Зачем?

Вдруг, когда я был совершенно спокоен, и занимался вопросами воссоединения Германии после революции 1848 – 49 годов и бисмарковщиной – легкий стук в дверь, я отложил книгу… и о, радость! После долгого молчания письмо от Тебя с обычной концовкой “целую крепко Лида”. Нет, родная, я целую Тебя в тысячу раз крепче, в тысячу раз горячее, потому что это Ты, а я люблю Тебя. Читая письмо, я не только читал Твой рассказ, но каждая буква воскрешала в моей памяти дни Можайска. Перед моими глазами появилась Ты, за столом в белом халате переписывающая и сочиняющая “свои истории”, отличные от тех, которыми занимаюсь я. Ты писала и изучала истории болезней отдельных людей, а я изучаю истории болезней всего рода человеческого на всех этапах его существования. Но оставим философию. Если бы только знала, сколько заманчивых надежд Ты вселила в меня словами “Не грусти, родной, я надеюсь, что мы с Тобой встретимся, где и как не знаю, но встретимся”.

Эти слова меня также глубоко тронули, как и первый поцелуй, подаренный Тобою мне в темную, морозную, Можайскую ночь.

Кажется, что это было очень давно, а на самом деле – всего 1 год.

……………………………………………..………

Мне так хочется видеть Тебя. Это известно только мне и…. богу.

……………………………………………………

Заканчиваю. Может быть, Ты никогда не прочтешь это письмо, но все же я целую Тебя крепко, крепко, родная.

Леонид.

Письмо осталось не отправленным, и они так никогда и не встретились. Сохранились только письма полные любви и нежности.

П.п. 40390.

7.06.43г.

Добрый день, дорогой Леня!

Я не знаю, застанут ли Тебя мои письма. Я все Твои письма получила, но не отвечала т.к. целый месяц болела. Сильно похудела, изменилась, так что, Ты меня не узнаешь. После болезни меня освободили от должности начальника отделения, но обещали перевести в хирургию.

Хочется увидеть Тебя. Я так давно Тебе не писала, и как-то все мысли разбегаются, даже не знаю, что писать. Хотелось бы обо всем поболтать. Как прошла Твоя командировка? Я надеюсь, что мы с Тобой после войны встретимся. Где – не знаю, но встретимся. Я жду этой встречи.

Пиши. Целую крепко. Лида.

И вот еще одно неотправленное письмо.

Куйбышев,

Ул. Никитинская, 17, кв. 2

Скворцовой Лидии Петровне.

г. Можга

11.01.43г.

Лидочка, родная, здравствуй!

Сегодня я уже писал Тебе и отправил. Пишу второе, которое отправлю завтра.

За эти дни накопилось очень много на душе такого, что страшно писать, ибо в недавнем прошлом это же я отрицал. Что передумал я за эти дни – писать не буду, встретимся, поговорим. Но все сводится к тому, что Ты не выходишь у меня из головы. Ты герой всех снов, а, в общем, Я не могу без Тебя. Что делать? К тому же Ты очень редко пишешь. Если бы Ты знала, сколько раз я проверяю за день почтовый ящик, то писала бы мне каждый час. Я знаю, что Ты слишком занята, очень устаешь.

Лидочка! Вчера мне снилась наша встреча в Можайске. Неужели, все так произойдет, как во сне? Если бы так – будет неплохо. Ты только никому не говори, что я приеду. Я думаю, о нашей предстоящей встрече. От нетерпения мне делается каждый день все тяжелее.

Не сердись, милая девочка.

Крепко целую и обнимаю.

Леонид.

11

Наконец, мы двинулись в сторону Амстердама. Вот теперь я начала рассматривать тех, кто рядом. Отдельные обрывки фраз, впечатлений, мелких просьб способствовали ускоренному знакомству. Начали просматриваться лица, а главное, запомнила лицо руководителя или сопровождающего группы. То бишь, представителя тур-оператора.

В поездках очень важно помнить лица тех, кто с тобой в одной группе. В чужом городе увидеть “свое” лицо – важней этого не бывает.

Амстердам произвел на меня какое-то растрепанное впечатление.

В первую очередь, от огромного количества странно выглядевшей молодежи. Слово “странно” – это очень мягко сказано.

Трехчасовая экскурсия по старому и новому Амстердаму закончилась в самом центре, около железнодорожного вокзала. Квартал “Красных фонарей” в пяти минутах ходьбы от него – одна из главных достопримечательностей города. Это так странно и грустно. В городе Рембранта и Ван-Гога Красный квартал оказался самым востребованным.

