Папу, напротив, военное детство закалило, но не ожесточило. Он в душе остался лихим пацаном, заводилой, первым драчуном и насмешником.
И вот однажды его посетила глупая и, как потом говорила мама, «преступная» мысль. Уже темнело, и он попросил маму принести водички.
Колодец был во дворе, двор огорожен высоким штакетником, по двору ходили собаки, и весь двор освещался ярким светом фонаря.
Мама «дворовой» темноты не боялась, боялась «уличной». Она взяла чистое ведро, вышла. И вдруг…
Леший!
Упали ведра, одно звонко стукнулось о порог, другое рухнуло в колодец; бешено завертелся ворот с цепью, заорали коты, заголосили собаки, проснулись соседи. А вопль ужаса носился в воздухе и не растворялся. Выбежала бабушка с папиным ружьём наперевес.
– Неужели война началась?! – не на шутку испугался младший брат. Он спрятался под кровать, и я решила составить ему компанию. До утра никто так и не смог уснуть.
Мама молчала неделю. Папа был необычайно смирным и выполнял все ее указания. Он подарил маме пудру в коробочке, капроновые чулки, духи «Красная Москва» и выглядел при этом очень виноватым.
Как потом рассказывала мама: она подошла к колодцу, выглянула луна, и во дворе горел свет. Ничего не предвещало. И вдруг на нее пошла «темная куча». «Туча?» «Нет, куча, она молча тряслась, скрипела и дрыгалась».
Это, как выяснилось при последующих разборках, папа присел на корточки, раскрыл зонт и начал прыгать вокруг колодца. Вначале молча, а потом, для полноты картины, встал на четвереньки, завыл и засвистел. Он ещё и старую шубу, принадлежавшую деду, наизнанку умудрился надеть. Шуба жутко воняла, и на ней частенько спали всевозможные приблудные коты.
«А еще это, ну, то, что прыгало, воняло псиной и козлом, – выдвигала главное обвинение мама. – Ладно бы серой, я бы подумала, что чёрт. После этого ужаса я теперь ничего не боюсь», – утверждала мама.
Но если где-то хлопала калитка или лаяли собаки, она бежала в дом и закрывала дверь на все замки. «Я не трус, но я боюсь».
А мне на всю жизнь запомнились хвастливые папины слова: «Я уже так пятерых от страха вылечил». Да где они теперь, эти излеченные от боязни темноты?
И потом еще на раз в моей жизни возникали «лешие»…
Студенты, лето, сбор арбузов. Забытый богом и людьми колхоз принимал рабочие руки хлебосольно. Стряпуха, дородная и сдобная, кормила от души: «Снидайте, диты, а то шклявые, як москали».
Второй этаж правления отдали «на поселение» девушкам и руководству, ребята заняли первый.
Особенно классными были вечера. Танцы, ром «Ямайка», бренди «Солнечный берег», арбузы. Сказать, что было весело, – ничего ни сказать. «Клёво, отпадно, феерично».
Однажды вечером после ничтожной размолвки парни решили напугать женскую половину. На втором этаже располагалась и уже уснула деканша химического факультета. Её послеобморочный рассказ потряс всех присутствующих. Она проснулась «от стука копыт». На неё «шли роем товарищи лешие. Ни черти, ни люди, а вот так, простые товарищи лешие. И дули в медные трубы».
Комсомольское собрание расставило все точки над «и» и поставило крест на всех леших. Обиженные кем-то студенты мужского пола надели грязные дежурные «овчинки» конюхов. Ложки, миски – аксессуары, они же медные трубы. Вот только окнами «обмишулились». И попали не туда.
– Товарищи лешие, сегодня зачёт. В копыта шпаргалки не прятать!
– Товарищи лешие, все на сбор макулатуры. Уши серой заложило?
Очередная встреча с лешим состоялась в альпинистском лагере Лагонаки в Адыгее. Крепкий моложавый инструктор днём учил девчат кататься на лыжах, а ночью пугал страшилками.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: