Каким он был. Роман о художнике

– Тимей не боялся конкуренции, он выиграл гранд, будучи преподом в Строгановке, учился в Германии.

– А я чувствую, что его сгубила умопомрачительная страсть, он не сделал выбора – с кем жить дальше, а просто сбежал, но не вынес разлуки, начал письма писать. И снова страх…

– Страх падения рейтинга? Однако, бабы…

Семен оглядел подругу, размышляя, затевать ли спор, ибо все сведется на личные, прискучившие ему отношения.

– Знаешь, Катюня, дай нам поработать. И хватит курить, лучше займись собой.

– Время было другое, они слов-то таких не знали, мне кажется, что художнику мешала семья. Он задыхался, вмешивались в творческий процесс такие курочки, как Катя (деньги, кредиты, шубки, брюлики, машинки для блондинки), и все шло прахом.

Тарас исподлобья смотрел на Катю.

– А мадам мудро соблюдала дистанцию и вошла в историю академической живописи, не претендуя на славу автора, собственность создавшего образ. Возможно, она понимала, что всегда будет лишь удачной моделью известного художника, пока молода, а потом ее сожрут.

– Она или он сделали замечательные выводы, напустили туману, в котором каждый подумает в меру своей испорченности. Это привлекает. Рекламный трюк. Поэтому ни слова о ней. Нигде, никому. Не так ли, Вадик?

– Я не всегда имею настроение вступать в разговор. Именно – вступать, словно в желе… Многоликий образ. Не загадка. Образ один, а взыскующих глаз неисчислимое множество. Поэтому чуть выше мольбертов и пытливых взоров. Посвящать в свои замыслы недосуг. И просто докука – до… Домыслы. Лиловый край. Приближаясь, лиловая планета исчезает. Я готов закрыть глаза и не возвращаться, но видение исчезло. Гуманней не знать о ее существовании, а просто любоваться, мечтать. Велика ли необходимость? Существует ли смысл? Не более чем мы с вами. Стоит ли беспокоиться? Это вне нашего сознания. Извне. Уловка, магия? Таинство паузы. Всегда просится пауза, после встречи с прекрасным. Восторженная ретушь возгласов: «Она была!» и пафос и бесстрастие увязнут. Желе. Легкий десерт иллюзий. Чернильные шторы ночи. Свечи. Все возможно. На радость? На зависть? А вот так зарисовалось… Не все ли равно нам – балбесам – знать, спали они вместе или врозь, что бы написалось этакое очарование во взгляде. У него куча пейзажей, натюрмортов. Да, это жизнь, но у каждого она своя. На портретах образ любви, она не есть бытовая повседневная утеха. Отмахнуться бы от этой темы, речь ни о чем конкретном, а ощущение, что влюблен… Влюблен в призрак чужой любви. Так ведь, Тасик?

Тарас судорожно потянулся, отвлекаясь от снимков, огляделся, затушил Катькину сигарету.

– Сумерки. Материала на грош. Ерунда. Не о душевной же смуте, навеянной каталогом и теткой, писать в статейке? Ощущения. Не понять нам тех принципов, ни их самих, ни чем они дышали. Мы другие, нам многое кажется лишним в прошлом веке. Нечто вечное, огромное осталось в лицах, а в нас этого нет. Требуется три листа прозы о человеке, сделавшим себе имя без современных технологий. Как ему это удалось, мы можем знать через ответ на вопрос: каким он был? В школе, дома, в постели? Каким он был?.. Нервным? Нудным? Злобным? Как достиг карьеры и богатства, как упустил бразды правления двум самкам с детьми? И зачем сменил род занятий на уходящее из жизни писательство? Что значит «отчаянно живым»? Он любил спорт, богемных прислужниц, автомобили, детей (их трое взрослых) или нет? Вторая жена была моложе на пятнадцать лет, первая очень миловидна, сейчас у нее другая семья. Почему? По любви. А что было прежде, тридцать лет назад? Вероятно, он был несносен, нетерпим, неудобен. Именно – неудобоварим в быту. Об этом буду писать. Факты биографии важны, а не уходы от вопросов. Ничего бестактного мы не спрашивали. Я согласен, Вадик, существуют и притяжение, и эмоциональная напряженность, так ведь на то оно и искусство! Талант во всем талант, я так понимаю. Ведь письма – почти белый стих, а не проза.

