Сердар
– Господин, я обещал спасти его.
– Так что ж! Не можешь же ты пойти за ним, взвалить его себе на спину и пронести тем же путем, которым ты пришел. Когда невозможно сдержать данное слово, оно ни к чему не обязывает ни перед богами, ни перед людьми.
– А между тем, господин, я вернусь к нему через колодец.
– Ты не сделаешь этого безумства, вы погибнете там оба.
– Я должен сделать это.
– Я запрещаю тебе… ты мне нужен сегодня.
– Господин, – отвечал факир, – я дал страшную клятву.
– Почему ты не сказал этого сразу? – воскликнул Арджуна, быстро вскакивая с места. – Следуй за мной… Через пять минут я верну тебе падиала.
– Неужели?
– Да! Так же легко, как и сам я вышел оттуда всего два часа тому назад, со всеми членами нового верховного Совета, который я созвал третьего дня.
– Что ты говоришь, господин!
– Истинную правду!.. Сегодня ночью Джахара-Богх окружил батальон англичан под предводительством Кишнаи, и всех нас взяли в плен. О! Он хороший игрок, этот Кишная, он ловко перехитрил нас! Он бросил нас в Колодец молчания и приказал заделать цементом плиту подвала. Но он сделал маленький промах. Он не знал, что в колодце есть три тайных прохода, как в подвале, так и на лестнице, а потому через пять минут мы уже были свободны. Теперь мы готовы отплатить ему тем же… Иди за мной, мы освободим Дислад-Хамеда, но если впредь он будет вести себя так же, – ему не остаться в живых! Мы пришли… Нажми рукой эту каменную резьбу.
– Что это? – воскликнул Утсара. – Стена подается.
– Она устроена на стержне… Зови своего друга.
– Дислад-Хамед! Дислад-Хамед! – крикнул факир.
– Это ты, Утсара? – отвечал голос изнутри.
– Да, я пришел с браматмой освободить тебя. Иди сюда на мой голос, мы пришли совсем с другой стороны, а не с той, откуда ты ждал.
– Вот ты и спасен, – сказал он, – я сдержал свою клятву. Постарайся не забыть своей, ибо при малейшей измене…
– Я поклялся никому не служить, кроме тебя, Утсара, если ты спасешь мне жизнь. Ты можешь рассчитывать на мою верность. Я твой до самой смерти и разделю с тобой труды и опасности. Мой сын уже вырос и может заменить меня, а я буду служить тебе.
– И ты не будешь в этом раскаиваться! – с важностью отвечал ему факир.
Ему льстило, что он может распоряжаться и его будут звать господином. В этот день честный Утсара, привыкший только повиноваться, узнал, что такое гордость.
Такие отношения не редкость в Индии, когда один индиец спасает жизнь другому. Последний в порыве благодарности клянется быть преданным своему спасителю и служить ему до конца своих дней. Он делается членом семьи господина, которому отдает себя, а тот взамен его услуг обязан заботиться о нем, кормить, одевать.
Если слуга женится, его жена живет также в доме патрона. Это нечто вроде добровольного рабства, которое не признается законом, но освящено обычаями.
Утсара был в восторге, что у него есть человек, которому он покровительствовал, несмотря на то, что это был такой трус, как Дислад-Хамед.
Видя, что честолюбивые планы его потерпели неудачу, падиал не прочь был обеспечить себя пищей и кровом на остаток дней своих. Условие, заключенное им, давало ему возможность пребывать во дворце Джахара-Богх, а он знал, что людям, служащим у браматмы, жилось хорошо во всех отношениях.
– Ты знаешь, что я отправил нашего друга Анандраена в Пондишери, – сказал браматма факиру, когда все трое вернулись на террасу, – а затем вернул его сюда в Биджапур. Теперь ты со своим помощником отправишься туда и передашь поручение чиновнику, который управляет французской территорией во время отсутствия Сердара. На обратном пути вы будете, по всей вероятности, проводниками полка морской пехоты… Постарайтесь устроить все попроворней, чтобы вернуться сюда дней через десять, не позже. Для обратного пути, как тебе самому понятно, ты выберешь самую пустынную дорогу. Когда вы будете у леса Повюар, в шести милях отсюда, ты скроешь там эту маленькую армию, а затем пошлешь падиала предупредить меня. Я приму необходимые меры, и в следующую ночь мы без боя захватим сэра Джона Лоренса со всем его штабом и свитой. Я не скрываю от тебя своих планов, чтобы ты понял всю серьезность поручения и не терял время в дороге. Я знаю, Утсара, что могу рассчитывать на твою верность, но если падиал вздумает изменить нам, то самой ужасной смерти будет мало, чтобы наказать его за это преступление.
