Не тягайтесь с Бахусом

Глава 5. Чудодейственный рецепт – это иллюзия

После развода с мужем меня долго мучила депрессия. Мы с ним прожили вмести около 20 лет. По гороскопу он – Водолей, о котором говорят, что он держит в одной руке «мёртвую», а в другой – «живую» воду. Так оно и было на самом деле. Мой муж – добрый, открытый, хлебосольный человек страдал алкогольной зависимостью, осложнённой патологическим опьянением. Выпив лишнего, он становился агрессивным и неуправляемым.

Плохое в нашей жизни с ним сменялось кратковременно хорошим, но это хорошее всегда омрачалось тяжёлым предчувствием его следующего опьянения. С мужем ничего нельзя было планировать. Радужные надежды на совместный труд или отдых безнадёжно рушились. После благостного перерыва он снова напивался, наступал запой, тяжёлый, изнуряющий и мужа, и нас, близких ему людей, и все планы шли прахом.

Муж управлял настроением семьи. Если был пьян, а значит, агрессивен, тут уж не избавиться от плохого настроения, подавленности. Приходилось выслушивать его самые дикие, незаслуженные оскорбления. Грязный словесный поток, выливаясь из него пьяного, оставлял надолго в душе его близких тяжёлый осадок из обиды и возмущения. Если же он был трезв, в семье появлялись оживление и радость.

Алкоголик бессилен перед алкоголем, перед своей неодолимой тягой к нему. Что может быть печальнее, чем зависимость от состояния супруга-алкоголика, когда твои собственные мысли, чувства, желания не берутся в расчёт.

Я с горечью обнаруживала бутылки с водкой, спрятанные им, то за холодильником, то в цветах на балконе, то в сливном бачке унитаза… Порой он сам забывал о каком-либо из своих тайников. Прятал, таился не только из опасения, что ему не удастся выпить открыто. Трезвый он понимал, стыдился, что делает плохо; губит себя, мучает семью, ущемляет её бюджет. Понимать-то понимал, а справиться с собой не мог. Родной человек, напиваясь, превращался в опасное животное. Можно представить себе, каково было жить с ним, при этом работая в большом школьном коллективе и воспитывая сына.

Дикий храп. Распластанное на полу, большое мужнино тело издаёт резкий, тошнотворный запах перегара. Не дошёл до кровати, рухнул. Благо пол тёплый, деревянный. Пока спит, мне надо успеть подготовиться к завтрашним занятиям, закончить домашние дела. Когда проснётся, ничего уже сделать не удастся.

Всё моё существо наполняется мучительным животным страхом. Любимого человека начинаешь бояться и ненавидеть вплоть до мысли о его физическом уничтожении.

И вот «оно» проснулось, зашевелилось. Фыркает, мычит, издаёт нечленораздельные звуки. С громкими падениями, грохотом разбитого горшка с цветком, звоном разлетевшейся вдребезги пепельницы, делает попытки подняться. Встало, шатаясь пошло, явилось на глаза.

Торчащие в разные стороны волосы, заплывшее, распухшее красно-фиолетовое от длительного запоя лицо, злобные, полные ненависти чужие глаза.

─ Хочу есть!

Подхожу к плите, наливаю в тарелку его любимый борщ, кладу в него сметану, режу хлеб. Муж пытается усесться за стол. Садится близко к краю стула, не удержав равновесие, падает, уцепившись за край стола и сильно дёрнув его на себя. Тарелка с борщом слетает со стола, и под сочное ругательство мужа борщ выливается ему за шиворот и растекается по полу. Кое-как муж поднимается, чавкая и скользя пухлыми босыми ступнями по разлившемуся по полу борщу.

С ужасом замечаю, что не успела спрятать нож. Поздно. Угрожающая гримаса мужа, нож взвивается над моей головой, меня охватывает дикий, нечеловеческий страх. Резко подаюсь в сторону, к двери, судорожно проворачиваю в замке ключ и, в лёгком домашнем платье и комнатных тапочках, вмиг «слетаю» с пятого этажа на улицу.

Поздняя осень, холодно. Двенадцать ночи, завтра – на работу. Одна надежда – допьёт остаток и опять упадёт в беспамятстве. Минут через двадцать, окоченевшая и совершенно разбитая, поднимаюсь домой. На полу – распластанное тело…

Наконец запой кончается. Водка уже не лезет, защитная рвотная реакция давно пропала – ещё один признак хронического алкоголизма. Болеет, «лишку хватил», отравлен ядом с головы до пят. А коли больной – стоны, взывания о помощи, слёзы, сопли, одним словом, страдает человек по-настоящему. И представьте себе абсурд – его искренне жаль.

Еще день стонов, и передо мной, принявший ванну, побритый, причёсанный, в чистой одежде суетится над приготовлением плова мой муж, которого я ещё люблю. У него трясутся руки с тяжёлого похмелья, синюшный цвет лица, заметное недомогание. Но взгляд уже родной, нежный и любящий.