– В первые годы никаких лирических отступлений, жесткая классика, темный фон, строгие рамки советского периода. Затем декорации светлеют, меняются по настроению, декольтируются, волосы тоже в легком беспорядке, словно на ветру и образ все изысканней, воздушней, вот-вот улетучится. Художник трансформируется, исчезает. Так отчего же они не исчезли вместе, если настаивать на Катькиной версии? Ничего не понимаю, зачем вводить в заблуждение потомство легендой о трагедии бытия художника?

– Яснее ясного. Он женат, она замужем. Об этом-то, надеюсь, вы не забыли спросить? Конечно, забыли! Я уверена. И так было всегда. Она умна, красива и практична. Зачем же ей быть женой с клеймом прислуги?! Или наоборот?.. Тогда не писали в анкете: в отношениях или в активном поиске. Нравы общества карали за откровенность в связях. Нормы поведения, этические устои, вроде так называется. Нелепые законы. Роскошь менять партнеров, менять апартаменты не приветствовалась. Дикая страна была, секса не было, поэтому я, конечно, могу согласиться, что у них были только рабочие отношения.

– Ага, а в средние века за измену женщин сжигали, я недавно прочел в учебнике. Не верите?

– Трудно спорить о том, чего не знаешь, мы там не были. Вам, бабам, везет, лассо накинете на лоха, родите ему бебика и на всю жизнь обеспечены. Хорошо устроились.

Семен раздражающе щелкал зажигалкой, ожидая, когда же схлынет энтузиазм коллективного творчества, все умолкнут, разойдутся. Студенческий романтизм надоел. Им легко, они моложе его на пять-семь лет, о них позаботились родители, а он сам оплатил гуманитарный курс МГУ, чтобы стать белым воротничком. У Катьки скоро овуляция, если залетит, то он женится и, конечно, переедет в ее квартиру, купленную ей предками. Вот было бы счастье! От мужской повинности отдохнул бы за беременность!

Его утомляла взрослая жизнь, что-то противное было в этих законах природы, трактуемых по новой моде. Ему не нравились нравы девочек из общаги, но и у Скитальца он чувствовал себя чужим. В прошлом веке не все было ладно. С ним можно выпить, но редко. Почему его мучает какая-то совесть? Внутренний голос тут же переспросил: «незаслуженно?» Надо сходить к аналитику. Что мне до того, что происходило у кого-то тридцать лет назад, кто кого превратил в легенду, предал. Он превознес секс на недосягаемые высоты, с которых навернулся нечаянно. А ей спокойнее быть домохозяйкой, такой же, как и его благоверные супруги… да и Катька. Глупо, досадно.

Все-таки браки или совместное хозяйство не лучший способ существования полов. Загвоздка, скорее всего в том, имеет ли он право открывать ее имя. Сейчас зрителя провожает влюбленный взор незнакомки, это необыкновенно приятно, поэтому так дороги эти работы на аукционах. И Вадик прав, лучше бы ничего не знать о ней. Утренняя жажда застать ее врасплох теперь кажется постыдной. Это чужие люди из прошлого века и живут они в старом доме, где нет спален с игрушками для секса. Трудно представить, и пошло гадать о том, где и как любилась эта парочка. Допустим, если это имело место быть, то когда же они рисовались. Он же очень плодовит, когда бы он успел такую уйму выставлять на продажи. Тарас прав, еще пейзажи, акварели… тоже работа. Вот он мечется на экране: «Привет!» Еще два-три слова клиенту, торговцу, жене, кто-то еще спрашивает и все на бегу. Его темп ничуть не уступает третьему тысячелетию в скорости общения, только без гаджетов, интернета. А взгляд мадам держит на дистанции: вам не понять. Действительно, иной уклад, доживающий свое. Свое, но не чужое…

Семен вздохнул. Допустим, он поспешил бросить службу по контракту, там он был на своем месте. Впервые ему стало неловко представлять чужое соитие, в своей бы постели разобраться. А Катерина никогда, ни разу так не смотрела на него. Никогда…

– А ты, Катерина, решилась бы стать женой гения и не мешать ему в творческих исканиях?

Семен очень недружелюбно, тяжело взглянул на нее. Она перестала теребить его плечо, отстранилась, прошла, извиваясь, за ключами от машины, накинув пальто.

– Конечно, если будет прилично платить, чтобы не слышать причитания родичей. А если тебе первая заметка дороже будущего ребенка, то шел бы ты лесом и полем…

– Знаете, ребята… Вадик, давайте ломанемся по девочкам, может быть, кому-то ведро икры прислали, а вы без нас решайте свои проблемы.

