Роза в цвету

Невозможно было не увидеть, не услышать и не понять этого по многозначительным взглядам, случайным словам, легким намекам: женское чутье проворнее, чем ум, улавливало корыстолюбие, которое омрачало для Розы многие нарождавшиеся дружбы. В ее глазах любовь была чувством священным, о ней и думать не полагалось, пока она не пришла, а далее ее надлежало принять с преклонением и хранить с верностью до конца дней. Понятно, что девушку коробило, когда о любви говорили с легкомыслием, а брак рассматривали как сделку, в ходе которой нужно торговаться, почти не думая о высоком долге, колоссальной ответственности и нежных радостях. Многое Розу озадачивало, и время от времени сомнения во всем том, во что она до сих пор верила и что принимала за истину, оставляли у нее ощущение, что она оказалась в море без компаса – новый мир был совсем не похож на тот, в котором она жила раньше, новичка он одновременно и очаровывал, и страшил.

Доктор Алек уловил настроение своей племянницы и как мог постарался ее предостеречь, не нагружая слишком тяжким бременем житейской мудрости.

– Для тех, кто тебя знает и любит, ты отнюдь не только наследница, а потому не смущайся, душа моя, и крепче держись за свою внутреннюю веру. Она – мерило всего, а потому всего, в чем тебе чудится фальшь, следует на всякий случай избегать. Проверяй каждого встреченного человека, и я убежден, что совесть, чутье и опыт не позволят тебе допустить тяжелых ошибок. – С этими словами доктор бережно обвил племянницу рукой за талию и бросил на нее полный доверия взгляд, сильно ее утешивший.

После короткой паузы Роза ответила, причем на губах ее заискрилась нежданная улыбка, а перчатку она поднесла к лицу, чтобы не выдать себя зардевшимися щеками:

– Дядюшка, уж если полагается иметь кавалеров, хотелось бы, чтобы они были поинтереснее. О какой приязни и уважении может идти речь, когда некоторые из них ведут себя так, как ведут, а потом еще и считают, что женщина должна чувствовать себя польщенной, если они предлагают ей свою руку? Сердца вышли из моды, так что про них они даже и не упоминают.

– Ага! Так вот в чем твоя беда! У нас завелись сердечные невзгоды! – воскликнул доктор Алек, довольный тем, как Роза оживилась при переходе на эту тему, ибо он был – в чем ранее признался брату – не лишен романтических склонностей.

Роза опустила перчатку и взглянула на дядю с забавной смесью умиления и отвращения.

– Дядя, это полный позор! Я и раньше тебе хотела рассказать, но мне было стыдно, потому что мне неприятно хвастаться такими вещами, как хвастаются некоторые другие девушки, – да и истории такие нелепые, что вряд ли имеет смысл их тебе пересказывать. Впрочем, наверное, стоило это сделать, вдруг ты просто велишь мне составить хорошую партию – тогда, понятное дело, придется повиноваться, – добавила она, пытаясь изобразить покорность.

– Конечно пересказывай. Разве я небрежно храню твои тайны, разве не даю тебе ценных советов, как положено образцовому опекуну? Тебе необходим конфидент, а кто подходит на эту роль лучше меня? – спросил доктор, пригласительным жестом похлопав себя по жилетке.

– Никто, так что я все тебе открою, кроме имен. Тут лучше поостеречься, потому что ты, боюсь, рассердишься: некоторые из них сильно мне докучают, – начала Роза: ее очень радовала возможность излить дяде душу, ибо он в последнее время держался несколько отстраненно.

– Как ты знаешь, мы люди довольно старомодные, и я не была готова к тому, чтобы выслушивать предложения руки справа и слева, днем и ночью, без предупреждения, после нескольких улыбок и любезных слов. Я думала, что это будет очень занятно и романтично, об азарте уж и не говорю, так ведь ничего подобного: вместо того чтобы плакать, я смеюсь; злюсь, а не радуюсь и очень быстро обо всем забываю. Ты представляешь, дядя, один уморительный юноша сделал мне предложение после полудюжины встреч. Впрочем, он в долгах как в шелках, этим, видимо, все и объясняется. – И Роза сделала вид, что стряхивает с пальцев воображаемую грязь.

