Одному как согреться?

Белый автобус с ярко-красной надписью по борту «Аварийная электросеть» резко останавливается и начинает разворачиваться.

– Николай Дмитриевич, вы обещали меня после осмотра подстанций до дома подвезти.

– Алёна Игоревна, использовать дежурную машину в личных целях запрещено. Высаживайтесь, – водитель резко вывернул руль и нажал на тормоз. – И поторопитесь. Здесь остановка запрещена.

– Но я должна проверить наличие средств защиты на 36-ой подстанции. Мы туда направлялись, не так ли? К тому же это рядом с моим домом, – обиделась Алёна Игоревна.

– Чтобы проверить наличие средств защиты, институтов кончать не обязательно. Да, Борисыч? И нам, Алёна Игоревна, на базу срочно надо ехать.

– Да, нам надо на базу. Срочно. Я совсем забыл, дурак старый. Да-да, диспетчер по рации связывался, когда вы на подстанции были, – всегда готовый прийти на помощь Борисыч взглянул на часы, – м-м-м… к пяти часам, то бишь через пять минут.

Вера Владимировна, положив локти на высокий подоконник, смотрит на нескончаемый дождь и старается успокоить себя тем, что на этот раз её сынок, слава богу, не был свидетелем вчерашней сцены и что сейчас он греется под сочинским солнышком. Как здорово, думает она, что её родителям удалось отыскать там какую-то целительницу и есть надежда, что мальчик скоро будет здоров. Сейчас это главное. А с бывшим мужем она как-нибудь уладит. Может быть, попросить защиты у милиции? Но кто может запретить ему входить в квартиру? Он является её собственником. И главное, Вера никому никогда не скажет, что её бывший муж, будучи уже несколько месяцев женатым на другой женщине, приезжает за триста километров, чтобы взять её силой. Это стыдно. Почему он не оставит их в покое? Он избавил себя от обязанностей отца больного ребёнка. Он уговорил её не подавать на алименты и денег присылает мизер. Он взял всё, что они вместе заработали, перепродавая закупленную по деревням клюкву. Разве не перебирала она тонны ягод сутками, разве не засыпала ночами за рулём машины, доверху гружённой мешками, разве не стояла на базаре с раннего утра до поздней ночи? Машины забрал и одну, и вторую, оформив обе, как и гаражи, на свою мать. Теперь, похоже, пытается вынудить её сбежать к родителям и оставить ему квартиру. Но кооперативная квартира куплена на деньги её родителей. Нет, она должна выстоять ради будущего её ребёнка, ради покоя родителей и… ради того, чтобы хоть иногда видеть этого рыжего оболтуса… Нет, нет, вот это уже глупости, это пройдёт.

Горькие её думы прерывает осторожный стук в дверь.

– Да, войдите, – быстро отерев слёзы, отзывается она, продолжая смотреть в окно.

Она знает, что вошёл он, догадалась по шагам, к звуку которых уже целых три недели вопреки здравому смыслу прислушивается с замиранием сердца. Она не хочет, чтобы он видел её заплаканной и в этих нелепых очках.

– Вера Владимировна, просто позвоните мне, когда он в следующий раз появится. Так, побазарю, убивать не буду, хотя стоило бы. Обещаете?

– Да. Спасибо, – не сразу отвечает она, не оборачиваясь.

Он бесшумно выходит, аккуратно прикрыв за собой дверь, но через минуту стучит так громко, что она испуганно оборачивается. А он, просунув голову в щель, корчит потешную рожицу. И на её припухшем от слёз лице расцветает улыбка.

Нет, конечно, она никогда не сделает этого. С какой стати впутывать чужого человека в свою личную жизнь?

Но когда под её окнами в очередной раз истерично взвизгивает тормозами так хорошо знакомая ей «Нива», она бросается к телефону.

– Николай Борисыч, добрый вечер. Как там дела?

– Алё! – это уже голос Коляни. – Да, Вера Владимировна. Всё нормально. Не волнуйтесь. Я оставлю Борисыча на телефоне, сам сгоняю на 21-ую подстанцию, похоже, забыл там указатель.

– Да-да, конечно, – Вера кладёт трубку, так ничего не поняв.

Но Коляня понял всё правильно и влетел в квартиру минут за десять до того, как хлипкий замок от мощного удара ногой в дверь беспомощно клацнул и в прихожую ввалился экс-муж.

– Ну что, жена, мужа встре… – орёт он, уверенный в своей безнаказанности. И умолкает, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд на фигуре крепкого рыжего парня, непонятно откуда взявшегося в его законной квартире.

– Давай, друг, с вещами на выход, – в голосе Коляни звучат незнакомые доселе командные нотки, и она думает, что судьба что-то напутала, раздавая им должности.

Мужчины с громким топотом и пререканиями сбегают по лестнице, всполошив весь подъезд. Вера, мучаясь стыдом и страхом, мечется от одного окна к другому. Она боится за Коляню, и только за него. Он, конечно, спортивный парень, но всего лишь футболист, а бывший муж в прошлом успешный боксёр.

