Папина музыка

– Прости меня, – чувствуя как эти слова сдавливали горло большим и огромным комком, – уже ничего не вернуть, прости меня, – выдавил он из себя то, что его мучило тяжестью в груди, которую он носил с того самого момента, – прости меня.

– Скажи, что в память о тебе я сделаю, что-нибудь хорошее..

– В память о тебе я сделаю что-то хорошее…, – он не мог смотреть туда и боялся поднять взгляд, в этот момент Марина подошла к нему, обняв сзади.

– Оставь зеркало здесь.

Он посмотрел на него и положил его между девушкой и огромным деревом, почувствовав, освобождение от груза, который носил много лет в своей душе. Затем повернулся к ней и слова хлынули:

– …он, понимаешь, он просто хлопнул меня по плечу, сказав, что-то типа «все будет хорошо», «прекрати грузиться, возьми себя в руки», «скоро другая любовь появится, девушек много» и ушел, понимаешь? – он не мог смотреть на нее, и только говорил, – а у меня перед глазами стояли те ленточки, около ее лица, как живого и в тоже время ненастоящего, я смотрел и не верил, что совсем недавно она улыбалась, а я ее обнимал…, – дальше он продолжать не смог. Он словно выдохнул страшные для него слова и не заметил, как вместе с ними выдохнул иглу с души, сковавшую его грудь тоской на долгие годы.

«Вот и еще один Дракон побежден», – подумалось Марине, – «Можно идти дальше».

Прошло немного времени и голос из старинного репродуктора напомнил им, что нужно двигаться дальше, время заканчивается, а путь еще не пройден до конца. И они двинулись дальше.

– Гоша, а что случилось? – задумчиво глядя вдаль, спросила Марина, даже не спрашивая, а утверждая.

Он удивленно посмотрел на нее:

– Я же тебе только что рассказал!

Она отрицательно покачала головой:

– Нет. Я про то, что случилось с тобой, что ты стал падать?

Он сразу как-то сник, уменьшился, стал уставшим и тусклым, лицо посерело, а голос звучал мрачно и глухо:

– А, – протянул он, Марине послышались в голосе досада и нежелание беседы в этом русле, – ты про это…, – он немного помолчал, затем, не глядя на неё, продолжил, – да как-то все смысл потеряло. Скучно стало и тоскливо. Ты со всеми и в тоже время пресытился всеми и всем, ценности никакой не было. Как-то все быстро обесценилось и люди перестали быть людьми, а превратились в пыль. Просто пыль и остановиться уже невозможно было. Грязь кругом. Грязь в душе. Грязь повсюду, и ты чувствуешь, как она стала в тебе и с тобой. Шаг за шагом, клеточка за клеточкой, она тебя поглощает, и ты не замечаешь, как становишься ею. Просто ты в один прекрасный день просыпаешься и клеток грязи на одну больше, чем твоих и ты понимаешь, что это уже не ты, а сделать ничего не можешь… Это внутри тебя, в каждой клеточке твоего организма, словно в дыру засасывает и силы высасывает, выпитывает из тебя оставляя лишь темноту и беспросветную тоску. А новое от тебя отвернулось, и вместо будущего маячит вечное прошлое…

Марина молчала, что-то вспоминая, затем повернувшись к Георгию, произнесла:

– Когда-то, в моей жизни мне встретилась замечательная девочка, которая сказала мне, что "иногда, чтобы подняться вверх, нужно достигнуть дна, чтоб оттолкнуться", это такое падение в высоту получается, в замедленной съемке…

– А если там бездна? Очень глубоко? – внезапно спросил он, прервав Маринины размышления.

Она задумалась и медленно произнесла, то, чего Георгий не ожидал:

– Тогда ты утонешь.

"Гонька, Гонек! – звучало откуда-то издалека, и в воздухе все вибрировало и слышались шлепки. Из пространства стал вырисовываться расплывчатый образ старшего брата. Он шлепал его по щекам. Георгий помнил только свет солнца где-то высоко. Он шел ко дну, а Василий вовремя заметил и прыгнул за ним, чудом найдя его в воде. Георгию тогда было шесть лет."