– Я его знаю и ждал этого, – заметил, поведя плечами, доктор.

– Ты все знаешь и видишь! Так, наверное, продолжать не имеет смысла?

– Нет, продолжай! Кто еще? Я даже и не догадываюсь.

– Ну, еще один встал на колени в оранжерее у миссис Ван и начал мужественно изливать передо мной свою страсть – а в ноги ему то и дело впивались колючки большого кактуса. На нас набрела Китти, мы с ней не удержались и рассмеялись – с тех пор он меня терпеть не может.

Приятно было послушать хохот доктора, и Роза к нему присоединилась – относиться к этим эпизодам серьезно она не могла, поскольку никакие искренние чувства не искупали их абсурдности.

– Еще один осыпал меня ворохами стихов, и все это было столь байронично, что я уже пожалела, что волосы у меня не рыжие, а звать меня не Бетси-Энн[12 - Вероятно, речь идет о жене английского поэта Дж. Г. Байрона Энн Изабелле Ноэль Байрон (1792–1860).]. Стихи я сожгла, так что увидеть их тебе не удастся, а он, бедолага, теперь утешается в обществе Эммы. Но хуже всего был другой – он ухаживал прилюдно и почему-то решил сделать мне предложение посреди танца. Я редко танцую круговые танцы, разве что с нашими мальчиками, но в тот вечер не уклонилась, потому что девушки дразнили меня ханжой. Я теперь не против такого прозвища, оно мне вполне подходит, я заслужила подобную участь.

– И это все? – спросил дядя, принимая «свирепый» вид (чего Роза и боялась) при мысли о том, что любимая его девочка вынуждена была выслушивать признания, вращаясь в танце вокруг партнера.

– Был еще один, но о нем я рассказывать не буду, потому что знаю: он говорил искренне и действительно страдал, хотя я старалась обойтись с ним как можно добрее. Для меня эти вещи пока в новинку, и я очень за него переживала, а к любви его отношусь с трепетным уважением.

На последних словах голос Розы понизился почти до шепота, а доктор Алек нагнул голову, как будто невольно отдавая салют товарищу по несчастью. После этого он встал и произнес, пристально вглядываясь в личико, которое приподнял к себе, подведя палец под подбородок:

– Хочешь продолжать так же еще три месяца?

– Я дам ответ первого января, дядя.

– Отлично. Оставайся на верном курсе, мой маленький капитан, а если увидишь, что впереди бушует буря, зови старшего помощника.

– Разумеется, сэр. Я так и сделаю.

Глава 5

Прекрасный Принц

Старая перчатка лежала, забытая, на полу, Роза сидела задумавшись, но вот в коридоре раздались стремительные шаги и приятное пение, которое звучало все ближе.

Вот он по городу идет,
Глазеет в небеса
И видит: у окна сидит
Девица-краса.

Он вверх по лестнице бегом,
С дверей сорвал замок,
Ах, как же рада я тебе,
Мой миленький дружок! —

пропела Роза, когда голос умолк и в дверь постучали.

– С добрым утром, Розамунда, вот твои письма, а также твой верный слуга, готовый выполнить любое твое поручение, – приветствовал ее Чарли, входя; он, как обычно, выглядел опрятно, жизнерадостно и беспечно.

– Спасибо. Поручений не будет, вот разве что попрошу тебя отправить ответы, если какие из писем их требуют; так что подожди немного, Принц.

И Роза принялась вскрывать записки, которые он бросил ей на колени.

– Ха! Что вижу я? Затмись, мой взор! – воскликнул Чарли, мелодраматическим жестом указывая на перчатку, – как и многие опытные актеры-любители, он с удовольствием включал театральные реплики в обыденную речь.

– Дядя оставил.