Но Катерина уже подняла вихрь недоразумения и спешно удалилась. Тасик пожал плечами: как угодно, господа. Вадик не удержался от реплики:

– Если бы Катька была горда, как мадам, и не вернулась более, то Сема любил бы ее, как несбывшуюся мечту.

– Поживи с мое, узнаешь, что все они думают о радостях секса, девочкам просто больше нечем заняться. Обнародование отношений ненормально. Вадик, это не желе благородного семейства, это болото, зыбучие пески. Общее житие, а жития-то и нет. Тусовки, пьянка, обжорство, снова голод до следующего транша северянкам. Пьют со всеми, дают всем. Жуть… и мы к ним пойдем! Нет уединения, нет вкуса в этом обиходном трахе, нет таинственности. Тимей поступил мудро, скрыв интимные перевоплощения, скрыв имена и даты. Только одно странно, зачем ему понадобилось рассыпать пепел чувств по французским журналам? Сейчас бы он писал ей в инете. Послания ни о чем, никому. Есть какая-то болезненность восприятия. Наверно так и есть. Ладно, идем на геофак?

– Семен, о каком уединении для двоих ты говорил? Групповуха уже собралась в обычном составе.

– Спать не дадут, не надейся.

3. Среда

Раннее утро Антона просачивается сквозь занавески. Звонок не потревожил Алису, только коленка устала от тяжести одеяла, выглянула наружу, притягивая поцелуи. Антон медлит уходить, ожидая пробуждения жены.

– Лисенок будет меня ждать? Лисенок будет лениться? А кто же будет завтракать со мной? А где живет доброе утро? Здесь? Под мышкой? Под кошкой? Под кошкой! А кто так вкусно пахнет?

Алиса взвизгнула. Сегодня они могли позволить смешливую возню. Подросший Антошка предпочитал дом старшего брата, подарив родителям ощущение беспечности. Им удалось остановить время, жить юношеским восторгом невинных открытий. Желание раствориться друг в друге пришло в ночном шептании, прикорнуло в прерывистом сне и казалось метафорой. Но поэтическая действительность – осмысляющая сторона жизни. Духовное единение оживает во всем, превращая соитие двух тел в неделимое целое, незримым облаком укрывает от нервозной суетной заурядности, грязи. Дела идут легко, стоит только подумать о проблеме, а решение само приходит на ум, единственно верное – инстинктивное.

Лисенок не утруждала себя долгими раздумьями, все вершилось по наитию, зачастую вопреки доводам разума. Жить, ничего не делая, от озарения к озарению, казалось весьма странным, но Антон притерпелся, тем более в делах семейных им всегда сопутствовало везение, не смотря на опрометчивые решения импульсивной Алисы. Внезапно она съехала от мужа, в свою необустроенную комнатку, он без лишних слов предложил ей жить вместе. Мороз пробежал по спине. Антон продолжал завтрак, улыбаясь в усы, превозмогая сладкую истому в теле, принял пустую чашку из рук Алисы, и она ловко завернулась в одеяло, демонстрируя неприступность. Да, пора на работу, надо уходить.

Он полюбил этот район, они уже обжились в новой квартире. Комната Алисы оказалась в доме под снос, но ее как муха укусила: купи то, другое, третье. Чего ждать – когда снесут, живем сейчас! Поэтому покупка трехкомнатной квартиры за полцены с субсидией для очередников на улучшение жилплощади накануне грянувшего дефолта просто подарок судьбы. Больше всех ликовала теща, выписавшая никчемного зятя из дома. Даже дети стали доступны для общения.

– Знаешь, Антон, что может стать сенсацией для непрошенных гостей? Они не узнали кисть Тимея, а я смолчала. Горные пейзажи. Тебе не будет их жалко?

– Мне будет жалко тебя. Расплывчатые фантастические цвета. Подарок тебе. Космогонические акварели скорее в твоем стиле, дабы потрафить даме… Нам нужен скандал? Разве нас утомило спокойствие?

– Да, ты прав, я не подумала. А, если честно, у меня внутренняя уверенность, что счастье безгранично. Я не смогу жить без душевного равновесия.

– Иногда мне кажется, что мы единственная счастливая пара в безумном мегаполисе. Рядом с тобой я чувствую себя мальчишкой, бегущим на первое свидание, а все дела – срочные и важные, становятся попутными, устраиваются мимоходом. Мир стал ярким, каждый миг незабываемым.