Вижу, готов разбиться в лепёшку, чтобы загладить случившееся. Предлагает съездить на природу, отдохнуть. Какая природа?! О, несчастье, отчего ты не всегда такой?! Как я люблю твои красивые трезвые глаза! Согласилась бы на многие лишения, только бы видеть тебя всегда трезвым. Я ещё «мёртвая». Муж начинает усердно «отливать» меня «живой водой». Медленно оживаю.

– Ты опять хватался за нож, я не успела убрать. Мне страшно.

– Ничего не помню, ничего, правда. Я больше не буду пить. Не буду и всё! Мне самому стыдно, противно и тяжело. Ты мне веришь?!

Я очень хочу верить ему, моему горькому запойному пьянице, но уже понимаю, что он не справится с этой трудной задачей, даже если я буду «золотой», и всё вокруг станет складываться самым лучшим образом. (В 90-е годы много было поводов, чтобы в отчаянии напиться, хотя это был не выход.) Бросить пить он смог бы только неимоверным усилием воли, на которое не был способен. Надежда на другие способы ─ иллюзия. Это я отчётливо понимала.

***

Во мне жестоким приговором звучали слова моей коллеги, женщины верующей: «Пьянство – верный признак вины перед богом, пьянство – смертный грех. Пьяница подлежит побиению камнями». Мне больно от этих слов. Какой-то вздор. Что плохого сделал мой муж, в чём провинился перед богом этот добрый, открытый человек?

Он был атеистом. Он искал ответы на свои вопросы, которые мешали ему уверовать в Христа и находил их – логичные, убедительные, соответствующие его миропониманию.

Он смеялся над появившейся после перестройки модой на религию, но ведь это и в самом деле смешно и подозрительно. Коммунист с большим партийным стажем в мгновение ока оборачивается в боголюбца. Возможно ли так легко и быстро менять свои коренные убеждения?

Такие люди напоминают мне перебежчиков, отказавшихся от своих прежних моральных принципов (да были ли они?) и быстро подстраивающихся под новые обстоятельства, новые убеждения. Конформисты, жалкие приспособленцы, а попросту – изменники, которым всё равно где и кому служить, в кого или во что верить.

Попробуй угадай, когда они были искренними: до или после перестройки в 90-е? «Что-то здесь не так, члены политбюро крестятся в церквях, ездят в Мекку на хадж, а Бога не смутил их партийный стаж», – поёт Розенбаум.

«Представь, – говорил мне муж, что христианство насадили на Руси всего 1000 лет назад, а возраст самой Руси – несколько десятков тысяч лет! Наши предки были язычниками. Они верили и поклонялись своим богам: земледелия, любви, ветра, солнца и другим светлым божествам. С этим они жили и процветали в веках. Но нашлись хитроумные, они насадили новую религию, где царя провозгласили наместником Бога. Такая религия, по своей сути, – удобный способ управлять толпой.

Что ж сокрушаются служители церкви христовой по поводу того, что с ними так немилосердно обошлась новая народная власть в 1917 году и в последующие годы – громили церкви, убивали их служителей. Разве сами они не так же поступили с язычниками?

Представители христианства на Руси жестоко убивали язычников, противящихся новой религии, жгли их дома, вырезали целыми деревнями в том числе женщин, детей, стариков. Они уничтожали изваяния богов, в которых верили и которым молились язычники, как врагов убивали служителей их веры.

Я, – продолжал муж, – против разрушений в принципе, будь то православная церковь, языческий храм или памятник великому человеку. Но справедливости ради надо знать, как обошлись на Руси представители Христа с теми, кто веровал в других богов и не смог от них отречься».

Муж приводил слова Наполеона: «Религия – прекрасный инструмент для удержания бедных людей в покорности» и слова своего любимого писателя Эрнеста Хемингуэя: «Все думающие люди – атеисты», напоминал мысль Фейербаха, которая давно не отпускала меня: «Не Бог создал человека, а человек создал Бога», зачитывал мне слова биолога, учёного Ричарда Докинза: «Зачем верить в Бога? Просто будь добрым ради победы добра! <…> Правда, которую открывает наука, так прекрасна и волнующа, что просто непристойно наполнять разум глупыми средневековыми альтернативами, не имеющими ничего общего с правдой».

Слова мужа только глубже укрепляли меня в этой мысли. Я ведь, как и он, как миллионы советских детей, родилась и воспитывалась в семье атеистов и стою, хоть и маленьким хвостиком, но в одном строю с атеистами: Циолковским, Хемингуэйем, Макаренко… Это ведь не платье; сняла старое, надела новое. Это серьёзно и глубоко. Это убеждение, которое формировалось во мне не одним днём, потому так сложно отказаться от него, тем более ради того, чтобы «быть как все», мода на веру – это ли не бред!