– Ну, тогда ладно. Уж я решил, что был соперник здесь. – Чарли подобрал перчатку и, забавляясь, напялил ее на головку маленькой Психеи, украшавшей каминную полку, – по ходу дела он негромко напевал еще один куплет старинной песенки:

Берет он за руку ее,
Сажает на колени,
Красавцу-горцу отказать
Не в силах наша Дженни[13 - Строфы из стихотворения шотландского поэта Роберта Бёрнса «Чарли, мой любимый» («Charlie, He’s My Darling», 1796).].

Роза читала письма, время от времени возвращаясь мыслями к разговору с дядей, равно как и к иным предметам, о которых ей напомнили гость и его песенка.

В течение трех проведенных дома месяцев с этим кузеном она виделась чаще, чем с остальными, – судя по всему, у него единственного имелся досуг для того, чтобы «поиграть с Розой», как они это называли много лет назад. Другие мальчики трудились, даже маленький Джейми посвящал многие часы, предназначенные для игр, мужественным борениям с латинской грамматикой, злым гением его юной жизни. У доктора Алека за долгое отсутствие накопилось много дел; Фиби неустанно занималась музыкой, а бабушка Биби по-прежнему надзирала за хозяйством. Вот и вышло, причем вполне естественным образом, что Чарли постоянно увивался поблизости, с письмами, сообщениями, новостями и приятными планами. Он помогал Розе делать наброски, ездил с нею верхом, пел для нее и даже сопровождал на все увеселения, ибо тетушка Клара, самая жизнелюбивая из всех сестер, неизменно выполняла роль дуэньи.

Все это было чрезвычайно приятно, однако Роза все чаще и чаще задумывалась о том, что Чарли надо бы по примеру кузенов найти себе другие занятия и не превращать заботы о кузине в дело всей своей жизни. В семье давно привыкли к его самовлюбленности, и остальные мальчики в едином заблуждении полагали, что он имеет право на все лучшее, потому что для них он оставался Принцем, зеницей их очей, человеком, который обязательно покроет славой их общее имя. Как именно, никто толком не знал, ибо, будучи человеком безусловно одаренным, Принц не обладал особыми склонностями или умениями, и старшие начали уже покачивать головой, поскольку пока все ограничивалось посулами и прожектами, а время действовать так и не наступало.

Роза все это видела, и ей очень хотелось вдохновить блистательного кузена на подлинно мужской поступок, который поможет ему завоевать не только уважение, но и восхищение. Вот только задача была не из легких, потому что, хотя он и выслушивал ее с неподдельным добродушием и признавал все свои недостатки с обезоруживающей откровенностью, у него всегда находились объяснения, поводы или отговорки, и уже через пять минут он перехватывал нить разговора, вынуждая ее замолчать, но не передумать.

Кроме всего прочего, в последнее время она начала замечать за ним уверенность в том, что мысли ее и время принадлежат ему безраздельно, и посягательства любого другого вызывали у него нескрываемую досаду. Розу это нервировало, наводило на мысль, что кузен неправильно трактует ее приязнь и стремление помочь, тем более что тетя Клара перетолковывала ее поступки на свой лад, настойчиво твердя, что Роза должна «использовать свое влияние на милого мальчика», притом что любое другое вмешательство любящая мать решительно пресекала. Розу это тревожило, ей казалось, что она попала в западню: да, она твердо знала, что Чарли – самый обаятельный из всех ее кузенов, но не готова была к тому, чтобы на нее предъявляли подобные права, тем более что другие, зачастую куда более симпатичные ей мужчины тоже искали ее расположения, но без подобной настырности.

Такие вот мысли роились у нее в голове, пока она читала письма; мысли эти невольно проявились в последующей беседе.

– Одни приглашения, а мне сейчас некогда на них отвечать, иначе я никогда не закончу, – сказала Роза и вновь взялась за дело.

– Давай я тебе помогу. Готов делать, что скажешь, только распорядись. Обзаведись секретарем – ты быстро поймешь, как это удобно, – предложил Чарли, который готов был выполнять любые поручения и давно уже освоился в Розином уголке.