– Не бойся, господин, мы теперь можем поверить ему. Ты знаешь, что ни один индиец не нарушает «страшной клятвы». Дислад-Хамед два раза произнес ее, а он не захочет подвергать себя двойному наказанию и в этой жизни, и в будущей.
Падиал, как и следовало ожидать, рассыпался в заверениях преданности. На него действительно можно было положиться, ибо суеверный, как все люди его племени, он не способен был пренебречь ужасными наказаниями, ждущими клятвопреступника.
Желая успеха их походу, браматма разрешил взять Тамби, великолепного слона из Джахара-Богха, и затем отпустил их.
Факир и падиал пошли в самую отдаленную часть дворца, выходившую к необитаемым развалинам древнего Биджапура, и, выйдя оттуда незамеченными, направились к дворцу браматмы.
Пусть их пролегал мимо хижины падиала. Он зашел туда, чтобы передать обязанности сыну, так как должность ночного сторожа считается в здешних городах наследственной.
Спустя несколько минут оба входили в пустой дворец верховного вождя общества «Духов вод». Когда падиал затем привел свою жену, Утсара доверил ей от имени Арджуны надзор за дворцом Джахара-Богх до тех пор, пока обстоятельства не позволят верховному вождю вернуться обратно.
Странное дело, самое роскошное жилище может считаться в безопасности от воров до тех пор, пока находится под защитой женщины. Это подтверждают старые традиции Востока. Если вы должны отлучиться куда-нибудь, вам достаточно оставить в своем доме женщину с ребенком, чтобы бродяги не тронули его, даже если он открыт. Таковы нравы Декана.
После довольно плотного обеда, в котором пленники нуждались после их продолжительной голодовки, Утсара и Дислад-Хамед отправились в корраль[77] слона Тамби.
С удивлением они нашли там погонщика, не бросившего своего слона. В ту ночь, когда англичане арестовывали не только браматму и членов Совета семи, но и всех слуг, они оставили в покое корнака Синьясами, опасаясь беспокойного поведения слона. Пять минут спустя на спине Тамби поместили хоуду, а затем его подвели к амбарам и кладовым дворца, где нагрузили всякой провизией, чтобы путникам не приходилось останавливаться в дороге.
Они двинулись в путь с наступлением ночи, потому что браматма приказал им ждать захода солнца, чтобы не привлекать к себе внимания. Но, несмотря на эту предосторожность, их заметили. Когда они выехали из Биджапура и направились по старой брахманской дороге, третья часть которой тянется вдоль тенистых берегов Кришны, из развалин вышел скороход-туземец из касты бохисов и бросился вслед за ними ровным и легким шагом. Люди этой касты могут выдерживать месяцами высокую скорость, соревнуясь даже с сильными лошадьми. Недаром бохисов считают самыми знаменитыми скороходами в мире.
ГЛАВА IV
Оправданное подозрение. – Шпион. – Остановка под деревьями. – Дневной отдых. – Магический куст. – Парализованный страхом. – Призрак. – Кража.
Что же случилось? Кто мог отправить бохиса по следам послов?
Несмотря на все старания Сердара скрыть свой приезд в Индию, повсюду разнесся слух, что он инкогнито высадился на берег и снова сделался душою восстания. Кто мог распространить этот слух? Фредерика Де-Монмо-рена видели только двое-трое из его близких друзей, которые позволили скорее бы четвертовать себя, чем кому-либо открыть тайну.
Самые тщательные поиски не могли указапь источник этих слухов. Носилось нечто в самом воздухе, к чему подходила народная поговорка о том, что «камни говорят и стены имеют уши». Это было своего рода коллективное предчувствие, интуиция народа, почти всегда безошибочно предсказывающая события еще до их совершения.