Боже мой, зачем я позвонила, пусть бы было как было, малодушничает она, пытаясь понять, что происходит внизу у подъезда. Но ничего не может разглядеть. Наконец в шелухе матерных слов различает ставший вдруг хриплым голос мужа:

– Это моя жена. Я её люблю.

– Была… твоя… станет моя… потому что… потому… это я её люблю, – доносится, чередуясь со звуками ударов, голос Коляни.

И ещё несколько внушительных шлепков.

– Хорош, – просительно произносит кто-то из них.

Грохнула подъездная дверь. Шаги по лестнице. Вера замерла в ожидании худшего. Но в квартиру входит живой, невредимый и улыбающийся Коляня:

– Собирайтесь. Вам нельзя сегодня здесь оставаться. От этого урода можно чего угодно ожидать.

Когда Вера просыпается на потёртом дерматиновом диване в диспетчерской, заботливо укрытая Коляниным ватником, он сидит рядом на стуле и смотрит на неё.

– Доброе утро, сеньора. Как вам на новом месте? Приснился жених невесте? То есть я?

– Я могу пойти домой, как вы думаете? Мне надо переодеться, – смущаясь, отвечает она вопросом на вопрос.

– Не думаю, а знаю. Можете. Но прежде мы с вами заедем к нашему вчерашнему гостю с ответным визитом и повторим урок. Меня в детдоме учили, что повторение тире мать учения.

– Только без меня и без драк.

– Как прикажете.

Как показало время, урок экс-муж запомнил твёрдо.

– Вера Владимировна, пошлите кого-нибудь с дежурными на 26-ую подстанцию. Надо замерить изоляцию трансформатора.

– Я сама поеду, Александр Исаакович, все заняты.

– Хорошо. Так даже надёжней. Оденьтесь только теплее, очень морозит, – свою некомпетентность главный инженер компенсирует проявлением трогательной заботы.

Она усаживается так, чтобы видеть водителя. Ей нравится смотреть на его прямой профиль, тонкие губы, на сильные кисти рук, небрежно держащие руль. Даже на то, как он бесшабашно крутит во все стороны своей рыжей башкой, провожая каждую юбку. А некоторым девушкам ещё и сигналит вслед. Нет, на это ей совсем не нравится смотреть.

За Коляней последнее время всё прочнее укрепляется репутация бабника. Дурной пример его стареющего наставника заразителен. К тому же Алёна Игоревна на поприще сплетен трудится неутомимо. Вера всякий раз с замиранием сердца выслушивает всезнающую Алёну, пытаясь понять, что известно ей, а стало быть, и всем об их с Матвеевым отношениях. Но, судя по всему, не скрывая побед над другими женщинами, даже похваляясь ими, отношения с ней Коляня по-прежнему держит в тайне. Даже от Борисыча.

Николай Борисыч ещё тот ходок, невзирая на жёнину бдительность, следы которой время от времени появляются на его аристократическом лице.

В прошлую смену явился на работу с расцарапанным лицом, печальный и злой. И почему-то с псом Графом, гордостью его суровой супруги. Вид у Графа был не графский, а очень даже жалкий и понурый.

К концу смены Борисыч поведал очередную мелодраматическую историю из своей бурной жизни:

– Это ж моя для престижу, понимаешь ли, на мои кровные деньги этого гада купила, а гулять с ним ей не с руки оказалось. То слишком ей рано, то слишком ей поздно. Барыня ху… ва. Меня наладила. Коля, ну ты Катьку знаешь, ну ту, которая в доме, что напротив моего, живёт, крайний подъезд слева? Ох, зверь баба, скажу я вам. Мечта поэта. Мадам Грицацуева рядом с ней – цыплёнок по рубь двадцать. Ну так чего зря по двору болтаться? Мы к Катюхе и захаживали с Графом каждый раз минуток на двадцать того-этого…

Такого же небесного цвета, как у Коляни, но уже тронутые возрастной водянистостью глаза Борисыча вспыхнули сладострастным огнём, но тут же погасли, обратившись в сторону покаянно косящего на него чёрным глазом красавца добермана.

– Хватил я вчера лишнего. Ну и попёрся прямиком к Катьке, как ты меня у дома выгрузил. Что кураж зря терять? Барыня-то моя ху… ва нос от меня пьяного воротит, а Катька и сама махнёт пузырёк, глазом не моргнёт. Ну, понимаешь ли, раз меня дома нет, моя графиня, куда деваться, пошла Графа выгуливать. А этот гад и поволок её по нагулянной тропе к дому напротив, да в крайний подъезд, да к Катькиной квартире. Та ж его подкармливала колбаской, что с мясокомбината притыривает. Ну чтоб он нас от дела не отвлекал. Моя – ага, чё такое? Давай трезвонить в дверь. Эта дура Катька соскочила, вся томная, и нет, чтоб в глазок поглядеть, сходу дверь и распахнула, здрасьте вам. Моя её в сторонку аккуратно отодвинула и за псом в квартиру шасть. А там я, сам понимаешь, в чём одетый. Ни в чём. Ну и… Как это хозяйство не оторвала? Пожалела, авось сгодится. Может, ещё примет? Как думаете? Раз не оторвала. Катьке-то что? Она руки в боки и говорит моей, мол, старушка, совесть имей, попользовалась – хватит с тебя, дай теперь другим людям попользоваться. Моя в ответ: «А х..й тебе!» – я понимаю бы – Катьке, так она мне в рожу вцепилась. А Катюха в дебаты вступать не стала в поисках консенсуса. Всех под зад коленом. И мою, как она ни трепыхалась, и Графа этого грёбаного, ну и меня тоже. Вот тебе и весь консенсус.

