Партия, дай порулить

– Мама! Я бухгалтер! – выкрикнула Кира со слезами в голосе.

– Ой, бухгалтер на рынке… Там только с молдаванами и можно познакомиться, – презрению матери не было предела.

Кира окаменела. Эта тема была запретной. Рана чуть зарубцевалась, но тронь ее, как сейчас мама, и снова откроется, закровоточит. Алиса Витальевна тем временем продолжала:

– Где твои амбиции? Ты должна добиться перевода в центральный офис партии. Тогда есть смысл продолжать. А иначе…

Кораблева старшая порывисто встала и сцепила руки в замок.

– Мама, чего ты от меня хочешь? – спросила Кира устало.

– Я от тебя уже ничего не хочу, – от маминого тона повеяло таким холодом, что Кира поежилась. – Ну что ж! Я еще немного за тобой понаблюдаю и, чувствую, отпущу тебя в свободное плавание. Сама снимай квартиру, оплачивай ее, покупай и готовь продукты. И это все на твою зарплату бухгалтера. Я жду еще месяц. Не будет подвижек – собирай вещи.

Кира на ватных ногах вышла из дома и обессилено плюхнулась на скамейку во дворе. Сложила ладони лодочкой и зажала их коленями. Надо что-то решать, и уже давно, это понятно. Дома находиться все сложнее.

Там и раньше-то было не сахар. Поэтому она ходила с подругами по кафешкам, кино, засиживалась допоздна на работе.

А уж когда появился Эмил, на работе чуть ли не поселилась. Эмил Чореску трудился на рынке водителем-экспедитором. Но это только называлось так красиво, на самом деле ему приходилось не только груз привозить-отвозить и бумаги оформлять, но еще и обязанности грузчика выполнять.

Эмил снимал маленькую комнатушку в многокомнатной квартире, и Кира иногда оставалась там ночевать. И, боже мой, как они были там счастливы…

Все было прекрасно, пока однажды Кира не наткнулась на закрытую дверь. Больше Эмила она не видела. Вот тогда она приползла домой к маме, зализывать раны. Но зализать не получилось. Мама пилила ее с утра до вечера и превратила в сущий ад пребывание дочки в родных стенах.

Кира долго терпела, но однажды, во время очередной отповеди, чтобы прекратить этот бесконечный зудеж, в очередной раз внезапно спросила:

– Мам, а кто мой отец?

Почему-то ей всегда думалось, что мама просто очень несчастна, раз все время одна да одна. Вот и злится. А ведь была же в ее жизни своя история, появилась же у нее Кира. И если мама вспомнит об этой истории, а еще лучше, расскажет, выговорится, то ей сразу станет легче. Ей представилось, как у мамы вдруг потеплеет взгляд, она украдкой смахнет слезу, поднимет глаза на Киру и как-то по-новому на нее посмотрит. А может даже и обнимет.

Алиса Витальевна замолчала на середине предложения, подошла к ней и с размаху залепила пощечину:

– Если еще раз посмеешь задать такой вопрос, ты мне не дочь.

– Мама, ну почему? – заплакала Кира.

– Ты меня услышала. Тема закрыта.

Тогда в первый раз Кира захотела уйти из дома. Все равно куда, только бы уйти. Но зарплата не давала возможности жить самостоятельно. Вот и терпела.

Сегодня она снова поняла, что так дальше жить нельзя. Надо решать вопрос прямо сейчас, немедленно. Устраиваться еще на одну работу, покупать продукты подешевле, меньше есть… Ничего, проживет! А то, что у нее маленькая зарплата, чтобы жить одной, – отговорки и страх принимать решение! Тямтя-лямтя!

Кира еще немного посидела, а затем решительно двинулась в «Искру».

В обеденное время в офисе было малолюдно. На рабочем месте был только Торопов, который заканчивал разговор с абсолютно лысым дядечкой. Тот тряс перед Сергеем Ефимовичем кипой растрепанных листов и постоянно приговаривал: «Теперь-то вы меня понимаете?»

– Я вас прекрасно понял и постараюсь вам помочь. В следующий понедельник позвоните, и я скажу, как продвигается ваше дело.

Мужчина встал, с чувством тряхнул Торопову руку и, подхватив свои бумаги, ринулся к выходу.

– Вот же наши бюрократы, почище всякой «пятой колонны»! Они-то и расшатывают доверие к власти. До маразма дошло: пока президент не вмешается, толку не будет. Это же уму непостижимо! Человек два года ходит по инстанциям по поводу своей дачи. И даже решение суда есть в его пользу, но дело с мертвой точки не сдвигается.