Возможно, в этом случае сами индийцы, неразрывно связавшие мысль о восстании с именем любимого героя, говорили себе, что борьба немыслима без Сердара…
Как бы там ни было, но слух этот упорно носился везде, и Кишная заявил своим соратникам, что если они не предпримут необходимые меры, то в одно прекрасное утро проснутся среди пожара, который пожрет их первыми. Начальник тхагов сообщил также о своих подозрениях сэру Лоренсу, который согласился с ним, что такими слухами не следует пренебрегать, и предоставил ему, со своей стороны, полную свободу действий.
Но как открыть убежище Сердара? Было известно почти достоверно, что в Нухурмуре его нет, потому что оттуда он не мог бы отправлять свои приказы.
Шпионы начальника душителей, постоянно находящихся в Велуре, не наблюдали никакого движения в горах, а они не могли бы не заметить частого появления гонцов или связных, что указывало бы на присутствие Сердара. Не было его также и в Пондишери, ибо во французском городе он не остался бы неузнанным даже и в течение суток. Не мог он скрываться и у раджей Юга, ибо резиденты, от которых ничего не ускользало, официально объявили бы об этом.
Даже сам губернатор Бомбея, которому было поручено осторожно навести справки – не нашел ли Сердар приюта у своего зятя полковника Кемпуэла, отвечал, что хорошо всем известные патриотические чувства полковника ставят его выше всяких подозрений, и он ручается за то, что тот никогда не приютит у себя бунтовщика.
И действительно, когда губернатор спросил прямо полковника, как он поступит, если когда-нибудь его зять попросит у него приюта, тот гордо отвечал ему:
– Как англичанин, я запретил бы ему вход в свой дом… Как офицер, я знаю свой долг и никому бы не перепоручил его арест.
Фредерик де-Монморен второй раз подвергал опасности британское владычество в Индии, а потому полковник Кемпуэл не мог дать другого ответа.
Проследив таким образом все места, где мог бы пребывать Сердар, Кишная пришел к весьма логичному заключению, что в том случае, если Сердар находился в Индии, он мог быть только в Биджапуре и скрывался или внутри дворца Омра, или в Джахара-Богхе.
Начальник душителей, несмотря на свою хитрость, не мог добыть от браматмы Арджуны точного плана внутреннего устройства обеих резиденций, и в древнем замке Адил-Шаха любой факир лучше его знал все потайные ходы. При таком положении дел ему ничего не оставалось, как поручить наблюдение за дворцами своим людям, которым он доверял значительно больше, чем факирам общества.
В самый день бегства Утсары Кишнае сообщили, что любимый факир браматмы вышел около полудня из колодца, куда он неизвестно зачем спрятался, а затем исчез среди кустов на дне рва, который окружает дворец, и следов его нигде не нашли.
При этом известии Кишная, который боялся, чтобы факир не помог бежать его пленникам, отправился немедленно в зал, где находился вход в Колодец молчания. Он пришел туда спустя несколько минут после того, как Утсара вышел оттуда. Успокоившись при виде нетронутой плиты, он, прежде чем уйти, оставил одного из своих слуг с приказанием немедленно сообщить ему, если произойдет что-нибудь особенное.
Факира, как видите, могли застать в самый момент освобождения падиала. Утсара находился еще в зале, когда шум шагов одного из шпионов Кишнаи привлек его внимание и заставил броситься в один из потайных ходов.
Здесь, в этой борьбе хитростей и уловок между двумя партиями, большую роль играл случай. Его никогда нельзя совершенно исключать, как одного из участников действий людей. Появись только на лестнице в тот момент один из соглядатаев Кишнаи, и дело приняло бы совсем другой оборот. Утсара был бы схвачен, а так как он непременно бы стал защищаться, то его убили бы на месте. Последствия же были бы таковы: падиал умер бы от голода в подземелье, и – в чем вы убедитесь в свое время – сэр Джон Лоренс, вице-король Индии, был бы спасен. В жизни нередко случается, что весьма незначительные события могут привести к самым неожиданным и необыкновенно важным результатам.
Спустя несколько минут после того, как Кишная вернулся к себе, ему доложили, что Утсара и падиал отправились в Джахара-Богх, остановившись по дороге на несколько минут в хижине падиала.
