Капитан Сорвиголова

Его превосходительство потребовал лишь заверения, что в многочисленных и тяжелых ящиках находятся орудия производства.

Жан, не моргнув, охотно уверил его в этом и уплатил таможенные пошлины.

Многим эти пошлины показались бы, вероятно, несколько раздутыми, ибо они составили кругленькую сумму в тридцать пять тысяч золотых франков, из которых лишь пять тысяч приходилось на долю правительства, остальные же тридцать шли в карман его превосходительства. Но ведь его превосходительство, в свою очередь, должен был вознаградить за временную слепоту английских контролеров, а это стоило ему нескольких крон.

Жан был в восторге от своей сделки и приказал, не мешкая ни минуты, выгружать «орудия производства», которые тут же были отправлены по железной дороге в Преторию [22 - Претория – столица бывшей Трансваальской республики.].

Неистощимое великодушие и неиссякаемая веселость Жана производили сильное впечатление на всех, кто сталкивался с ним. Его умение, не командуя, одним лишь словом или даже просто жестом заставить повиноваться себе, его сдержанность, его исполненная собственного достоинства непринужденность в обхождении с людьми, его уверенность в себе – все выдавало в нем вождя.

Первые его товарищи, фанатически поверившие в него, вербовали ему все новых и новых сторонников. Так, они привели к нему двух молодых креолов из Реюньона [23 - Реюньон – группа островов (прежнее название – остров Бурбон).], которые, попытав счастья в шахтах Трансвааля, возвращались домой без единого лиарда [24 - Лиард – старинная французская монета.]. Затем были завербованы два молодых португальских солдата, дезертировавшие по какой-то веской причине из своих частей, и, наконец, юнга торгового флота, страстный любитель приключений, который немедленно покинул свой корабль, чтобы примкнуть к ним.

Теперь их собралось пятнадцать парней, мечтавших о подвигах. И хотя среди них были представители самых различных национальностей, все они отлично уживались друг с другом, слившись в тесную, дружескую семью.

Двадцать четыре часа спустя поезд мчал их в Преторию, куда они и прибыли без особых приключений. Жан Грандье отправился к президенту Крюгеру и был тут же принят вместе со своими товарищами.

В Трансваале не существовало никаких преград между президентом и его посетителями: ни приемных, ни адъютантов, ни секретарей, – свободный доступ для всех, у кого была надобность к этому высокочтимому народом государственному деятелю, чью нечеловеческую энергию, казалось, впитал в себя весь храбрый, сражавшийся за свою независимость народ Трансвааля.

Волонтеров во главе с их командиром ввели в обширный зал. Здесь у заваленного бумагами письменного стола сидел президент, черты лица которого были известны всему миру по фотографиям.

Секретарь, стоявший рядом с ним, перелистывал депеши и по указанию президента быстро делал на них пометки. В уголке крепко сжатых губ старика свисала его неизменная трубка, дымившая после методических и коротких затяжек. Выразительное, с крупными чертами и массивным подбородком лицо этого крепко сбитого великана было обрамлено густой бородой, а чуть прищуренные глаза пронизывали собеседника острым взглядом, смущавшим своей твердостью и внутренней силой.

О нет, ничего общего с Крюгером на английских карикатурах!

Достаточно взглянуть на него, увидеть его медлительные, почти вялые движения, его высохшее лицо, его словно высеченный резцом ваятеля корпус, его атлетическое телосложение, чтобы почувствовать огромную дремлющую в нем силу, железную, ничем не сокрушимую и непреклонную волю.

Да, этот человек производил внушительное, даже величественное впечатление, несмотря на простоту его нескладно скроенной одежды, несмотря на этот вышедший из моды, смешной, единственный в своем роде и неизменный, как и его трубка, шелковый цилиндр, без которого он нигде и никогда не появлялся.

А впрочем, эта шляпа действовала неотразимо. Ведь она, так сказать, была частью самого президента Крюгера, вернее, столь же неотъемлемой характерной чертой его внешности, как чепчик королевы Виктории, как монокль мистера Джозефа Чемберлена [25 - Вождь английских консерваторов. В начале войны с бурами занимал пост министра иностранных дел.] или треуголка Наполеона.