Кроме горечи, обиды, стыда и удивления – больше ничего. Большая часть девочек в витринах со славянскими лицами. Интересно, их мамы знают, что является источником дохода у дочек? Почему мужчин, пользующихся их услугами, не сопровождает чувство собственной оскорбленности при оплате купленной любви. В выражении лиц я не видела страдания. Скорее, равнодушие. Нет, эти девушки знали, на какую работу едут заграницу. “Этих” точно никто не обманывал. А сколько магазинов и магазинчиков с соответствующей литературой, дисками, одеждой “по назначению”, порнотеатр и того же пошиба кинотеатры. Используется естественная потребность человека – жажда знаний. То есть, в первую очередь, разнообразие интересов. Чем разнообразней и глубже знания, тем он более привлекателен и уважаем. На счет разнообразия и широты в этом вопросе в Красном районе Амстердама – полный порядок.

Проходя мимо витрин с застывшими в ожидании работы и денег девушками, я задумалась о том, как славно к вопросу половых отношений мы приклеили слово “мораль”, под которым подразумеваем, как идеал, единственного партнера и ни-ка-ких новых впечатлений. Почему в Советском Союзе эту часть человеческой жизни так ограничили в познании и назвали угрожающим словом “нравственность”? Для чего?

А Запад другой. К услугам каждого в любом кафе и ресторане этого квартала наркотики в еде, в питье и в россыпь. Но не всем это надо.

В одном городе: Анна Франк и квартал “Красных фонарей”.

А в десяти минутах ходьбы дом, наверно все помнящий. Интересно, у камня есть память? Он помнит еврейскую девочку, которая, несмотря на голод, холод и страх, писала дневник? В ее положении оказалось очень много мальчиков и девочек, но дневник, от которого до сих пор сжимается сердце, писала только она. Может, не зря в Библейской энциклопедии 1891 года написано: еврей от слова eber, что означает пришелец другой земли. Она оказалась не такой как все, и оставила нам всем память.

Она писала до своего последнего детского дня, до своего последнего дня на Земле.

Я думаю, если ребенок писал дневник в нечеловеческих условиях, он надеялся жить, надеялся, что закончится война. Девочка надеялась, что вырастит, и у нее будут дети. Но ни она, и никто на всем свете не мог представить, что ровесницы ее не родившихся внучек будут в этом же городе торговать собой.

Я шла по улицам Амстердама удивленная, расстроенная, растроганная, восхищенная и думала о том, как много незначительных событий огорчают нас, как часто мы недовольны по мелочам.

Видимо, не зря говорят, что мы недовольны миром, когда на душе относительный покой.

У каждого из нас свои интересы, свой мир, свои представления о нем. А какой он, этот мир, по-настоящему? Кто знает?

Я гуляла по уютному центру. Узенькие улочки, где нет домов выше трех-четырех этажей. Бесконечные каналы. А в современных районах уже высокие здания. И это в городе, в котором везде вода. Шумная площадь Дам. Тут и огромное старинное здание муниципалитета, которому не мешает работать шум, и обелиск Славы, в честь погибших во время последней войны. Магазины, кафе, рестораны, гостиницы. Музей мадам Тюссо. Там, рядом с восковыми фигурами, меня сопровождал страх, а может, беспокойство, а может, нервное напряжение. Впечатляет, но почему-то не очень интересно.

Наконец-то сбылась моя мечта – я увидела Ван Гога на полотнах. Что-то смущает меня в его живописи. С одной стороны, изумительные портреты, с другой – примитивный рисунок и надорванные мазки. Сочетание ярких красок и тоски. Интересно, если бы ни брат Тео, кто бы заинтересовался его картинами? В огромном музее, который носит имя Ван Гога, есть залы с полотнами Кандинского и Малевича. Стояла и долго-долго смотрела. Никаких чувств: ни эстетических, ни ассоциативных. Видимо, не мое.

А назавтра поездка по Большой Голландии. Маленький Утрехт с населением 70 тысяч восхищает тем, как сохранена старина. Дома XVII-XVIII-XIX веков прекрасно отреставрированы. Брусчатка мостовых, мостики через каналы – все в идеальном состоянии. Так и кажется, что в дверях одного из домов появится герой сказок Андерсена. А еще в городе – университет и лучшая в Европе консерватория со старинным концертным залом. Вот и решение вопросов провинциальных городов.

А Роттердам! Единственный в Голландии, разрушенный во время войны до основания. Современный красавец. И конечно же тихая, аристократично-официальная Гаага. Города, из которых не хочется уезжать.

Я давно читала книгу “Дневник Анны Франк”, не помню, сколько ей было. Но не больше 14. Сколько же детей такого возраста у нас в стране было в партизанских отрядах.

Помню, Заур рассказывал, как вместе с ним – семнадцатилетним, всеми правдами и неправдами пытались уйти на фронт пятнадцати – шестнадцатилетние мальчишки.