Все хохотали до слёз. Даже Вера, хоть и сверлила сердце мысль, не имеет ли и её Коляня такую же Катьку или Надьку. Алёна на что-то подобное не раз намекала.

Малыш кряхтит и ворочается. Надо вставать, но сон тяжёлой гирей тянет в беспамятство. Только пять утра. Господи, что же ему не спится, сквозь тяжёлую, дрёму думает она. Надо вставать, надо вставать, сварить кашку, покормить его, собрать и оттащить в садик, пока ещё не принято решение об отчислении по причине отсталости в развитии. Он такой тяжёленький стал и совсем не хочет идти ножками. Всё время просит кушать, сытости не понимает. Господи, как мне его вылечить? Где денег взять? Где достать этот церебролизин? Сегодня предстоит весь день на холоде провести. Надо искать повреждение кабеля. С новым прибором только она пока разобралась. А вечером мыть полы во всём здании. Спасибо, директор позволил поработать вместо приболевшей тёти Маши. А что хорошего сегодня? Коляня! Да, сегодня его смена.

Борисыч наконец открыл примороженный замок. Вера распахивает дверь ячейки и подносит указатель к шине. Пальцы в защитных резиновых перчатках при тридцатиградусном морозе с трудом удерживают указатель. Внезапная вспышка ослепляет её. Она не сразу понимает, почему отлетела к противоположной стене и осела на пол. Сразу над ней возникает безбровое, покрасневшее от ожога лицо Коляни.

– Ты в порядке? Не ушиблась? Так, слушай внимательно: Борисыч ничего не видел, я тоже. Сейчас переключимся. Никто ничего не узнает, – в его голосе опять звучат жёсткие командные нотки.

– А как же ожоги?

– Мелочи. Никто не заметит. Заживёт. До свадьбы.

– Если до нашей, то наверняка, – Вера трясущейся от волнения рукой дотрагивается до его лица. Непростительная ошибка для неё, инженера высшей квалификации. О работе думать надо, такая невнимательность могла стоить ей жизни, ведь синтетическая шубка вспыхнула бы вместе с ней, как факел. Если бы не он.

– Нормально, – смеётся Коляня, – жить буду. Главное, ты не сгорела. Вот тогда б я точно сдох.

– Типун тебе на язык.

– Согласен на два типуна.

Автобус влетает на территорию предприятия, лихо разворачивается и останавливается рядом с молодой женщиной, держащей за ручку мальчугана. Коляня выскакивает первым, забыв помочь Вере Владимировне, хватает на руки ребёнка и целует женщину.

Веру бьёт озноб. Она ревностно отмечает на женщине натуральную песцовую шубку, модные, явно дефицитные сапожки, меховую шапочку. Она вдыхает аромат французских духов. Пуазон. Он подарил ей такие же летом, когда всё начиналось. Женщина выглядит счастливой. Она приветливо улыбается начальнице своего мужа.

– Познакомьтесь, Вера Владимировна, это моя жена, – ничуть не смущаясь, говорит Коляня.

– Лена, – протягивает руку женщина.

– Простите, Лена, у меня грязные руки, – с дрожью в голосе отказывается от рукопожатия Вера. – Работа у меня такая. И вообще, простите меня.

Комок, сдавивший горло, мешает ей дышать. На ослабевших вдруг ногах она бредёт в сторону лаборатории. В коридоре стоит тошнотворный запах грязных портянок, трансформаторного масла и ржавых, залитых мужской мочой унитазов, которые ей предстоит мыть каждый вечер.

Плохо сознавая, что делает, Вера подходит к стенду высоковольтных испытаний. Осталось только войти внутрь, заблокировать дверь, протянуть руку через ячейку сетчатого ограждения и включить напряжение. И всё. Всё кончится.

Ну что, что произошло? Увидела жену. Но разве она не знала о её существовании? Разве не она сама сохранила этот брак в конце концов?

Нет, она его не заметила тогда в сквере, глянув вскользь из-под вуальки.

После он признался, как бешено заколотилось его сердце и, кажется, даже остановилось на какое-то время. С этого мгновения думать он мог только о ней и днями носился по городу в надежде снова её встретить. И встретил в том же сквере, но она держала на руках маленького ребёнка. На пальце правой руки сияло обручальное кольцо. В тот же день он пошёл на танцы в ДК и очень скоро был вынужден жениться, потому что девчонка, чем-то похожая на незнакомку, пригласила его на танец и тем же вечером забеременела.