На этот раз начальник душителей отказался верить донесению, пока не убедился в этом собственными глазами… Каким образом падиал, всего два дня тому назад бежавший из Колодца молчания, – так думал он по крайней мере, судя по рассказу факиров, нашедших колодец открытым, – осмелился свободно ходить по улицам Биджапура? Это противоречило известной трусости Дислад-Хамеда и показалось Кишнае неправдоподобным.
Проверить подлинность донесения было нетрудно, стоило только спрятаться в развалинах около дворца. Начальник душителей так и сделал. Он самолично убедился, что с доверенным человеком браматмы собственной персоной ходит его пленник. Шпион, скрытый в роще, подслушал несколько слов из разговора и донес ему, что оба отправляются в Пондишери. Он видел даже, как Утсара бережно нес в руке белый конверт, не зная, куда его лучше спрятать, чтобы не смять, и положил его наконец на дно ящика в хоуде.
Нет сомнения! Сердар скрывается или в Джахара-Богхе, или во дворце Омра. Отсюда он ведет переписку со своими людьми на французской территории и отправляет, быть может, приказ прислать ему подкрепление…
А потому в данный момент важнее всего было завладеть письмом, которое гонцы везли на французскую территорию. В нем должно содержаться объяснение многих непонятных фактов.
На минуту Кишнае пришла в голову мысль арестовать послов, но слух об этом немедленно дошел бы до Сердара, если письмо отправлено им. Кишная же выиграет несравненно больше, сразу удостоверившись и в присутствии врага, и в его намерениях. Он решил поэтому предоставить послам возможность ехать своей дорогой и постараться похитить у них конверт в дороге. Он обратился к одному из самых ловких бохисов в городе, который согласился за хорошую плату исполнить для него это деликатное поручение.
Мы видели уже, как этот туземец бросился по следам маленького каравана, ехавшего вдоль реки Кришны, по старинной мощеной дороге, которая ведет из Биджапура в Мадрас, а в одном месте ответвляется к французскому городу Пондишери, или просто Понди, как его зовут туземцы.
Слон Тамби бежал хорошо, но и скороход не поддавался усталости. Караван шел всю ночь не останавливаясь, и до одиннадцати часов следующего дня ничего существенного не произошло. Но тут голод и жара заставили путников остановиться. Утсара выбрал для отдыха одно из самых тенистых мест леса, по которому они в тот момент проезжали, и было решено остаться там до четырех часов дня, когда удушливый зной несколько спадет.
Каждый день они должны были идти девятнадцать-двадцать часов, а отдыхать от четырех до пяти, включая еду и сон. При таком распорядке они должны были прибыть в Пондишери дней через семь.
Тамби освободили от хоуды, которую поставили под огромным баньяном, приютившим под своей кроной также туземцев. Слона пустили пастись в лесу на свободе, пока хозяева готовили национальное блюдо индийцев – «карри».
Однако Тамби не стал заниматься восстановлением своих сил, а, будучи чем-то озабочен, смотрел в глубину леса и время от времени наполнял воздух мелодичными звуками, напоминавшими отдаленно звуки тромбона в руках человека, взявшего его впервые.
– Что такое с Тамби? – удивился погонщик. – Я никогда еще не видел его в таком состоянии.
– Ба! – отвечал факир, – не стоит беспокоиться. Мы в самой середине леса, и ветер приносит ему запахи хищников. Вот он и тревожится. Это не должно мешать нашим занятиям.
Замечание показалось вполне благоразумным, и все трое вернулись к своим занятиям: один разводил огонь, другой готовил рис, третий с помощью гранитной каталки растирал на камнях смесь из кориандра, корней куркумы, или индийского шафрана, индийского перца и мякоти кокосового ореха, предназначенной для приправы.
Видя, что спутники не обращают внимания на крики, слон успокоился и ни о чем больше не заботился, кроме пищи.
Когда «карри» был готов и съеден с аппетитом, на который способны лишь люди, не евшие целые сутки, все трое растянулись на циновках, собираясь уснуть, но так, чтобы не терять из виду хоуду.
