Память сердца. Для семейного чтения

– Да, – радостно вскрикнула новоиспечённая дочка.

Удивил новый дом Лизу, когда она вошла сюда. Через сени, в которых даже у порога было чисто, и кухню с большой печью вошли в аккуратную горенку с запахом свежести, обилием цветов. Пол застелен новыми пёстрыми половиками. Мебели во всех домах, где была до этого, почти не было. Железные кровати, лавки, столы. А тут и пузатая горка с красивой посудой, видневшейся из разрисованных стёкол, и такой же пузатый комод, витая этажерка с книгами на полках, стулья вместо лавок. Между двух небольших окон – стол, покрытый тонкой вязаной крючком скатертью с кистями. На комоде, горке и такие же, как скатерть, салфетки. В промежутке между окнами – зеркало в раме. В углу на восточной стороне иконки с лампадкой. На комоде в деревянной рамке увидела фотографию; узнала Павлу в молодой красивой и нарядной женщине, сидящей на стуле с маленьким ребёнком на коленях, рядом, положив руку ей на плечо, стоял кудрявый усатый мужчина в военной форме. Рассмотрев фото, Лиза подошла к окнам. Все три подоконника были заставлены ящиками с росточками, зеленели пёрышки лука, ветвился знакомый ей укроп.

– Вот это огурцы будут. А что это с жёлтыми цветами? – показала она на рассаду томатов.

– Это помидоры, ягоды такие кисленькие. Недавно из семечка стали выращивать. К осени вырастут. На хлеб ломтиками порежем и сахаром посыплем. Вкусно!

Паша покормила Лизу, потом повела в другую комнату, где у двух кроватей стояло много сундуков; подвела к одному из них, нашла ранее Натальину чёрную плюшевую жакетку, яркий полушалок, ношеные, но крепкие ботинки.

– Вот в это оденься, дочка, весной и не заметишь, как простудишься.

Лиза послушно надела вещи, чмокнула Пашу в щёку и выскочила со своей детской радостью на улицу. Подружки, потерявшие её, удивлённо спросили:

– А ты где была?

– Да у мамы. Позвала обедать, – ответила, словно так было ежедневно.

А Павла, проводив за дверь дочь, подумала:

– И я буду строить новое гнездо, как те сороки. Ну и пусть моложе на 10 лет, а в селе много молодых и незамужних женщин, но он меня выбрал. Кто знает, кому и сколько в небесной канцелярии отписано. Не очень-то на возраст смотрят в семье, в душу заглядывают. А детей как хочется. Может, ещё не поздно?

Было всё не так, как во время той запомнившейся Якову свадьбы. Просто повенчались в Преображенской церкви, затем расписались в Большегрязнухинском сельсовете Каменского района, устроили небольшой вечер. Паша приготовила постель далеко не такую красивую, с узорами и вышивкой, как раньше с Иваном. Всё красивое постельное бельё тоже «раскулачили» приходившие в дом с красными флагами. Но о комнате позаботилась, украсила её цветами, поставила свечи. А вот стол…

Голод, вызванный политикой военного коммунизма, в это время начался на Урале. Продразвёрстка привела к сокращению посевных площадей. Приходили крестьяне из Травянского в церковь, рассказывали страшное, о трупоедстве и каннибализме в Н. Туре, Карабаше, Красноуральском, Троицком уездах. Голодала вся Екатеринбургская губерния, включавшая Пермь и Курган. Более миллиона человек. Питались суррогатом, хлеб пекли из полыни, добавляли картофель, гречу, коренья. Был создан Помгол, (общественные комитеты помощи голодающим), куда из французский Красного Креста приходили продукты.

В Большой Грязнухе, находившейся в 9 километрах от Каменска, было сравнительно благополучно, многие, благо железная дорога в 2,5 километрах от села, ездили в Каменск, Курган подработать, кто печку сложить, кто дрова пилить, кто молочное продать, картофеля всегда было много, овощей с приусадебных участков. С пшеницей вот сложнее, а рожь и гречиха росли. И тут вспомнилась любимая селянами пословица, сказанная основателем села (в 1735—50 гг) донским казаком Карпухиным, именем которого и названо село. «Делай грязь – будешь князь». Князья не князья, а в окрестностях имелась плодородная земля – чернозем. Всякий крестьянин понимал так: грязь эта благородная: при щедром поливе жди богатого урожая. А река рядом. Вот и трудились карпушинцы на своих участках не за страх, а за совесть.

Натурально-потребительское хозяйство Михаила было крепким, но и ртов много, да расщедрился и из своих запасов. Напекли пирогов, мужикам – самогон, женщинам – наливка, кур не пожалели. Лето на носу – новые куры вырастут. Пельмени с редькой, грибами, квашеной капустой, рыба – пруд рядом. Лиза всё время жалась к отцу и матери, но когда ушли немногочисленные приглашённые гости из числа самых близких друзей и родственников, а молодые ушли в спальню, почувствовала себя лишней. Вышла на крыльцо посмотреть на звёзды.

