Гвианские робинзоны

Но, несмотря на беспрерывные сполохи молний, при которых хорошо было видно фигуру беглеца, часовой самым естественным образом промахнулся.

Каторжник услышал свист пули, наддал и скрылся в зарослях. Он исчез из виду в тот самый момент, когда охрану лагеря подняли по тревоге.

Не обращая ни малейшего внимания на дождь, ветер и молнии, он углубился в чащу с уверенностью человека, знакомого здесь с каждой кочкой. Благодаря вспышкам молний он отлично ориентировался и взял влево, оставив колонию за спиной, а реку, таким образом, справа.

Беглец следовал по едва заметной тропинке, обнаруженной им прежде в густых зарослях. После получаса быстрой ходьбы он очутился на обширной вырубке, усеянной стволами деревьев, сваленных человеком и уже частично распиленных.

Это была одна из лесоразработок, где трудились каторжники. В нескольких шагах от расчищенного пространства торчал громадный пень, примерно метр высотой, оставленный, по обыкновению, гвианскими первопроходцами.

Беглец остановился у пня и принялся что-то на ощупь искать у его подножия. Гроза заканчивалась, молнии вспыхивали все реже, и каторжник уже не мог разглядеть нужную ему примету.

– Это, должно быть, здесь, – тихо произнес он, подняв с земли обломанную ветку в виде рогатины, будто бы брошенную здесь ненароком, и принялся быстро ковырять землю у подножия пня. Земля была податливой, рыхлой, словно ее недавно копали. Концы рогатины, твердые как железо, вскоре наткнулись на какой-то предмет, издавший металлический звук.

Незнакомец без усилий вытащил из ямы жестяной короб, вроде тех, в каких хранят корабельные сухари, примерно сорока сантиметров в длину, ширину и высоту.

Короб несколько раз опоясывала длинная гибкая лиана, с одной стороны из нее же были устроены петли, похожие на лямки армейского ранца. Человек продел в них руки, взвалил короб на спину, вынул из тайника мачете с коротким, слегка изогнутым клинком и деревянной рукоятью, обмотанной латунной проволокой, взял в левую руку рогатину и, опустившись на землю, прислонился на несколько минут к огромному пню.

Но вот его высокая фигура гордо выпрямилась.

– Наконец я свободен, – сказал он. – Свободен, как дикие звери, среди которых мне предстоит отныне жить. Мне, как и им, принадлежит теперь этот бескрайний лес с его безлюдными чащобами! Пусть меня задушит удав, разорвет тигр, сожжет солнце, сгложет лихорадка или убьет голод. Лучше такая смерть, чем жизнь на каторге. Ад и здесь, и там, но тут, по крайней мере, я умру свободным человеком! И пусть только попробуют отнять у меня этот клочок свободы! – закончил он с неописуемой силой неукротимой энергии.

Старший надзиратель не ошибся в своих предсказаниях относительно грозы. Буйство экваториальной природы чудовищно, но кратковременно. Не прошло и получаса, как тучи рассеялись. Луна медленно выплыла из-за темной завесы прибрежных кустарников, засияв неизвестным в европейских широтах блеском, отразившимся в еще неспокойных водах реки и каплях дождя на листьях деревьев. То здесь, то там нежнейшие голубоватые лучи лунного света проникали сквозь густой свод листвы, скользя меж гигантских стволов, вздымающихся из непролазной мешанины цветов и листьев подобно бесконечной колоннаде собора.

Беглец не был глух к красоте умиротворенной природы, но время было не на его стороне. Чтобы завершить задуманное, ему следовало бежать как можно быстрее, оторвавшись от преследователей на безопасное расстояние.

Он резко вывел себя из состояния молчаливого созерцания, последовавшего за его страстным монологом, выбрал новое направление и пустился в путь.

С тех пор как Робен стал заключенным каторги на Марони, он видел немало побегов. И ни один из них не удался. Те, кто попытался сбежать, либо были пойманы стражниками, либо выданы голландскими властями, либо погибли от голода. Некоторые, предпочтя каторжный режим столь страшной развязке своей рискованной затеи, возвращались сами, изнемогая от непомерных лишений, и снова становились пленниками.

Они отлично знали, что военный трибунал добавит им за побег от двух до пяти лет в двойных кандалах, но что за печаль! Они все же возвращались, так велика у человека жажда жизни, сколь бы убогой эта жизнь ни была.

Не таков был наш герой. Несколько лет назад он уже поставил на кон свою жизнь, без колебаний посвятив ее торжеству идеи; смерть не страшила его. Он будет тщательно избегать встречи с голландцами. Это просто – ему всего лишь надо оставаться на правом берегу реки. Ему плевать на голод. Атлетическое сложение и неукротимая энергия позволят ему продержаться довольно долго. А если он все же не выдержит… Что ж, он будет не первым, чей скелет, обглоданный муравьями-листорезами до гладкости анатомического пособия, найдут в здешней глуши.

Но впрочем, он не собирался умирать. Нет, он был мужем и отцом, этот храбрец, не сломленный тяжелейшим каторжным трудом, не укрощенный невзгодами и не склонивший головы ни перед одним тюремщиком.

Он хотел жить ради своих близких. А когда человек подобной закалки говорит: «Я хочу!», это значит – он может.

Оставалась возможность тщательно организованной погони. В ней, несомненно, примут участие самые ловкие следопыты колонии, которые ни за что не упустят возможность продемонстрировать все свои способности.

