– Ха-ха! Как хорошо быть добрым и благородным за чужой-то счёт! – недобрым голосом сказал отец. – И что теперь прикажешь – чтоб я каждого бездельника, которому не нравится жить так, как он живёт, брал на содержание и выучивал?..
– Нет… Только Вильгельмину… Только её… – взмолился я. Не помню, чтобы я так о чём-то просил: почти все мои желания удовлетворялись прежде, чем возникали.
– О Вильгельмине пусть её родители заботятся, я за её судьбу не отвечаю. Заработай сам хотя бы доллар, поголодай, как мы с моим другом Радживом голодали когда-то, выноси из-под больных горшки, как выносили мы – и о деньгах заговоришь совсем по- другому. Если б я относился к ним, как ты, вся семья сейчас бы кости глодала.
Это значило: даже не надейся. Впервые мне стало жаль, что мужчины не плачут. -А приезжать в ту школу я смогу? Хотя бы раз в неделю…
– Нравится общаться с идиотами – езди, запрещать не стану.
Уже тогда я понимал: отец рассчитывал, что его насмешка меня пристыдит и остановит. Но если раньше этот трюк сработал бы на сто процентов, то сейчас в меня словно встроили железный стержень. Я сказал «Договорились» и пошёл к себе – переодеваться к ужину.
Ждать, пока пройдёт неделя, я не смог, и уже во вторник, вскоре после выходных, проведенных в безуспешной гонке вместе с отцом за оленем-карибу, пожаловал в школу к Ви. Было это уже в пять вечера, после занятий в моей собственной школе: никто бы не разрешил мне их прогуливать. Пусть матёрый олень оказался хитёр, как лис, и мастерски запутал след, пусть после наших приключений горели ноги, но азарт преследования ещё бушевал у меня в голове. Несмотря на неудачу, я был весел, полон задора и спешил поделиться им с лучшей девочкой на Земле.
Ученики обычных школ оставались в своем стойле допоздна: после собственно уроков у них были так называемые самостоятельные занятия. Зайдя во двор, я увидел, как несколько мальчишек тяжело подпрыгивали на батуте – словно кто подбрасывал вверх-вниз мешки с мусором. Ни один не пытался не то, чтобы сделать сальто или перекат, а даже прыгнуть выше, чем на полметра. Ещё два парня сидели на беговой дорожке и одновременно нанизывались на колоссальный багет с начинкой – с двух его концов – а в перерывах глуповато посмеивались над друзьями. Вот кому точно витаминов недодают.
Я ожидал, что вот-вот в прицел моих глаз попадет фигурка Ви, но не нашёл её во дворе и побежал внутрь. Школьники сидели в коридоре на диванах и прямо на полу, корча мне рожи, словно им было года три.
– Вильгельмину Хейсс видел кто? – спросил я.
– У… нет… – отозвался мой сопливый знакомец, смахнув рукавом гирлянды из-под носа. – Сегодня не было, вчера не было. Ой, кажется, я тебя знаю!
– Почему не пришла? Заболела?
Сопливый развел руками. Понятно… Остается дождаться директора. Вот он, кстати. Улыбка прилипла к лицу, а взгляд – как у нашкодившей собаки в ожидании взбучки.
– Мистер Линдон! Какая приятная встреча! – протянул он слащавым голосом. -Я ж говорил: можно просто Герион.
– Конечно-конечно! Смотрю, вам у нас понравилось!
– Не очень, – честно признался я. – Но я хотел бы кое-кого видеть, если это не против правил.
– Вы про Вильгельмину Хейсс?
Я кивнул.
– Мне жаль, но она больше здесь не учится. Её перевели в другую школу – поближе к дому, – сказал мистер Хиссер.
– Где она живёт? Как с ней связаться? Вы же знаете, да?
– Этого я сказать не могу, – ответил директор, отстраняясь от меня. – Информация конфиденциальная.
– Что это значит?
– Что она никому не может быть передана – без согласия Вильгельмины, её родителей или решения суда. Таков закон.
– Вы лжёте.
– Не верите – могу показать. Или спросите мистера Линдона.
– Тогда это какие-то людоедские законы…
– Лучше такие, чем никаких вообще – с возрастом вы это поймёте.
– Ладно. А если я попрошу вас им позвонить, и они дадут вам разрешение?
– Тогда я с вами сам свяжусь. А теперь, если позволите, мне нужно вернуться к работе. Захотите выйти – нажмите на воротах код: пять-семь-два нуля – четыреста четырнадцать.
