Продается шкаф с любовником

– Да, это я, а вы кто?

– Я Пендраковский.

– Простите, какой вы? – растерялась Далила, не совсем еще сбросивши сон.

– Пендраковский Валерий Гаврилович, – густо пробасил незнакомец и пояснил с легким смущением:

– Я к вам от Поповой.

– От Поповой? Простите, а кто это?

– Это сотрудница Валентины Ивановны.

– Валентины Ивановны? Я не знаю такой.

Бас с раздражением пояснил:

– Валентина Ивановна – это соседка.

– Ваша соседка?

– Конечно, моя. Попова ее подчиненная. Она якобы рекомендовала мне вас, или вам меня, нет, все же мне вас… Или вам меня? Кажется, я запутался, – зашел в тупик бас.

Далила ничем помочь не могла, терпеливо ждала и молчала. Бас смущенно откашлялся и решительно заявил:

– Короче, мне рекомендовали обратиться за помощью к вам. У меня нарушился сон и аппетит.

В голове Далилы мгновенно сложилась затейливая конструкция тетушки Мары: соседка сотрудницы племянницы невестки Лелечки. Кажется, так.

«Мальчик! – едва ли не радостно прозрела она. – Близкий и родной человек тетушки Мары!»

– Я вас слушаю, – уже приветливо сказала Далила.

«Мальчик» скрипучим басом поведал:

– Дело в том, что я продаю шкаф. Дорогой, антикварный. Ручная работа. Кажется, век семнадцатый. Точно пока не выяснил.

– А, уже продаете?

– Уже продаю.

Далила мысленно констатировала: «Налицо навязчивая идея. Возможно, следствие возрастных изменений мозга».

– Почему не выяснили? – деловито осведомилась она, подавляя зевоту. – Вы можете прогадать. Хотите, порекомендую оценщика? Специалист высокого класса. Сошлитесь ему на меня, он недорого с вас возьмет.

Бас скрипуче взорвался:

– Оценщик был! Он-то меня и достал! Чертов шкаф!

«Неадекватность реакций», – отметила про себя Далила и ласково осведомилась:

– Почему же оценщик не определил возраст шкафа?

«Мальчик», по-медвежьи рыкнув, с чувством пожаловался:

– Никак не могут выяснить этот возраст! Чертов шкаф! Там все время кто-то сидит! Будь проклят тот день, когда я надумал его продать!

«Ко всему еще и галлюцинации, – определила Далила. – Что угодно, кроме депрессии, обещанной тетушкой Марой. Мальчик буйный. При депрессии срывы бывают, но обычно так не вопят. Силы не те».

– Мне все ясно, – демонстрируя компетентность, сказала она. – Случай исключительный, но известный, сложный, но легко излечимый. Я вам помогу.

Пациенты любят узнавать о сложности своих случаев – разумеется, при условии, что они легко излечимы. Пациентам нравится чувствовать свою исключительность даже в болезни, тогда они проникаются доверием к Далиле, успокаиваются и неукоснительно выполняют все ее предписания.

Однако Мальчик не проникся и не успокоился.

– Поможете? – проныл он, и в его старческом голосе сквозило дремучее недоверие.

«Лет семьдесят бедолаге, не меньше», – заключила Далила, категорически возвестив:

– Попробуем разобраться. Завтра после шести я вас жду. Прошу не опаздывать.

Мальчик поблагодарил, и они распрощались. Далила, не медля, рухнула на подушку досматривать сон.

Вопреки здравому смыслу ей страшно хотелось вернуть свою щеку на грудь Матвея.

И (не чудо ли?!) ей это удалось. Снова пригорок и облака, камыши и речушка, щека – опять на груди, руки Матвея ласкают Далилу, она вновь нежно поет:

«Женское счастье – был бы милый…»

ȅ

– О, кошмар!

Опять Моцарт! Мобильный снова играет задорное рондо: «Тили-ти, тили-ти…»

Далила выругалась, вскочила и, яростно припечатав к безвинному уху «трубу», незнамо кому адресовала свое возмущение:

– Вы мне ребенка разбудите!

В ответ проскрипело:

– Простите, я о ребенке не знал.

Это был, конечно же, Мальчик. Услышав его незабываемый бас, Далила значительно мягче спросила:

– Вы что-то хотели узнать?

Он начал с напором: