– Ну ты, Соня-яя, даешь, – сквозь хохот выдавливала Фрося.
– Нет, это ты дае-ешь, – вторила я, тщетно пытаясь продолжить.
Насмеявшись до слез, разом умолкли.
– И долго мы будем сидеть здесь? – с улыбкой спросила Фрося.
– Сама знать хочу, – ответила я.
Фрося игриво толкнула меня в бок. Я ее тоже игриво толкнула.
– А то не знаешь, – сказала она и опять захохотала.
– А то ты не знаешь, – воскликнула я, предчувствуя новый припадок смеха.
Дверь распахнулась. В комнату заглянул изумленный верзила – родной уже Интеллигент. А намекал, что мы не увидимся. Впрочем, я не стала его упрекать.
– Они ржут! – сказал он и спросил: – Дурочки, шо вы ржете? Вам бы плакать в самую пору.
Настоящий артист – так натурально сыграл, что мы замахали руками, не в силах говорить, только корчились, надрывая животики.
Верзила загадочно покрутил у виска пальцем и исчез, я же отметила: «Отлично в образ вошел. Еще немного, и я точно поверю. Кстати, деньги отсчитывал мне он тоже весьма натурально».
Едва вспомнив про деньги, расстроилась: смеха как не бывало.
– Фрося, – тревожно спросила я, – выходит, если это прикол, то «баксы» придется вернуть?
Возвращать я никогда не любила.
– Какие баксы? – удивилась она.
Я полезла за лиф комбидреза и достала семьсот долларов, свои, честно заработанные – как мне совсем недавно казалось.
– Вот эти.
Фрося изумленно открыла рот, да так, не закрывая его, и спросила:
– Кому ты должна их отдать?
– Да парням этим, твоим «кентам», – пояснила я, чувствуя, как прямо на глазах портится настроение: еще недавно счастливой была и вот, уже осиротела на кучу долларов.
Испортилось настроение и у Фроси.
– Сколько здесь? – спросила она, кивая на мой трофей.
– Ты разве не знаешь? Семьсот.
– Живодеры! – воскликнула Фрося. – Да все это стоит гораздо дешевле! Ты что, именно столько им заплатить обещала? Семьсот долларов?
– Ну да, – рассердилась я. – Обещала, как же, держи карман шире. За кого ты меня принимаешь? Они сами мне заплатили. – Подумав, добавила: – Я их заставила.
Фрося вдруг потеряла дар речи – абсолютно искренне эта чертовка была сражена. В мою душу даже закралось сомнение.
– Тебе заплатили? – оправившись от изумления, закричала она. – Заплатили семьсот баксов? За что?
– Будто не знаешь! – гаркнула я. – Или ты думала, что я даром в порнухе сниматься должна! Вижу теперь какого ты мнения о своей лучшей подруге!
Бедная Фрося пошла вразнос – совсем над собой контроль потеряла: вскочила, по комнате заметалась, потом опустилась на пол, открыла рот и, тараща глаза, долго, как рыба на берегу, беспомощно воздух глотала. Мое состояние было не лучше: я понять ничего не могла и терялась в догадках, но делала это весьма эстетично: в позе, почти роденовской.
Наконец к Фросе вернулся дар речи.
– Эти мерзавцы заставили тебя в порно сниматься? – с бесконечным отчаянием воскликнула она.
Я обиделась:
– Меня невозможно заставить. Сама согласилась.
Не признаваться же любимой подруге в таком унижении – зачем понапрасну доставлять Фросе радость?
– Постой, разве это не твой прикол? – опешила Фрося.
– Нет, конечно, прикол пока твой, но и мой не за горами. Долго ждать не придется, – заверила я.
Ефросинья в испуге оглянулась на дверь, нервно облизала губы и, задыхаясь, спросила:
– А кто эти люди?
Я усмехнулась:
– Тебе видней. От себя могу лишь добавить, что артисты они плохие. Да и ты, голубушка, часто фальшивишь. Думаешь, я не видела, как ты смехом давилась, когда эти твои «кенты» с деланной крутизной в квартиру вломились.
– Вломились твои дружки, – уточнила Фрося.
Я подскочила, словно ужаленная:
– Что ты хочешь сказать?!
– Этих людей вижу впервые, – заверила меня Ефросинья и слегка раздраженно добавила: – Хватит, Соня, побаловала, меня удивила, но во всем надо меру знать. Тем более, что на этот вечер намечена важная встреча: речь о картинах моих пойдет. У меня выставка на носу в Германии. Пожалуйста, прикажи своим милым друзьям, пускай отвезут нас обратно.
– Что значит – обратно? – гаркнула я. – Как – прикажи?
– Как можно строже.
– Разве эти орлы не твои «кенты»?
И наступила немая сцена. Фрося распахнула глаза: так долго и изучающе на меня чертовка смотрела, что мороз по коже продрал. Я хребтом ощутила: гадает, шучу я или всерьез?
Схватившись за голову, я завопила: