Одни лежали на солнце, выпрямившись, руки крестом. Другие в изогнутом положении; у иных голова вдавилась в землю – должно быть, они грызли землю зубами перед смертью. Два или три скелета – арабы, должно быть, – были в сидячем положении, с поднятыми ногами.
За полгода до того из Сен-Лоранского острога сбежали одиннадцать каторжников.
Сбежали – и как в воду канули.
Они все умерли с голода. Потом явились муравьи и обглодали их трупы, оставив одни кости.
Потом явились муравьи и обглодали их трупы, оставив одни кости
Капитан Фредерик Буйе, один из лучших офицеров нашего французского флота, рассказывает в своей превосходной книге «Французская Гвиана» об еще более ужасном случае.
Беглые каторжники, изнемогая от голода, перебили своих товарищей и ели их…
Капитан Буйе описывает и сами сцены людоедства, но мы их отказываемся воспроизводить.
Так вот что ожидало Робена. Жажда свободы была в нем настолько сильна, что он решился бежать из острога, имея в кармане только дюжину сухарей, сэкономленных из скудной острожной порции, несколько зерен кофе и какао и небольшое количество початков кукурузы. Вот все, что он мог захватить с собой!
С этим запасом он задумал пройти через огромное пространство, лежавшее между ним и свободой.
Беглеца донимал голод. Он съел два-три кофейных зерна, запил водой и сел на поваленное дерево, чтобы собраться с силами.
Долго сидел он так, смотря перед собой на воду ручейка и ничего не видя. У него кружилась голова. Он встал и хотел пойти, но не смог: распухшие, истерзанные колючками ноги отказывались служить.
Тогда он снял башмаки – казна выдает арестантам обувь, хотя они чаще ходят босиком, – и увидел, что вся кожа на его обуви, и даже подошвы, проколоты колючками насквозь.
– Последние события, по-видимому, сильно на меня повлияли, – сказал он с горечью. – Этого я не предвидел. Неужели я ослабею, утрачу энергию? Неужели перестану быть самим собой? Неужели упаду духом из-за материальных лишений? Нет. Не буду унывать. Человек может прожить двое суток без пищи. За это время мое положение изменится. Я этого хочу – и это будет.
С такими больными ногами немыслимо было идти дальше. Он уселся поудобнее на корень дерева и по щиколотку свесил ноги в воду.
Глава III
Робен был высоким стройным мужчиной лет тридцати пяти, худощавым, но мускулистым и сильным. Лицо его, с правильными чертами и орлиным носом, обрамляла темная длинная борода, черные, проницательные глаза смотрели грустно и даже несколько строго. Губы его давно отвыкли от улыбки.
И, однако, в этом человеке была такая жизненная сила, что на его высоком лбу мыслителя не было ни одной морщинки. Бледное, бескровное лицо и ввалившиеся щеки свидетельствовали, что жизнь на каторге была несладкой даже для него.
Робен был уроженцем Бургундии и во время декабрьского переворота, совершенного Наполеоном III, управлял большой мануфактурой в Париже. Он был во главе первых, кто воспротивился злодеянию, и с ружьем в руках пошел на баррикаду улицы Тампль, где его тяжело ранили. Поднятый и вылеченный своими друзьями, он долго скрывался и наконец затеял побег за границу, но был схвачен в самую решающую минуту, предан суду и сослан на каторгу в Гвиану.
Ему даже не дали проститься с женой, у которой за два месяца до этого родился четвертый ребенок. Семья Робена осталась без всяких средств…
Три года провел он в остроге, испытывая страшные страдания, – и физические, и моральные, – три года в обществе закоренелых злодеев, потерявших облик и подобие человеческое. Без всяких усилий он приобрел над ними большое влияние; его суровый вид и громадная физическая сила невольно импонировали им. К тому же он не был обыкновенным преступником, и даже осторожное начальство делало для него разные послабления; так, например, ему никогда не говорили в остроге «ты».
По натуре, как все сильные люди, Робен был очень добр и, чем только мог, помогал товарищам, которые его и любили, и уважали, и побаивались. Они чувствовали, что он не их поля ягода, что он выше их во всем.
Он держался одиноко, был угрюм и никогда не жаловался.
Никто не удивился его побегу, и все от души пожелали ему успеха. Кроме того, каторжники радовались, что ненавистный им надзиратель Бенуа попал в беду.