Глава 3

– Ты в студию? – спросила Марина, услышав его шаги, направляющиеся к двери.

– Угу, – промычал он в ответ.

– Прекрасно, – пробормотала она про себя, продолжив работать.

Ей вспомнилось, как он допытывался о ее интересах, о ее пристрастиях к музыке, но Марина чувствовала, как какое-то табу возникает откуда-то из пространства. В такие моменты она просто увиливала от ответов. Но Георгий не сдавался. Так он узнал, какие исполнители ей нравились, и с кем бы она хотела познакомиться. Затем родился его план, создать совместный проект с тем, кого Марина предпочитала и уважала больше всех. И пока у него все получалось.

Все ждали только Георгия, а он, как всегда, опаздывал. Коллективы обеих групп с замиранием сердца ждали его, уже не надеясь на встречу. Все боялись произносить вслух, но каждый думал об одном и том же: «Все по новой. Опять началось…»

– Салют, ребятишки! – раздался насмешливый голос в дверях. – Салам, Эдуард! – все облегченно вздохнули. В дверях стоял Георгий. Живой, здоровый, с осознанным взглядом и в адекватном состоянии.

– Ну что? Поехали? – улыбнулся он всем.

И началась совместная работа. Когда большая часть материала была записана, внезапно дверь отворилась. Все повернули головы и замерли в напряжении, переводя взгляды с одного конца студии в другую.

В дверях стоял Василий.

Только Эдуард сохранял спокойствие, может внутри и были бури, но внешне это не проявлялось.

– О, Василий объявился! Здравствуй, друг!

И словно со всех заклятье спало, остальные начали здороваться и улыбаться. Неподвижным остался только Георгий.

– Ну как тут дела? – спрашивал Василий, по очереди оглядывая каждого.

– Да, норм, – пожимали плечами они, чувствуя напряжение Георгия. Василий посмотрел на него и тихо произнес:

– Здравствуй, брат.

Георгий ничего не ответил, но горло сдавило так, что слова застряли намертво.

ХХХХ

– Демоны-ы-ы, смо-о-отрят на нас…, – услышала Марина протяжное пение за окном. Она узнала пьяный голос Георгия.

«Опять, – кольнула горькая мысль в голове, она вздохнула, – Видимо, все зря, уже ничего не исправить, слишком поздно…», – возникали крутящиеся образы неудач, порождая чувства безысходности.

«Вспомни и представь, когда захочешь отругать близкого человека, выливая на него злость и раздражение, что это очень уважаемый человек или…, представь, что это святой, будешь на него ругаться?», – вспомнились слова из детства, услышанные от бабушки, сидящей у подъезда. Она успокаивала свою подругу, которая частенько ругалась на деда.

«Точно! – подумала Марина, – представим, что это Святой. Жаль, только дописать статью не удалось», – и она с сожалением стала прибирать бумаги.

– Ну что! Радуйся! – раздалось певучее эхо в гостиной. Марина словно нехотя встала и медленно подошла к нему. Она вспомнила про Святого и молча начала помогать ему раздеваться.

– А я тебе так верил и полюбил! «Предателя!» —внезапно произнес он, глядя на Марину так, что она вздрогнула, а по коже побежали мурашки. Она опять вспомнила про Святого и улыбнулась, на лице ни тени упрека, ни тени вины, только загадочная улыбка и любовь.

– Не смотри на меня своими святыми глазами, – бросил он, закрывая глаза. Марина хмыкнула в ответ, а потом взяла его за руку и потащила к кровати.

– Чего не ругаешься? – сердился он, не встретив ожидаемой реакции.

– Зачем? – просто ответила она, чувствуя, как его гнев испаряется.

Он посмотрел на нее, немного со страхом:

– Странная ты какая-то. Как сумасшедшая.