– А как вы сможете сдвинуть это с мертвой точки? – поинтересовалась Кира.

– Да никак. Это только Вострикову под силу. Ему и передам дело, – ответил Торопов, складывая копии документов в папку.

Кира немного помялась, а потом решилась:

– Сергей Ефимович, у меня к вам личный разговор.

Торопов поднял глаза от бумаг.

– Слушаю тебя, – слегка удивленно сказал он.

– Дело в том, что мне негде жить, – выдохнула она и коротко рассказала о своей проблеме. – Я хочу с вами посоветоваться. Может быть, мне можно некоторое время перекантоваться здесь, в офисе? Я бы на раскладушке спала до семи, а к восьми утра убирала ее.

Торопов задумчиво помолчал, а потом сказал:

– Я думаю, что эту проблему мы решим. Поживи пока здесь, как и планировала. А я поговорю с Востриковым, может, он что придумает. На худой конец, у меня дача пустует.

Услышав эти слова, Кира чуть не заплакала от облегчения и в порыве благодарности молитвенно сложила руки.

– Ладно, иди работай. Все в порядке, – Торопов вернулся к бумагам.

Глава 9

Глафира смертельно хотела спать. Они с друзьями тусили всю ночь, и она думала не идти сегодня в «Искру». Могут же у нее быть и свои дела. Но позвонила Врачиха и сказала обязательно прийти. Якобы сегодня будет какая-то проверка. Пришлось тащиться.

Но пока никакими проверяющими и не пахло, а шла обычная рутинная работа. Время тянулось медленнее обычного, Глаша еле доработала до обеда.

Только стукнуло двенадцать, как она уже неслась в кафе «Пингвин». Там девушка взяла себе латте и кусок орехового торта. Мама бы ее выругала за то, что она не пойми как питается. Она по старинке считала, что на обед обязательно надо есть суп. Сама же Глаша его терпеть не могла, другое дело пицца или гамбургер. Еще она любила спагетти с кетчупом, будь ее воля, только их бы и ела. А вот Назира за собой очень следила, никакого мучного.

Глафира доела торт до последней крошечки, допила сладкий напиток и нехотя покинула гостеприимное кафе. На улице на нее сразу налетел прохладный ветер, и Глаша, на которой была только дурацкая партийная рубаха в клетку, зябко поежилась.

Было бы классно завалиться в какую-нибудь киношку, взять попкорн, колу и смотреть что-то про инопланетян. Интересно, а Вене такие фильмы нравятся, или ему больше по вкусу про войну? Эх, ничего не поделаешь, нужно идти в «Искру», чтобы выбиваться в люди.

В приемной Кира успокаивала какую-то старуху, которой пришел счет на оплату коммуналки. Та голосила так, будто у нее случилось горе. Подумаешь! Плати по счету, а если денег нету – переезжай в квартиру поменьше и в другой район, куда-нибудь на выселки. А то живет в самом центре и еще чем-то недовольна.

Торопов разговаривал с дерганым плюгавеньким мужичком в затасканном парусиновом пиджаке, усыпанном перхотью. Глаша брезгливо передернулась. А Сергей Ефимович будто не замечал ни несвежей рубашки, ни грязных рук посетителя, ни ногтей, с «траурной полоской» под ними. Слушал жалобщика внимательно, по-птичьи склонив голову к плечу и время от времени делал пометки в блокноте.

Деловую обстановку разрядила трель Глашиного телефона, ворвавшаяся в приемную голосом певицы Нюши: «Я хочу тебя любить, программируй меня, обними меня…»

Звонил Вениамин. Глафира неожиданно покраснела, а сердце сделало лишний удар. Она не хотела себе признаваться в том, что стала ждать его звонков, шуточек и внезапных приходов. И очень по этому поводу на себя злилась. Не дай бог об этом узнает Назира! Веня – совсем не вариант.

– Привет, Глашка! А что Дипломат наш трубку не снимает? – озабоченно выкрикнул Вениамин.

Это он так Торопова называет. Красиво, не то, что они с Назиркой придумали, Опель-Попель. Глаше совсем не хотелось его так называть, мужик он не вредный, разве только старый. А то, что у него машина не очень, так у некоторых и такой нет.

– Вот сам у него и спроси. Я что, ему сторож? – ответила она Вене резче, чем хотела.