И впечатление, производимое ею, было настолько сильно, что у Фанфана, ошеломленного этим шедевром шляпного мастерства, невольно вырвалось по меньшей мере непочтительное восклицание:

– Боже! Ну и колпак!

К счастью, президент не очень-то разбирался в тонкостях парижского жаргона. Он не знал, точнее, уверял, что не знает и не понимает ни одного языка, кроме голландского.

Благоразумнее, конечно, было бы не очень доверять этому.

Президент медленно обернулся к Жану Грандье, легким кивком ответил на его приветствие и спросил через своего переводчика:

– Кто вы и что вам угодно?

– Француз, желающий драться с врагами вашей страны, – последовал лаконичный ответ.

– А эти мальчики?

– Завербованные мною волонтеры. Я на свой счет вооружаю, снаряжаю и одеваю их, покупаю им коней.

– Вы так богаты?

– Да. И я намерен завербовать сотню молодых людей, сформировать из них роту разведчиков и отдать ее в ваше распоряжение.

– А кто будет командовать ими?

– Я. Под начальством одного из ваших генералов.

– Но ведь они еще совсем молокососы.

– Молокососы? Неплохо! Отныне так и будем называться: отряд Молокососов. Могу вас заверить – вы не раз услышите о нас!

– Сколько же вам лет?

– Шестнадцать.

– Гм… молодо-зелено.

– В шестнадцать лет вы, кажется, уже убили вашего первого льва?

– Верно! – улыбнулся Крюгер.

– И потом юность… Разве не в этом именно возрасте человек полон дерзновенных мечтаний, беззаветной преданности, жажды самопожертвования, презрения к опасностям и даже к самой смерти!

– Хорошо сказано, мой мальчик! Будьте же командиром ваших Молокососов, вербуйте сколько хотите волонтеров и превратите их в солдат. Бог свидетель – вы мне нравитесь, и я поверил в вас.

– Благодарю вас, господин президент! Вот увидите, как славно мы у вас поработаем!

Но старик уже поднялся во весь свой рост, намекая на конец аудиенции. Он пожал капитану Молокососов руку, да так стиснул ее, что у другого бы она хрустнула, и при этом убедился, что рука Жана Грандье тоже не из слабых.

– Верю, что этот маленький француз совершит большие дела, – сказал он улыбаясь.

Старый президент, или, как его любовно называли буры, «дядя Поль», оказался хорошим пророком.

На другой день пятнадцать Молокососов шагали по улицам Претории в полном боевом снаряжении, с маузерами за плечами, с патронташами на поясных ремнях, в широкополых фетровых шляпах.

А еще через пятнадцать часов у них уже были свои пони, на которых они молодцевато гарцевали живописной кавалькадой.

О, этот юный капитан не в игрушки играл! Какое глубокое знание людей обнаружил он! Как верно рассчитал, что нет лучшей рекламы для набора волонтеров, чем появление на улицах этого маленького кавалерийского отряда.

Волонтеры так и стекались к нему со всех сторон. Не прошло и недели, как Жан Грандье набрал свою сотню Молокососов, самому младшему из которых было четырнадцать, а старшему – семнадцать лет. А так как весь этот народ изъяснялся на какой-то невообразимой тарабарщине, Жан стал искать переводчика, который знал бы английский, французский, голландский языки и хотя бы несколько слов по-португальски.

И он нашел. Это был тридцатилетний бур с длинной волнистой бородой. Мальчики прозвали его «Папашей». На седьмой день эскадрон Молокососов парадным маршем прошел перед домом президента. Президент, с трубкой во рту и в своем неизменном колпаке, произвел смотр.

Дядя Поль слегка улыбался. Эта улыбка, от которой давно уже отвыкли его губы, походила скорее на растроганную гримасу, на немую ласку, обращенную к юным храбрецам, готовым отдать свою жизнь благородному делу борьбы народа за независимость.

Глава 4

Война – не всегда сражение. – Разочарование. – Обозники и землекопы. – Боевое крещение. – Атака. – Победа. – Песенка Фанфана-Тюльпана становится походным маршем Молокососов. – Сорви-голова и его генерал. – Конец рейда. – Появление Молокососов там, где их меньше всего ждали. – Послание английским судьям

Осажденный бурами Ледисмит находился тогда почти в полном окружении. Сюда-то в распоряжение генерала Вильжуэна и был доставлен по железной дороге интернациональный эскадрон.