Возьми меня с собой!

Бирюк

– Ох, и суров ты, Владимир Иванович! Не зря тебя Бирюком кличут! Ладно, улыбнуться тебя не допросишься. Да и просто, так вот, глянешь – и страх берет. Заморозили тебя, али что? Чего тебе жизнь-то не мила, а?

Пелагея еще что-то говорила, да только Владимир ее уже не слушал. Он молча забрал свои покупки с прилавка единственного в поселке магазинчика и двинулся к выходу.

– Ленка твоя к матери приехала на днях. Пацана привезла. Слышь, Владимир Иванович? А если все-таки твой ребятенок-то? Так и будет безотцовщиной по свету маяться? Похож ведь на тебя!

Сказанное догнало Владимира в дверях, и он чуть было не споткнулся о невысокий порожек. Оборачиваться не стал. Зачем? Все равно ничего не докажешь. Да и жизнь свою на чужой суд выносить не привык. И так все всё знают. А что не знают, так придумают. И не объяснишь ведь, не расскажешь всего. Да и не надо. Это их с Еленой дела. И чужим носам там не место.

Яркое, не по-весеннему жаркое солнышко омыло лицо Владимира теплом и заставило прикрыть глаза. Тяжелые веки опустились, мгновенно превратив лицо мужчины в точеную маску. Не открывая глаз, Владимир шагнул вперед раз, потом другой и вздрогнул от детского окрика:

– Осторожно!

Мальчишка, окликнувший его, кинулся к крыльцу магазина и схватил на руки двух щенков, возившихся на ступеньках.

– Не раздавите их, пожалуйста!

Слегка облупленный нос, темные глаза с тяжелыми веками и разрезом, привычным в здешних краях, и оттопыренные слегка, как и у него самого, уши. Похож! Не зря соседки по поселку языки чешут. Только вот Владимир точно знал, что мальчишка, внимательно наблюдавший сейчас за ним, вовсе не его сын. Родственник, конечно, но не настолько близкий.

– А вам щенок не нужен? Смотрите, какие лапы у него! Как у волка! Сильный будет!

У Владимира хватило сил качнуть головой в ответ, а потом пройти до угла, свернув вовсе не в тот переулок, который был нужен, а тот, что оказался поближе. И там силы его оставили. Он прислонился к высокому смирновскому забору, ловя воздух и не понимая, как вообще дышать теперь дальше.

За что такое? Зачем она опять приехала? Зачем привезла этого парнишку, который мог бы быть его сыном, случись все иначе? Неужели Олег ее все-таки бросил?

Мысли теснились, не давая даже мгновения передышки, а сердце сбилось с такта и заныло совсем как тогда, семь лет назад. Все помнит, окаянное! И не прикажешь ему, не заставишь молчать! А надо бы!

Люба Смирнова стукнула калиткой, удивленно подняла брови и кинулась к Владимиру:

– Вовка! Ты что? Плохо тебе? Давай, помогу! Или Илью позвать?

Теплые руки прошлись по его плечам, и Владимир открыл глаза.

– Не надо, Любушка! Спасибо! Я сейчас… Сейчас пойду…

– Да куда ты пойдешь, горе мое! А ну-ка, давай! Обопрись на меня! Вот так! Шагай, если сможешь, потихоньку. Ага, молодец! Давай-давай! Тяжелый какой, Господи! Иваныч! Нельзя так сердце себе надрывать! С кого потом за тебя спросят? С меня! Скажут, что не проследила за тобой! Ты ж мой пациент, забыл? Вот и не подставляй меня! Не надо! Сейчас я тебе давление измерю и укольчик закачу, а то и парочку! И будешь ты у меня как свеженький огурчик, который только что с грядки! Шагай!

Ноги не слушались, но Люба была сильной. Почти волоком она затащила Владимира в свой двор, толкнула ногой калитку, прикрывая ее, и закричала:

– Илья! Помоги мне!