– Я тоже люблю на звёзды смотреть, а ещё люблю грозу. Насмотреться не могу, даже окно открываю, – услышала голос.

– И я люблю звёзды, а грозу боюсь, – робко, дрожащим голосом пробормотала девочка.

К ней подошла Наталья, до этого вместе с Тосей убиравшая за гостями, и они долго говорили о звёздах. Наталья даже знала их названия, чем удивила сводную сестру. А потом, нежно взяв за руку, сказала:

– Ну что, сестрёнка, пойдём в нашу комнату. Она и потом рассказывала Лизе каждый вечер сказки, весёлые истории, однажды вечером они допоздна читали «Руслана и Людмилу», сохранённую при раскулачивании Натальей. И её сводная сестра стала как-то в раз самым близким ей другом. Не было того одиночества, в котором Лиза пребывала после смерти матери.

И по поводу Павлы не ошибся Михаил. Она по-матерински отнеслась к Лизе, заботилась больше, чем о Наталье: ведь младше её. Яков оказался добрым, разговорчивым и ласковым. И потекла жизнь. Будни сменялись праздниками, посевные – уборками; строго держали посты, приучая и детей к ним, по воскресеньям и религиозным праздникам посещали церковь всей семьёй. В родительские дни шли на кладбище, поминали умерших родственников, не забывали навестить могилы и Ивана, отца Натальи, и Марии, матери Лизы, поздравляли с рождением детей в семьях родственников и соседей, много работали – словом, жили.

В Пасху первым гостем был священник, в миру Кузовников Африкан Александрович, который обходил все дворы в селе, поздравляя с праздником. Был вежлив и уважителен со всеми, богатыми и бедными, приносил красиво раскрашенное яйцо, в каждом, даже самом бедном доме, после приглашения садился за стол со словами «Христос воскрес», ему отвечали: «Воистину воскрес». За столом съедал ответное протянутое хозяином яйцо, но не пил и не ел, поговорив несколько минут, отправлялся в другой дом. Так навещал всех прихожан. После праздника мужики с уважением говорили о посещении батюшки и всё удивлялись, как можно съесть такое количество яиц за один день. Иной и за год не осилит.

В следующую пасху всё повторялось. «Бог милостив», – говорили бабы, но к батюшке он оказался не милостивым. В апреле 1937 года на Пасху кто-то из прихожан ударил в единственный не снятый колокол, нарушив тем самым закон «О звоне». Священника арестовали. Как контрреволюционный элемент Кузовников Африкан Александрович в возрасте 47 лет был расстрелян 4 ноября 1937 года на Золотой Горе. Спустя 18 лет дело Кузовникова пересмотрели, и расстрел заменили… 10 годами лагерей.

Но вернёмся в 1922 год. Он оказался урожайным, продразвёрстка была заменена продналогом. Теперь крестьяне должны были отдавать определенное количество продуктов государству, стало возможным использовать наёмный труд. Дед Михаил нанял двух батраков, и Яков с Пашей тоже.

Семья жила и работала дружно, излишки можно было продавать и купить мануфактуру, приобрели швейную машинку, на которой строчила Наталья. Шила не только для семьи, но и в люди. В 23 родился сын. Яков, мечтавший о наследнике, был без ума от радости, всё свободное время пестовал его, да и все наглядеться не могли, с рук не спускали. Недолгой была радость. Как-то зашли в дом проходящие богомольцы, их покормили, дали с собой хлеба и овощей, но посещение их принесло в дом беду. Вскоре заболел тифом маленький Мишутка, нередкой тогда болезнью. Горькими слезами рыдала вся семья, а Паша винила себя: не уберегла сына. Яков успокаивал, но страдал, восточное лицо осунулось, постарел как-то сразу.

Однажды встретил Любку. Та посочувствовала и сказала, что надо забыться, посидеть с друзьями, выпить. Легче станет. Якову вроде, правда, стало легче, и ночь не была бессонной, и уснул, как пришёл домой, и не видел горестное лицо жены; а она, в горе своё погружённая, как бы и не заметила, не упрекнула ни словом, ни взглядом. Так Яков снова влился в весёлую компанию. Порадовался, когда Павла понесла ребёнка, успокоился. Родилась дочь.

– Назовём Зоей, жизнь по-гречески значит, чтобы жила. Как корабль назовёшь – так и поплывёт. Древняя мудрость, – посмотрев на кроху, сказал отец семьи.

– Да, – согласилась Паша, читая молитвослов. – И в святцах это имя есть.