Корнак и Утсара быстро заснули, но падиал не мог этого сделать. Крики слона, его постоянные взгляды в глубину леса беспокоили его, и падиал невольно задумывался, не предвещает ли это близкой опасности, которой напрасно пренебрегли его спутники… Несмотря на это, сон мало-помалу начал овладевать им, поддержанный еще и сытым желудком. Он собирался уже поддаться искушению, когда ему показалось, что в двадцати шагах от хоуды вдруг появился куст, которого он раньше как будто не замечал. Это казалось ему не особенно важным, и он закрыл глаза, твердо решив заснуть. Над ухом его запищал комар. Он небрежно прогнал его рукой, и тогда ему захотелось еще раз взглянуть на куст… Было ли то влияние сна, только ему показалось, что куст передвинулся еще дальше.
«Клянусь Шивой! – подумал падиал, невольно вздрогнув, – вот странный лес, где кусты сами по себе двигаются с места на место. Буду спать… Это, верно, от усталости».
И на этот раз он закрыл глаза с твердым намерением не открывать их больше. Но он не учел непобедимого чувства страха, овладевшего им. Страх этот он никак не мог прогнать.
Медленно, точно стыдясь своего чувства, он приподнял веки, чтобы взглянуть только сквозь ресницы… Он едва не вскрикнул от изумления и испуга, увидя, что куст почти вплотную приблизился к хоуде. Бледный от ужаса, хотел он протянуть руку и разбудить своего товарища или, вернее, своего господина, Утсару. Но тут рослый человек, голый, как червяк, и черный, как туземец Малабарского побережья, выскочил из-за куста с громадным кинжалом в руке и, приложив палец к губам, сделал ему знак молчать, не то… он показал той же рукой на грудь, и падиал понял это как угрозу вонзить ему кинжал в сердце.
Бедняга сразу сообразил, что он погибнет прежде, чем его спутники проснутся, а так как от него требовали только молчания, то он опустил руку и лежал неподвижно е растерянным взглядом. Призрак был, по-видимому, доволен его повиновением и, не теряя ни минуты на дальнейшую жестикуляцию, склонился над хоудой, протянул руку, поспешно схватил находившийся там конверт и исчез за кустом, который с поразительной быстротой стал двигаться обратно и скоро затерялся в соседней роще. Только через полчаса, не видя больше ничего подозрительного, падиал пришел в себя… и заснул.
Сон его был непродолжительным. Ему снились фантастические видения, в которых перемешивались все события, прошедшие за последние несколько дней. Он проходил через разные испытания, подвергался странным приключениям и, наконец, проснулся, еле переводя дыхание и весь покрытый потом…
Товарищи еще спали, и он решил не говорить о том, что видел, чтобы избежать упреков и ответственности, значение которых он понимал. Утсара, узнав об ужасе, который буквально пригвоздил его к земле, наверное, возразил бы ему, что не было никакого риска разбудить их в тот момент, когда фантастический куст уже удалялся от хоуды. Факир мог бы броситься за похитителем и догнал бы его с помощью Тамби.
Промолчав о случившемся, он избегал всякого риска, а факир, не находя письма, никого не будет обвинять и подумает, что оно потерялось в дороге.
Между тем эта кража вызвала такие последствия, каких никто не мог ожидать. Как только Кишная получил это письмо, он немедленно приказал перевести его, так как оно было написано по-французски.
Отправитель не подписал его и ни одно из употребленных в нем выражений не указывало на автора. Рассчитывая на возможность потери этого послания, он всего лишь рекомендовал исполняющему обязанности губернатора Утсару, как человека, на которого можно положиться, и посылал его от лица браматмы. Одна последняя фраза могла показаться важной, ибо в ней говорилось следующее:
«Полковник, командующий полком морской пехоты, на нашей стороне. Вы можете быть с ним откровенны».
Кишная немедленно передал письмо сэру Лоренсу, который, не теряя времени, телеграфировал английскому послу в Париже, а тот, поняв всю важность дела, бросил все занятия, отправился к министру иностранных дел и передал ему телеграмму.
Провожая его, министр сказал ему:
– Сейчас девять часов, а заседание кабинета начинается в десять. Я доложу об этом деле. Даю слово, что в одиннадцать часов депеша уже будет послана в Индию.
Мы скоро увидим, какие последствия имело малодушие Дислад-Хамеда и как повлияло оно на ход всех дел и успех восстания.
Утсара проснулся, ничего не подозревая. Ему не пришло даже в голову заглянуть в хоуду и убедиться, что письмо на месте.
