Да, есть маленько, брюки стал носить на размер больше. В последнее время злоупотреблял немецким пивом. Немцы очень хорошо его делают.
– Да, я слышала, но сама не пью.
– Также занимаешься танцами, гимнастикой.
– Нет, только аэробикой, и только дома, дети ещё маленькие, не хватает время, хотя тётя Оля всегда со мной, помогает. Вот и сейчас живёт с нами в новом доме.
– Да, я знаю от мамы, что Артём построил дом, и вы переехали жить в него.
– Переехали. Он такой огромный, у каждого своя комната, обставленная дорогой красивой мебелью, все полы коврами дорогими застелены, камин есть, сауна в подвале. Всё, как в лучших домах российских мафиозников. Ко всему этому охранник – садовник, сигнализация. Сам в доме бывает очень редко. Находится, в основном, в старой квартире; переделал её в гостиницу и офис. В новом доме тоже есть шикарный кабинет, оборудованный по всем современным олигархическим правилам – с библиотекой из новых, ещё не разу никем нечитаных книг.
Мне купил машину – девятку «Жигули». Сказал, что если научусь на этой ездить, купит «Мерседес». Я отказалась учиться, объяснила это тем, что боюсь водить машину и поэтому не буду. С ним езжу очень редко. На работу добираюсь на автобусе, всего одна остановка, или пешком, а в деревню приезжаем на электричке, не далеко до станции, доходим тоже пешком. У детей школа рядом.
– Ты жестоко наказала меня. Я не разу не видел мальчишек, если бы я знал, если бы я знал! Говорят, что они сильно похожи на тебя.
Луша отрицательно покачал головой.
– Нет. Волосы только белые – мои, а остальное всё твоё, глаза, чёрные брови. У нас с тобой цвет глаз одинаковый. Ты, наверное, не знаешь, потому, как не разу не видал, что ресницы и брови у меня такие же белые – белёсые, как волосы. Я крашу их в парикмахерской специальной краской с 12 лет.
– Ты шутишь? Да… Ну, если ты умудрилась, такое от меня скрыть…
– Нет, не шучу. Ты обо мне ещё много чего не знаешь, когда-нибудь я расскажу тебе всё.
– Ты хочешь рассказать мне ещё что-то, от чего у меня получится инфаркт? Сегодня ты это чуть не сделала. Мне казалось, что я так хорошо тебя знаю.
– Ты знаешь меня после 17 лет, а что было до… Мне пришлось много работать и много пережить. Ты даже не можешь себе представить, что мне пришлось сделать для того, чтобы… – она замолчала, прикусив нижнюю губу. Марк сел с ней рядом, одной рукой прижал её к себе.
– Скажи, я буду знать.
Не отвечая на его вопрос, Луша сказала:
– А мальчишки получились смешанные и очень симпатичные. С каждым днём лицом и характером всё больше начинают походить на тебя. Совсем недавно, тётя Оля спросила меня: «Что будем делать? Мужики-то растут и на Марка становятся похожими?»