Дальше Владимир почти ничего не помнил. Очнулся он на диване в доме Любы. Что-то давило на грудь, не давая дышать свободно, и он решил было, что сердечный приступ его все-таки догнал. Но открыв глаза, слабо улыбнулся и успокоился.

Пушистая дымчатая кошка, лежа у него под боком, вылизывала одного из своих котят. Остальные копошились на груди Владимира.

– Мурка наша людей чувствует, как никто! Раз детей своих к тебе притащила, значит, хороший ты человек, Володя. Светлый. Другому бы не доверилась.

Люба отложила в сторонку тетради дочек, в которых проверяла домашнее задание, и захлопотала вокруг Владимира.

– Вот и ладно! Вот и хорошо! Почти огурчик! Пульс хороший уже, спокойный. Ты, Володя, больше меня так не пугай! Дороги развезло совсем, скорую не дождешься теперь. А ты чего удумал? Помирать? Рано тебе туда! Не все дела еще переделал.

– Какие у меня дела, Любушка? Зорька только да Полкан. Вот и все мои дела теперь.

– Корова у тебя знатная, что и говорить. За такой хороший уход нужен. А если ты болеть придумаешь, то куда ее?

Владимир только сейчас заметил, что в комнате задернуты плотные шторы на окнах и горит свет.

– Сколько времени-то, Любаша?

– Лежи! Поздно. Я домой тебя не отпущу сегодня. У нас переночуешь. И не волнуйся. Зорьку я встретила. В порядке она.

Люба выпрямилась, отложила в сторонку стетоскоп, мимоходом обняла мужа, подставив щеку, и пошла на кухню, а Илья присел рядом с Владимиром.

– Худо тебе?

– Есть такое. Сам не знаю, что со мной.

– Я знаю. Ленка.

– Не трави душу, Илья, – Владимир отвернулся и тут же наткнулся на внимательный взгляд зеленых кошачьих глаз.

– Вон, даже Мурка, и та тебя чувствует, – Илья усмехнулся и, протянув руку, почесал кошку за ухом. – Животина, а понимает, что человеку одному плохо. Вишь, всех своих котят тебе приволокла, чтобы успокоить. Сначала бросила их в корзинке и пришла. Долго сидела возле дивана, пока Любаша пыталась тебя в чувства привести. А как Люба сказала, что ты спишь, Мурка вернулась к котятам и принялась их сюда таскать. Пока всех тебе на грудь не сложила – не успокоилась. Животные, Вовка, умнее нас. Они не головой думают, а сердцем, инстинктами. Нам бы так тоже не помешало иногда. Ты вот замкнулся, все в себе носишь, а много ли вынести сможешь? Насколько тебя хватит? Я понимаю, ты мужик умный, дельный, за свое сам ответишь и ни у кого совета не спросишь. Живешь как можешь. Да только вижу я, как та Мурка, что плохо тебе.

– А что тебе, Илья, до моих проблем? Своих мало?

– Хватает! – Илья чуть усмехнулся и разгладил усы. – Только, когда мне помощь нужна была, ты у меня разрешения не спрашивал. Так? Просто пришел и помог. А долг, Вова, платежом красен. Если я могу что-то для тебя сделать, то дай мне попробовать. Сам понимаешь, мне это надо больше, чем тебе.

– Да чем тут поможешь, Илья?

– Бабка моя, Царствие ей Небесное, говорила, что иногда беду просто вылить надо. Есть кому – хорошо. Нет – ямку выкопай и туда покричи. Не держи в себе! Вредно это. Сожжет тебя изнутри тоска и пепла не оставит. Ты столько лет в себе все носишь. Не дело. Я раньше не спрашивал, да и не виделись мы долго, пока ты на заимке жил. Но сегодня посмотрел, как Любушка тебя пытается в чувство привести, и понял, что нечего тянуть больше. Бирюк – бирюком, а только мы не волки, Володя. Люди мы. И вести должны себя по-другому. Стая – не стая, а человеку одному несподручно жить. Мы с тобой столько лет друг друга знаем! С тех самых пор, как ты с родителями сюда приехал. В каком классе ты к нам в школу пришел? В шестом?

