– Как раз нет, – охотно пояснила она, – в том-то и дело, что первое время не действует совсем. Как бы не действует, а сам тайно ведет свою разрушительную работу.
Я в панике бросил трубку и помчался в спальню смотреть на Лидию. Она лежала на моей кровати, свернувшись калачиком и держась за живот.
«Бедная девушка, – горестно подумал я, – такая свежая, такая красивая, а внутри нее уже идет разрушительная работа. Катастрофа!»
Лидия заметила меня и сказала:
– Мне кажется, я умру.
Я рассердился:
– Глупости. Ты будешь жить, ты молода и красива.
– Нет-нет, – покачала головой она. – Противоядие не работает. После него мне стало еще хуже.
Вдруг она приподнялась и спросила:
– Вы правда считаете меня красивой?
Я хотел ей ответить, но запищал телефон. Звонили из агентства.
– Билеты заказывали? – спросил механический (то ли женский, то ли мужской) голос.
– Да, да, – заверил я.
– Один билет на автобус?
– Да, один билет на автобус.
– Все. Ждите. Завтра вам принесут.
И голос исчез, вместо него раздались гудки.
Лидия, а она, приподнявшись на локтях, напряженно вслушивалась в разговор, сразу откинулась на подушку и спросила:
– Зачем вам автобус? Вы же хотели умереть?
– Это я позже захотел, после того, как заказал билеты, понимаете, – начал оправдываться я, но она меня оборвала:
– Да ладно, какая теперь разница. Я умираю. Вместо вас.
Схватившись за голову, я нервно забегал по комнате, приговаривая:
– Как глупо, как глупо все получилось…
Лидия попросила:
– Не надо, не корите себя. Это судьба. Кому суждено утонуть, тот не сгорит. Значит пришла моя пора, а не ваша. Лучше присядьте на кровать, ко мне поближе.
Я присел и погладил ее по волосам. Она остановила мою руку и спросила:
– Как вас зовут? Мы до сих пор не познакомились.
– Почему же, я знаю как вас зовут, а меня зовут Роберт.
– Вас зовут Роберт? – удивилась она.
– Да, меня мама так назвала.
– В честь Роберта Рождественского?
Я пожал плечами:
– Не знаю. Никогда ее об этом не спрашивал.
– Почему?
– Мама не терпит, когда ее перебивают.
Лидия вздохнула:
– Да, все женщины любят поговорить, но это не всегда плохо.
– Согласен, – кивнул я.
– А зачем вам автобус? – спросила она.
– Хотел уехать в деревню.
– В деревню? Зачем?
– Работать, – ответил я, собираясь этим и ограничиться, но вдруг меня понесло.
Все, накопленное в душе годами, выплеснулось вдруг на эту бедную, умирающую девушку. Уже позже я понял, что так откровенно можно разговаривать только с человеком, не собирающимся задерживаться на этом свете. Я рассказал ей про все: и про свое одиночество, и про то, как оглушающе тихо и убийственно тоскливо в моей квартире, где годами не бывает людей. Пожаловался на друзей: они слишком редко ко мне заглядывают. Пожаловался на ту рыжую девчонку, которая испортила мне жизнь: видеть ее в своих снах, а потом бесконечно искать в других женщинах – еще то испытание. Пожаловался на работу: теоретики и философы обречены на затворничество. Они дичают, месяцами не видят людей, если, конечно, крепко работают. Поеду в деревню, там буду не один: там будут петь мне птицы… И там не будет Светланы, исчезнет соблазн ей позвонить…
Короче, когда мой крик души коснулся заветного: желания иметь сына, Лидия притянула меня к себе и прошептала:
– Вы романтик.
– Видимо, да.
– Как жалко, что я не мужчина.
Я опешил:
– Почему?
– У меня был бы шанс что-то оставить после себя, например маленького человечка.