Ну что же, пусть так! Раз теперь он стал дичью, ему придется сбить охотников со следа. Прежде всего следовало, если получится, направить их поиски в другую сторону.

– Они идут за мной по пятам, – сказал он сам себе. – Конечно же, они решили, что я собираюсь добраться до голландских владений. Не станем их в этом разубеждать, напротив, поддержим в них эту иллюзию. Для этого придется построить плот.

С этими словами он развернулся на девяносто градусов и без промедления направился к реке, шум которой доносился до него с правой стороны.

– Отлично, это грохот перекатов на Синих Камнях, в километре от них вверх по течению я найду все, что мне нужно.

Двигаясь бесшумно, как краснокожий на тропе войны или во время охоты, он пошел прямо к берегу, до которого было не больше трех четвертей часа ходьбы.

Осуществление подобного плана требовало невероятной ловкости и смелости. Робен знал, что его преследуют. Он также понимал, что погоня пойдет по Марони, либо вниз, либо вверх по течению от Сен-Лорана. Одно из двух: охотники либо уже миновали то место, где он собирался построить плот, либо еще не добрались до него. В первом случае беспокоиться было не о чем, во втором – он сумеет затаиться в прибрежных зарослях и ускользнуть от самого пристального взгляда врага. Что касается более или менее продолжительного пребывания в воде в компании пресноводных акул, пираний, электрических угрей и скатов-хвостоколов, он даже не думал о таких пустяках, дело привычное.

Беглец не мог знать заранее, какое из двух предположений окажется верным. Но поскольку он не видел и не слышал ничего подозрительного, то без промедления приступил к делу. Отыскать пару длинных тонких стволов трубного дерева, блестящих и гладких, словно серебряные брусья, и свалить их парой ударов мачете было для него делом одной минуты.

Затем он решительно зашел в воду по грудь и оказался в густых зарослях водяного растения из семейства ароидных, называемого здесь «мукумуку» и в изобилии произрастающего по берегам Марони. Эти стебли с красивыми зелеными соцветиями очень легки, срезаются как бузина, но при этом обладают достаточной прочностью. Робен выбрал три десятка подходящих побегов длиной более двух метров каждый, бесшумно их срезал, укоротил верхушки, стараясь не обжечься вытекающим из растений едким соком, и сделал из них настил поверх двух шестов из трубного дерева, напоминающий штакетник для садовой изгороди.

У него получилось что-то вроде платформы примерно двух метров в ширину и в длину, которая отлично держалась на воде, но в действительности не смогла бы нести вес взрослого мужчины. Хотя превосходно подходила к назначенной ей роли.

Покончив с этим, он снял свою каторжную робу и набил ее листьями, придав ей, насколько возможно, вид человека, сидящего на корточках, пристроил в руках чучела толстый стебель с листом, похожий на короткое весло, и вытолкнул импровизированный плот из водяных зарослей.

Начинался прилив, который ощущается даже в восьмидесяти с лишним километрах от устья мощного речного потока. Вода сразу же подхватила плот и медленно повлекла его, кружа, вверх по течению, мало-помалу приближая к голландскому берегу.

– Отлично, – воскликнул беглец. – Я не удивлюсь, если через какие-нибудь четверть часа мои голубчики упустят добычу и погонятся за тенью, то бишь за этим чучелом.

Полагая, что лучший способ спрятаться, что в лесной глуши, что в городе, – это не прятаться вовсе, а выйти на торный путь, Робен без колебаний ступил на тропинку, которой несомненно должны были воспользоваться его преследователи.

Он двигался с бесконечными предосторожностями, предпринимая невероятные усилия, чтобы не нарушить молчание ночи, останавливаясь время от времени в попытках уловить малейший шум, нехарактерный для океана зарослей.

Ничего!.. Только звук последних капель дождя, падающих на блестящие под лунным светом листья, только таинственное скольжение рептилий в высокой траве, только тихое движение насекомых по стеблям растений и еле слышное хлопанье крыльев промокшей птицы.

Все это время он пробирался под темными сводами лесных великанов, чуть голубоватыми в сиянии луны, сквозь тучи ночных светлячков, прочерчивавших ночную мглу безобидными молниями.

Вскоре он оказался у большой протоки шириной около пятидесяти метров, известной как речка Балете. Он знал, что этот приток Марони встретится на его пути и что ему придется преодолеть его как можно скорее, чтобы между ним и преследователями стало одной преградой больше.

Для такого могучего пловца, как Робен, переплыть эту речушку глубиной всего около пяти метров у устья, не составило бы особого труда.

Но прежде чем войти в воду, он остановился, перевел дух и еще раз внимательно осмотрел берег. И вовремя, поскольку благодаря особой акустике тропической ночи он тут же ясно различил шепот голосов, буквально пригвоздивший его к месту.

– Клянусь тебе, это плот.

– Я ничего не вижу.

– Да вон же он, смотри… Прямо напротив нас, в ста метрах от берега. Видишь, темное пятно. А на нем человек. Я отчетливо его вижу.

– Ты прав.

– Это плот, а на нем человек. Точно. Но он поднимается вверх по течению.

– Вот дьявол, сейчас же прилив. Его закружит и выбросит на голландский берег.

– Ну нет, давай без глупостей. Мы что, зря сюда притащились?

– А что, если я ему прикажу вернуться к нашему берегу?

– Ну ты и бестолочь! Если бы это был простой уголовник, я бы слова не сказал. Такой бы вернулся только из страха схлопотать пулю. Но политический… Никогда!

– Да, твоя правда. Особенно Робен.

– Да, он крепкий парень, нечего сказать.