– В седьмом…

– Это ж если посчитать… Страшно подумать! Мы уже седые, Володя, а все друг от друга таимся. Вроде все вместе, все рядом, а как беда к тебе пришла, сели по углам и ни гу-гу. Прости меня! Я тут тоже виноват. Давно надо было с тобой поговорить. Не по-людски это… Не серчай на меня! Если скажешь, чтобы катился теперь – я пойму. А нет – выслушаю и, если чем помочь смогу, так с радостью это сделаю. И ты меня знаешь, Вова. Я не трепло.

– Знаю… – Владимир протянул руку, осторожно погладил крошечных котят, копошившихся у него на груди, и заговорил. – Что мне тебе рассказать, Илья? Стыдно об этом. Как мужику мне стыдно. Такое из избы на люди не выносят. Ты знаешь, как я Лену любил. На твоих глазах все было. Как еще в школе за ней бегал. Как из армии к ней летел. Ведь ждала… Рядом с нами в ЗАГСе стоял. Все знаешь.

– Знаю. Не знаю только, какая кошка, да простит меня Мурка, между вами пробежала. Никто не понял. Только жили вместе, все хорошо было и вдруг – бац! Лена в город подалась, а ты на заимку уехал. Ни с того ни с сего. Я помню, как мать твоя корову вашу продавала. Помню, как плакала, а объяснить ничего не могла.

– Не знала она ничего. Я сказал, что Лену разлюбил и жить с ней больше не буду. Они с отцом меня тогда чуть не прокляли…

– Володя, не бывает ничего без причины. Что случилось между вами? Почему Лена уехала? Я же тебя знаю. И вижу. Как любил ты ее, так и любишь до сих пор.

Владимир отвернулся, не ответив. Слезы просились, но глаза были сухими. Он все уже выплакал, когда метался по лесу, словно дикий зверь. Кричал, зовя ее снова и снова, а потом падал на стылую землю и плакал как ребенок. И простить не мог, и как жить без нее – не представлял.

– Я другой причины не вижу для того, чтобы ты от нее так отказался, но ни в жизнь не поверю, что она от тебя гуляла. Не про Ленку это.

Владимир судорожно вздохнул, и на Илью глянули черные шаманские глаза рода Будаевых.

– Я их видел. Сам. Если бы кто-то сказал – не поверил бы…

Илья охнул и покачал головой.

– Не верю! Расскажи мне все, как было! Нечисто здесь что-то.

– Все нечисто, Илья. Все. От начала и до конца. Она врала мне. Говорила, что только меня любит, а сама… Я из-за нее не только без жены, а вообще без семьи остался. Родители меня не поняли, а остальная родня отвернулась. Ты знаешь, у нас силу в роду уважают. А что это за мужчина, если жена у него другого предпочла? Где у него сила? Нет ее… И меня теперь нет…

– Ты погоди пока об этом. Не сепети. Тут разобраться надо.

– А что тут разбираться? Помнишь, я по делам как-то в город уехал надолго? Почти два месяца меня не было. Мы тогда думали ферму ставить здесь. Кумыс хотели делать. Даже с санаторием местным договорились, что они у нас его покупать будут. Все ладилось. Лена первая была, кто эту идею поддержал. Она про лошадей все знает. Отца ее помнишь? Первый знаток был! Вот и она не по верхам нахваталась, а до донышка дошла в этом деле. Да что я тебе рассказываю, ты и сам все знаешь! Она меня тогда и уговорила в город ехать, чтобы с нужными людьми встретиться, контакты наладить. А я и повелся… Поехал… А она тут…

– Ничего такого не знаю. Да и для тебя не секрет, что у нас шила в мешке не утаишь. Ежели кто чего – тут же весь поселок в курсе. А про то никакого разговора не было. Не замечали за ней. Я, конечно, не баба, чтобы сплетни собирать, но всяко узнал бы что-то. Любушка бы сказала или еще кто.