– Охранная грамота любви. Чувство защищенности от нападок внешнего мира, от соблазнов, наконец. Поклонники меня искушали, я и сама не понимаю, как оказалась в одной лодке с тобой.

– Лодка была подводной, – рассмеялся Антон, помянув о делах.

Алиса помахала ему из окна кухни, едва прикрывшись занавеской. Привычная шалость, а бодрит. Можно весь день крутиться в приподнятом настроении, застревать в пробках, не разлучаясь с призрачным силуэтом в проеме окна. Изумительно красивая девочка. Антон уже уверенно выезжал с парковки, она привычно перекрестила его в след.

Блаженное уединение, долгожданная беспечность. Беспричинная радость. Надрыв торопливых признаний обманчив. Быть честным трудно, но еще трудней – не врать себе. Редкая парочка сознается в том, что их связало любопытство, что они заигрались от скуки и пришли к логическому выводу – заключить брак. Неразделенное чувство – всего лишь потребность исполнить заповедь любви. Не сама любовь. Милый мальчик год прожил в воздержании. Увидев обнаженную натуру, оказался скорострелом, залил ее. Она не рассмеялась, а сделала маску для тела, что изумило и восхитило его. Гормональная маска для омоложения. Какая прелесть – отдельная квартира без соседей и детей, броди нагишом, любуйся, дурачься. Душ они приняли вместе, три часа утра – время чудес.

«Мы живем многими жизнями», – часто говорил Тимей. И вот одна из них началась сумбурно, безоглядно. Без тоски, без отчаяния. Нежданно-негаданно сквозь марево небольшой температуры обнаружилась беременность. Врачи были в шоке – срок большой, открыто говорили, что есть риск потерять и мать и ребенка. Безработица процветала, копеешные пособия в соцзащите. Случилось страшное, раздражение благоверного вылилось в то, что он пристрелил кота, пометившего разобранный видеомагнитофон, взятый в ремонт. Евсей без памяти прибежал среди ночи. Сначала ему приснилось, что отец убил кота, он подскочил от ужаса, искал его в квартире, но нашел под балконом – мертвого. Алисе пришлось самой хоронить кота, забирать вещи сына, в школу все равно идти надо. Антон доброжелательно кивнул за чаем: «Конечно, пусть поживет с нами». Алиса взорвалась:

– Что значит «поживет»? Он к матери пришел, и будет жить со мной! Или мы уйдем к себе.

– Куда вам уходить? В пещеру?

Насмешливая интонация, позиция хозяина отрезвила Алису. В тот же день в пещеру переехали книги, диван, вещи сына. Дед с бабкой рыдали, умоляя не забирать внука. Благоверный в свое оправдание устроил истерику, что ему в детстве не разрешили завести собаку, а этому засранцу любые капризы. Бабка охнула: «Какую собаку в коммуналке можно завести?! Пятнадцать семей на кухне. Были, хомяки, птички, ужа из банки упустил в коридор, так участковый приходил, тебе тоже ничего не жалели. Постыдился бы в сорок лет родителей упрекать». Алиса примиряюще выставила открытые ладони: «Успокоится, сам придет, уже взрослый мальчик».

Евсей взялся за обустройство спальных мест в поэтическом убежище. С робкой улыбкой он заглянул в комнату, но спрятанный за пазуху котенок мяукнул, Алиса воспрянула духом: «Масяська моя!» Жизнь продолжается! Антон заходил часто, приструнивал соседа, приносил еду, смешил, но боялся затронуть главное. Каждый новый день сгущал краски, прыгало давление, пульс частил и проваливался, не хватало воздуха. Сложно представить грань женской выносливости. На тридцать седьмые сутки после операции Алиса оказалась дома, один на один с новорожденным. Изнуряющая слабость, отсутствие аппетита. Антон рвался изо всех сил. Собственная беспомощность угнетала Алису, она отталкивала его едкими словами, пожеланием найти себе здоровую женщину.

Случайный звонок сокурсницы Евсея изменил положение. Антон Христа ради попросил ее зайти днем, покормить жену, поменять пеленки маленькому. Нина пришла с задачей по физике, изумив Евсея наглостью. Именно они выкормили Антошку, и по сей день пестуют его, не заводя своих детей. Страшно вспомнить, – подумала Алиса, опуская занавеску. Иногда ей казалось, что она живет чужой жизнью, что все ее настоящие чувства и переживания остаются в рукописях, которых никто не прочтет, Тимея-то нет.

4. Евсей