В четыре часа Тамби, вызванный свистком погонщика, был снова нагружен, и все трое продолжили путь со свежими силами.
Дней через шесть они без всяких приключений прибыли в столицу французских владений в Индии.
ГЛАВА V
Пондишери. – Бал. – Удивительная депеша. – Ловушка. – Шах и мат.
Мы не знаем ничего прелестнее очаровательного города Пондишери, который спокойно греется за тройным поясом морских волн на солнце Коромандельского берега. Его многоцветные дома, окруженные террасами и верандами, утопают в зелени прохладных садов. Улицы его широки и хорошо ухожены. Обширная площадь Правительства и Шаброльский бульвар, переходящий в набережную, усажены огромными тюльпанными деревьями, желтые цветы которых, осыпаясь, бьются в прибое Индийского океана. Оживленный и необыкновенно живописный базар примыкает к туземной части города, тянущейся зеленым поясом с вкраплением хижин индийцев с севера на юг. А фонтаны хрустальной воды, а многочисленные бульвары?..
Да, действительно, это поистине самый восхитительный город Востока. Все дома его воздушных построек выкрашены в нежные цвета, которые прекрасно сочетаются с вечно ясной лазурью неба. Своей архитектурой они напоминают дворцы. Невозможно смотреть на этот город и не залюбоваться им, жить в нем и не любить его, уезжать из него и не хотеть вернуться… Вернуться навсегда!
В этот день был бал у губернатора. Оркестр сипаев играл на веранде, устроенной в виде аллеи из пальм, лимонных и апельсинных деревьев и лиан, вьющихся вокруг колонн.
В танцевальном зале царило необыкновенное оживление. Господин Де-Марси, временно исполняющий обязанности губернатора, встречал всех посетителей с необыкновенной любезностью. Каждый из них, представившись ему, присоединялся по своему желанию к танцующим, играющим в карты или просто разговаривающим между собой.
Несмотря на любезность, с какой господин Де-Марси исполнял обязанности хозяина, брови его хмурились, а губы судорожно подергивались, что ясно указывало на то, как ему хотелось побыстрее отделаться от пытки, налагаемой этикетом.
Только когда последние из приглашенных откланялись ему, он сам смог воспользоваться той свободой, какую предоставлял своим гостям, то есть мог делать что ему было угодно.
Он привык окружать себя двумя-тремя близкими друзьями и беседовать с ними о местных делах, о слухах в городе, о новостях в Европе. В эти часы он становился блестящим собеседником и безупречно светским человеком, всегда умевшим поддержать разговор…
В этот вечер, однако, несмотря на все усилия перебороть себя, он рассеянно слушал своих собеседников и отвечал односложными словами, часто произносимыми некстати. Прокурор судебной палаты и военный комиссар скоро поняли, что он озабочен какими-то важными делами, а потому решили не пытаться отвлечь его от размышлений и ограничиться только своим присутствием у него.
Часы во дворце наконец пробили одиннадцать. Господин Де-Марси с видимой поспешностью встал и, простившись со своими друзьями, направился прямо к офицеру в форме полковника, который находился на веранде, неосвещенной и потому пустынной.
– Итак, мой милый Де-Лотрек, – сказал он, беря под руку офицера, – вы меня ждали?
– С нетерпением, господин губернатор, должен признаться, – отвечал тот.
Полковник Де-Лотрек, близкий друг семьи Де-Монморен, был человеком лет тридцати пяти, среднего роста, стройный, одетый в мундир, подходивший как нельзя лучше к его фигуре. Он был одновременно олицетворением человека и военного, и светского, – тип, часто встречающийся во французской армии.
Окончив в семнадцать лет Сен-Сирскую военную школу, он прошел постепенно все ступени карьеры благодаря своему мужеству во время войн в Крыму, где он служил в отряде морской пехоты, и в Сенегале. Он был известен среди моряков своей ненавистью к англичанам и не стеснялся говорить громко, что в тот день, когда Франция объявит войну своему смертельному врагу, ему больше нечего будет желать в этом мире. Вот почему он так радовался, слушая проекты Фредерика Де-Монморена, и говорил, что готов пожертвовать и своим положением, и карьерой, чтобы поддержать его дело.