– Не знали ничего, потому как все это у нас в доме и случилось. Кто ж такое за порог выносит? – Владимир прикрыл глаза и вздохнул. – Прости, Илья, сложно мне об этом. Столько лет я молчал, никому не говорил. Прав ты… Нельзя такое в себе носить. Если раньше камушек был, то сейчас целая гора внутри выросла. Заполнила все собой и дышать не дает мне.

Илья, поперхнувшись от удивления, просипел:

– Да с кем ей было-то? Неужто…

– С Олегом. С братом моим двоюродным спуталась. Он с матерью тогда как раз в поселок приехал, обустраиваться думал здесь. Полгода они у родителей моих жили вместе с нами. Ты же помнишь, мы с Леной тогда дом ставить заканчивали, всего ничего оставалось. Думали, ферму наладим, новоселье сыграем и будем о ребенке думать. Лена очень хотела детей. Мы и пытались, но что-то не получалось поначалу, а потом решили не спешить. Как Бог даст… Дал… Только не мне…

– Видел я ее пацаненка… Хороший такой, – Илья хлопнул себя по шее и покачал головой. – Нет, все равно не верю я, что она так поступить могла!

– Да какие тут сомнения могут быть, если я сам, своими глазами все видел?! – Владимир дернулся, попытавшись сесть, но Мурка рявкнула вдруг на него так громко, словно у нее, только что мирно мурлыкавшей, проснулись гены древних предков. Прижав Владимира лапой, она запустила когти в одеяло и ухватила зубами за загривок скатившегося к ней котенка. – Прости меня, киса! Не хотел я…

Мужчина сгреб котят в кучку и прикрыл широкими ладонями.

– Вон что природа делает, Илья… Мать своих детей завсегда защищать будет. Даже если они еще на свет не появились. Я знал, как Лена детей хотела, а к врачу идти отказывался. Не верил, что во мне проблема может быть. А она, видишь, как решила… Раз не я, значит, другой…

– Ты себе не придумывай чего не надо! Прям все по полочкам уже и разложил!

– У меня на это времени много было…

– Да дурное-то дело не хитрое. А вот не от своего ли дитя ты по лесам хоронился, Владимир Иванович? Больно подозрительно это все!

– Ты говори, да не заговаривайся! – Владимир поднял было голос, но из кухни выглянула обеспокоенная Люба, и он снова стих. – Я считать-то тоже умею. Пусть и не шибко, а два и два сложить всяко смог бы. Не сходится.

– Что не сходится?

– Тетка моя, мать Олега, приезжала на заимку, когда Люба родила. Все мне популярно объяснила.

– Доказательство нашел! Ты мне лучше скажи, что ты видел, когда из города вернулся? Так ли все очевидно там?

– Они в обнимку стояли на кухне. Олег целовал ее! Понимаешь? А она не возражала! – голос Владимира сорвался, и Илья тревожно оглянулся на Любу, которая снова появилась в дверях.

– Ничего! Я сейчас еще укол тебе сделаю, Володя, и ты поспишь, успокоишься. Все остальное потом. Отдохнуть тебе надо!

Владимир кивнул, даже не пытаясь уже прятать слезы, и вскоре после укола забылся тяжелым сном.

А Илья поманил за собой жену, вышел в другую комнату и спросил:

– Все слышала?

– Все.

– И что думаешь?

– Думаю, что пойду-ка я прогуляюсь, Илюша. Пора эту историю из тайной превратить во что-то более удобоваримое. Не дело это, когда два человека вот так маются. Я Лену вчера видела. От нее даже половины не осталось. Видно, что болеет. Точит ее что-то. И я не уверена, что это вина какая-то. Коли виновата бы была, так глаза бы прятала. А она смотрит прямо и ничего не боится. Неспроста это. Пойду!

– Куда?

– Сначала к тетке Вовкиной. Есть у меня к ней разговор серьезный. А потом к Лене забегу. Поздно уже, да только тянуть уже больше нечего. Сердце у Володи нехорошее. Не нравится оно мне. Совсем себя загнал, бедный!

Люба накинула куртку и ушла, а Илья уселся на ступеньки, закурил и задумался.