Ножная ванна несколько освежила беглеца. Он вынул колючки, терзавшие его кожу, протер себе ноги остатками спирта, выпил глоток воды и стал придумывать, где бы ему раздобыть себе обед.
Вдруг он увидел дерево quassia simaruba[3 - Квассия симаруба – растение семейства рутовых, произрастающее в Гвиане.] и вскрикнул от радости.
А между тем на этом дереве не было никаких плодов, которые могли бы послужить в пищу человеку. Чему же так обрадовался беглец?
Он вспомнил разговор двух каторжников между собой. Один говорил другому, собиравшемуся бежать: «Если ты встретишь в лесу симарубу, теряющую листву, рой землю у корня дерева. Там непременно окажутся земляные черепахи. Они очень любят лакомиться плодами симарубы, когда те только развиваются».
Робен подбежал к дереву и начал торопливо рыться в ворохе листьев, валявшихся у корня.
Скоро тесак наткнулся на что-то твердое. То был панцирь крупной мясистой черепахи. Робен положил находку возле себя на спину, чтобы она не могла уйти, и продолжал копаться в листьях. Через минуту он извлек еще двух черепах и сделал с ними то же самое, что и с первой.
Скоро тесак наткнулся на что-то твердое
Теперь оставалось только приготовить обед. Это было нетрудно: поблизости много сухого дерева. Робен сложил небольшой костер, зажег его и поместил черепаху на огонь, прямо в панцире, как обыкновенно поступают туземцы.
Покуда черепаха жарилась, Робен не сидел без дела. В нескольких шагах от него росла большая капустная пальма. Собственно говоря, то, что похоже на капусту, находится у этой пальмы не на дереве, а в дереве, в середине пучка вершинных листьев. Робен срезал вершину пальмы, очистил листья и обнажил цилиндрический стержень, гладкий, как слоновая кость. Отрезав от него кусок, беглец принялся жадно есть. Это вещество не было питательным, но все-таки им можно было обмануть голод.
Черепаха между тем была готова. Робен снял ее с огня, освободил от панциря и стал есть, закусывая вместо хлеба пальмовой капустой.
Оригинальный завтрак беглеца подходил к концу, когда что-то резко просвистело над его головой и к ногам упала красноперая стрела, вонзившись в землю и раскачиваясь свободным концом.
Робен вскочил и встал в оборонительную позу, держа в руках кол. Первое время он ничего не видел, но вот раздвинулись кусты, и за ними появился краснокожий индеец с луком в руках, готовый выпустить и вторую стрелу.
Робен был перед ним совершенно беззащитен. Против лука и стрел у него не было ничего.
Индеец был совершенно голый, если не считать обмотанного вокруг пояса лоскутка синей материи. Тело его было густо намазано красной краской, точно он вышел из кровавой ванны. Длинные черные волосы откинуты назад и лежали по плечам. На шее надето ожерелье из зубов ягуара, на руках и ногах – браслеты из звериных когтей.
Робен не знал, чем объяснить нападение индейца. Береговые жители нижнего Марони считались вообще-то миролюбивыми и охотно вступали в мирные отношения с белыми. Или, может быть, индеец хотел лишь испугать беглеца, нарочно пустив стрелу мимо? Да, наверное, оно так и было, иначе как объяснить промах стрелка на таком близком расстоянии?
Робен решил взять смелостью. Забросив подальше от себя кол, он скрестил на груди руки и, глядя прямо в лицо неприятелю, сделал к нему навстречу несколько шагов.
Индеец стоял и ждал. Когда белый приблизился к нему, он опустил лук и сказал:
– Белый тигр не боится.
– Да, не боюсь. Но я вовсе не белый тигр.
– Если ты не белый тигр, что же ты делаешь здесь?
– Я человек свободный и куда хочу, туда и хожу.
– О!.. А если ты не белый тигр, отчего же у тебя нет ружья?
– Клянусь тебе матерью, что я не преступник, никого не убивал и никому не делал зла.
– Ты клянешься матерью? О, я верю тебе… Но почему же ты здесь один, без жены и детей? Зачем ты пришел отнимать землю у бедных индейцев, рубить их деревья, стрелять их дичь?
При напоминании о жене и детях Робен почувствовал, как слезы подступают к горлу и душат его. Он сделал над собой усилие, оправился и возразил:
– Моя жена и мои дети очень бедны. Для того чтобы прокормить их, я и пришел сюда, на землю индейцев.