С этими словами директор направился своей походкой богомола в кабинет, а я остался на месте, сверля глазами собственное отражение в зеркале; мне вдруг показалось, что я стал ниже ростом. Что если Хиссер соврал, и Вильгельмину перевели не родители, а представители властей – за общение со мной (хотя что во мне такого?), недопустимое поведение или какие-то прегрешения её семьи? Эти говенные витамины, которые должен был пить каждый, вспомнились мне снова; уверен, химический анализ покажет чертовски интересные вещи.
Хиссер уже протянул ладонь к ридеру на двери кабинета, но вдруг остановился и почесал лысеющую макушку.
– Знаете, папа мисс Хейсс обмолвился, что в новой школе её повторно протестируют на способности Умника. Я слышал, она очень этого хотела.
Да. Так я и поверил…
– Спасибо и прощайте, мистер Хиссер! – сказал я громко и шепотом добавил: – Будь ты неладен, старый козёл!..
Хиссер привык иметь дело со своими овощами, но я-то был другим и должен был придумать нечто иное, чем сидеть и ждать звонка, который, скорее всего, никогда и не прозвенит. Как назло, голова была пуста, как дырявое ведро, в котором жалобно стонет ветер. Ума не приложу, откуда только это сравнение взялось: я и вёдра-то видел раза три в жизни! Лишь оказавшись дома, я вспомнил о своем десятом дне рождения и порадовался, что большое торжество с театром и фейерверками состоится только в субботу (триста лет оно было мне нужно, когда там, на озере, олень неубитый бродит!). Удивительно, как быстро стерлись из моей памяти и поздравление матери, и «машина снов», которую она вручила мне с утра. Больше всего на свете мне хотелось лечь в постель и проспать десяток лет, но я заставил себя для приличия распаковать подарок и ознакомиться с инструкцией. Программировать устройство нужно было самому, и это слегка приободрило: пусть сегодня я не повидался с Ви, но этой ночью я поговорю с ней хотя бы во сне.
Я встал, чтобы найти мать и ещё раз поблагодарить, но вдруг почувствовал: в комнате что-то изменилось! Конечно – как я только сразу не заметил длинного чёрного, с лёгким металлическим блеском чехла, висящего на на крюке, которого ещё сегодня утром не было! Задыхаясь от волнения, я влез на табурет и снял чехол, наполнивший руки уже знакомой тяжестью. Дрожащими пальцами расстегнул молнию, нащупал холодную сталь тонкого ствола и оцепенел от восторга.
Легендарный «Крестоносец»! Одна из любимых винтовок отца, раньше принадлежавшая деду – ветерану очень давней войны на Ближнем Востоке и фанатичному протестанту, который разве что чертей не искал под кроватью и которого на дух не переносила мама. Длина – четырнадцать с половиной дюймов, вес – чуть больше трёх килограммов; гладкий угольно-чёрный корпус, мягкая и быстрая стрельба. С левой стороны, над магазином, выгравирован тамплиерский крест, с правой – цитата из Библии: «Благословен Господь, скала моя, обучающий битве руки мои, пальцы мои – войне». На предохранителе винтовки написаны слова на латыни: Pax Pacis, Bellum и Deus Vult. В религии я ни черта не смыслил, но латынь завораживала своей чеканной музыкой.
«С этим у виска господин Хиссер, ревнитель чужих тайн, выложит, как миленький, где искать Вильгельмину. С чего бы её предкам быть против нашего общения?.. Да они будут счастливы, что друг их дочери – такой же, как она, нормальный», – подумал я и вздрогнул, ощутив мягкую вибрацию браслета связи на запястье. Хиссер что – ясновидящий?
Но в ухе у меня зазвенел другой голос – самый чудный, самый приятный.
– Герион! Мне сказали, ты беспокоишься!
– Ещё бы! – воскликнул я. – Почему ты не сказала, что переводишься?
Я включил голографический проектор, и тонкое мерцающее лицо Ви нарисовалось передо мной в полумраке, искушая прикоснуться к бездушным пикселям.
– Все произошло так быстро, Герион… Мы виделись с тобой в четверг, а в пятницу мне позвонили и предложили ещё раз пройти тест. Герион, ты был прав! Либо компьютер ошибся, либо я поумнела!
– Что? Приняли?
– Ага.
– Ты сейчас дома?
– Нет… Не поверишь – на Огненной Земле!
– Что ты забыла на краю света?
– Там теперь моя школа, Герион. Настоящая школа – как у тебя. Здесь Умники всем заправляют!.. Их организация называется «Крылатое Солнце». Ребята приезжают учиться со всей планеты! У нас тут иностранные языки! Лаборатория для опытов! Бумажные книги! Медицина!
За тысячи километров от меня она впервые была среди своих, но я не мог разделить её счастье.