Все-таки жизнь – непростая штука. Думаешь, вот оно счастье, ухватил его за хвостик, ан нет! Только перышко в руке останется, а счастье – фыр! И нет его больше! Они с Любой столько всего пережили. И родителей проводили одного за другим, и сына потеряли, и девочек своих как дар свыше приняли, правда не сразу, пять лет спустя после того, как зареклись вообще детей иметь… Люба боялась. Так и не смогла смириться с тем, что как врач проглядела у сынишки грозные симптомы. И хотя все в областной больнице твердили, что она не виновата и инфекция эта развивается ураганно, Люба все равно никого не слушала. А когда узнала потом, что двойню ждет, чуть с ума не сошла. И не от счастья, как положено бы было, а от страха. Мало ли… А если опять? Еле-еле он ее тогда уговорил, чтобы успокоилась! Не доносила бы на таких-то нервах. Это сейчас она спокойная да уверенная в себе. А тогда?! Как струна натянутая ходила. Ступить лишний раз по земле и то боялась. Может, потому и ноет у нее теперь так сердце, когда она смотрит на Лениного сына? Понимает, как мать, каково это, когда дите без родителей, считай, растет. Ведь отца не знает, а мать в тень превратилась. Еле ноги таскает и на белый свет уж и смотреть перестала. Держится только ради ребенка, а что тому с ее печали? Парень ведь растет, ему сила рядом нужна, плечо… В нормальных-то семьях двое встанут рядом и ребенок обопрется, удержится. А тут что? Разбежались в стороны, и мальчишка этот стоит один в поле как перст. Богом данный, да родителями не поцелованный толком.

Илья сидел на крыльце долго. Пару раз сходил, проверил Владимира, но тот спал. Тяжело, беспокойно, но спал. И Илья возвращался на свое место на ступеньках, укутывался в теплый плед и снова погружался в свои мысли. Ждал жену. Уж и светать начало, а Любы все не было.

Когда калитка наконец стукнула, он встрепенулся, стряхнул с себя дремоту и поднялся навстречу Любаше. Увидев ее лицо, когда Люба шагнула под фонарь, висевший над крылечком, он молча обнял жену, прижал к себе и спросил:

– Тяжко?

– Ох, Илья! Какие все-таки люди бывают… Звери и то лучше…

Люба заплакала, совсем по-детски, как ее маленькие дочки, размазывая слезы по лицу ладонями, и принялась рассказывать, понимая, как ждал ее с новостями муж.

– Володькин это сын, Илюша! Теперь я это точно знаю. Тетка его, Тамара, созналась во всем.

– Как тебе это удалось?! – Илья отстранил от себя жену и заглянул ей в глаза. – Как, Люба?! Если она столько лет молчала, то почему тебе сейчас рассказала?

– Не знаю. Может не совсем гнилая еще. А может испугалась меня. Я такая злая была, когда от Лены к ней прибежала! Я сначала все-таки к ней пошла. Решила послушать, что она мне скажет. Ленка и рассказала, как дело было в тот день, когда Володя их с Олегом застал. Не виновата она там ни в чем. Уже беременная была, просто Вове сказать не успела до отъезда. Да и боялась. Мало ли, случится еще что, а он потом с ума сойдет и не до дел ему будет. У нее ведь три выкидыша было, оказывается. Она никому не говорила. Даже мужу. Представляешь?! Им обоим надо фамилию менять! Как есть Бирюки! Ничегошеньки друг другу не доверяли! Все в себе, на тихушку! А в итоге что?! Беда сплошная!

Люба почти кричала, себя уже не сдерживая, и Илья снова обнял ее, поглаживая по голове, чтобы успокоилась.

– А дальше?

– Да что дальше… Лена тесто месила на кухне, когда Олег к ней подошел, силком к себе развернул и целовать начал. Она даже понять ничего не успела. Пока тестом занималась – имена перебирала. Думала, как мальчика назвать. Почему-то уверена была, что сын будет. А тут такое! Когда очухалась – уже поздно было. И ты скажи, Илюша, какие они все-таки странные оба! Что она, что Вовка! Один на заимку умотал, даже разговаривать не захотел с ней, а другая в город подалась, точно зная, что он ее не простит. И все молчком! Разве так можно?!

– Нельзя! А Тамара тут причем?

– Да при всем! – Люба выкрикнула это так гневно, что сама себя испугалась, и прикрыла рот ладошкой. – Не хватало еще детей перебудить! Ох, Илья! Это же она во всем виновата! Она сына своего надоумила и заставила все это провернуть.

– Как так?!

– А вот так! Там, Илья, столько всего намешано… Чертей в аду не хватит, чтобы ноги ломать! – Люба вывернулась из рук мужа, опустилась на ступеньку, устало вытянув ноги, и похлопала ладошкой по мягко отозвавшемуся дереву. – Садись! Я устала как не знаю кто! А спать все равно уже ложиться поздно. Полчаса еще и пойду коров в стадо провожать. Потом покемарю, днем. Не могу в себе все это носить… Темно и страшно…

Илья послушно опустился рядом, укутал жену в плед и обнял за плечи.

– Рассказывай!

– Даже не знаю с чего и начать. Тамара-то все сумбурно рассказывала, перескакивая с пятого на десятое, да еще и выла как белуга. Все ж таки стыдно ей, Илюша. Хоть немного, а стыдно. И это хорошо! Не увидь я этого и совсем бы тошно было! Как можно сотворить такое зло людям? Да еще и не чужим? Все-таки родня! Хотя тут как раз собака и порылась. Тамара сестре своей мстила таким образом. Ты представь! Сколько лет прошло?! Обе седые уже, дети взрослые, а Тамара все копила в себе, носила эту темень, пестовала!

– А что промеж ними вышло, что она так?

– Да что?! Мужик! Что еще-то? Тамара сестре завидовала с детства. Та покрасивее была да побойчее. Ребята за ней табунами бегали. А выбрала она в мужья того, кто самой Тамаре нравился. Он на нее и не смотрел никогда, да только Тому это не волновало. Предмет для обожания есть, а остальное – дело десятое. Знала, что отец ее сговорит, когда время придет, вот и не волновалась особо. Не учла только одного. Что сестра ей дорогу перейти может. А у той все сладилось как-то очень скоро. Опомниться не успели, а мать Вовкину уж засватали и свадьбу сыграли. Тамара тогда в горячке неделю провалялась. А потом встала, оправилась немного и, спустя пару лет, махнула замуж за первого встречного. Олега родила от него. Жить пыталась, но не срослось. Точила ее обида смертная. Ни есть, ни спать не давала. И понимать, что сестра перед ней ничем не виновата, Тамара отказывалась. А чего обижаться, если молчала как каменюка, никому ничего не говоря о своих чувствах? Поделилась бы с сестрой, та, глядишь, и поразмыслила бы, стоит ли замуж выходить. Хотя… Ты же знаешь Вовкиных родителей. Столько лет душа в душу. Любовь там, это видно…

– Есть такое. А дальше?

– А дальше… Тамара же, как замуж вышла, от родителей уехала и с сестрой знаться не хотела. Та и так, и этак, но Тома ни в какую. На письма не отвечала, общаться не хотела. Родители Владимира уж сюда переехали, а она все знать о себе не давала. А потом заявилась, когда овдовела. Сказала, что решила в семью вернуться, тяжко одной. Татьяна, мать Вовы, ее приняла. Родная ведь… Как выгонишь? Даже в мыслях не имела, что такое сестрица натворить может. А Тамара как укусить побольнее долго не думала. Сразу поняла, что если Володьке жизнь порушит, то вся семья удара не выдержит… Так и получилось. С Володей родители после всего случившегося какое-то время даже знаться не хотели. Мать в город ездила, пыталась с Леной поговорить, но та совсем не в себе была. Прогнала ее в сердцах, сказав, что всю их семью во главе с Владимиром знать больше не желает. Глупо, конечно, но я ее понимаю. Не знаю даже, как сама бы поступила в этом случае…