Трудно не согласиться с мыслью учёного-биолога, профессора С. В. Савельева: «Ад и рай – это всего лишь две части конструкции мозга, за которые отвечает двойственность – „хочу“ и „надо“. И вот на балансе ада и рая паразитируют все религии мира. Они продают конструкцию нашего мозга под видом доказательств того или другого явления.»4

Не раз вспоминала я рассказ мужа о том, как его бабушка и мать хотели крестить его. Чтобы не обидеть родных, ломая себя, муж согласился пойти в церковь. Но когда ритуал был завершён, ему вдруг стало невыносимо от собственного малодушия, от насилия, совершённого над собой. Выйдя из церкви, он сдёрнул крестик с груди и забросил его далеко, насколько хватило сил.

Но был у мужа свой Бог. Когда муж страдал после запоя, он неистово обращался к нему: «Боже, помоги! Мне больно! Я не хочу так жить, помоги, я прошу тебя! Прости меня за всё!» Но его Бог будто отвернулся от него.

***

Ещё нет ни сил, ни желания, чтобы снова начать разговор с мужем о нашей семье, но одно мне уже ясно – так дальше жить нельзя. Хочется быть спокойной за сына, отдаваться любимой работе, высыпаться, просто жить нормальной жизнью.

Муж, преодолевая недомогание от многодневного отравления алкоголем, пытается шутить, строить планы на будущее, навёрстывает упущенные дела. И через два-три дня становится нормальным, серьёзным человеком. В семью возвращается долгожданный покой.

Очень не хочется, но снова осторожно завожу разговор о нашей с ним жизни, прошу мужа обратиться за помощью к наркологу, предлагаю вместе с ним сходить к врачу. На это следует его бурный, раздражительный ответ: «Я не алкоголик! Я больше не буду пить! Поверь мне! Я здоровый мужик!» Но ещё 6—7 дней семейного покоя и снова начинается запой, пропасть, «чёрная дыра».

Наблюдая за мужем, я поняла, что алкоголизм – это не что иное, как тяжёлая зависимость, по сути, болезнь. Но муж сам должен принять решение – не пить. Это для него архитрудно, нужна огромная сила воли, но другого пути нет. Чудодейственных рецептов для излечения алкоголика не существует. Есть только три дороги для выхода из алкоголизма: морг, психлечебница и самостоятельный, решительный, полный отказ от спиртного.

Глава 6. Такая была жизнь

Однажды вечером муж не пришёл с работы домой. Я боялась его пьяного возвращения и одновременно тревожилась за него. Пьяные плохо держатся на ногах, поэтому часто становятся лёгкой добычей хулиганов. Обзвонила знакомых, обратилась в скорую помощь, в морг; никто, ничего не знал о моём муже. Успокаивала себя мыслью о том, что такое уже было. Наступило утро, мужа всё нет. Бужу сына. Завтракаем, собираемся, уходим вместе с ним в школу: я – на работу, сын – учиться.

Войдя в школу, погружаюсь в детский водоворот шумной школьной жизни. Личные проблемы отступают, уходят на второй план, тонут в море сложных детских чувств и непростых отношений. Дети пришли в школу из разных «миров». Кого-то мать накормила завтраком, поцеловала, дала денег на буфет, проводила с добрыми напутствиями. А кто-то провёл ночь в пьяном угаре родителей, намучился, не выспался, у него скверное настроение и физическое недомогание. Никто не позаботился о его завтраке и о чистоте его школьной одежды. Но оба ребёнка утром – за одной партой. Оба должны прилежно учиться. В детской жизни, как и во взрослой, много трудностей. Очень жаль, что иным родителям нет до этого дела, что далеко и не все учителя задумываются над этим.

Подоткнётся к тебе на перемене мальчишка-воробышек, нахохлится, стесняется. От мучительного вопроса у него на лбу, между бровками, недетская складка. Весь съёжится от неловкости, но жмётся ближе, ищет доброго участия. Его вопрос не даёт ему покоя и он, наклонившись ко мне, тихо, чтобы слышала только я, задаёт свой вопрос, от которого у меня сжимается сердце, и на который невозможно ответить ничего вразумительного:

– Почему моя мать такая, зачем она пьёт? А я её люблю.

Как много тепла могут дать дети, когда и ты отдаёшь детям своё сердечное тепло. Оно возвращается к тебе сторицей, поистине в сто раз превышая твои душевные затраты. Кого-то подбодришь, кого-то, не одёрнешь, придержишь в неуёмной энергии, кому-то искренне поможешь или поделишься с кем-то доброй улыбкой, кого-то осудишь строгим взглядом для его же пользы. Дети открываются только на искреннюю заботу, доброту и естественность. Они лучше взрослых чувствуют притворство и фальшь, их не проведёшь.

Многогранна и сложна задача учителя, потому что сам он не семи пядей во лбу. К ответу порой пробиваешься бессонными ночами, мучительной работой сердца и ума. Не всегда найдёшь в учебнике ответ на свой вопрос. Порой идёшь к решению интуитивно и, придя к выводу, правильность которого позже подтверждает жизнь, радуешься своему прозрению, своей удаче. Иногда ошибаешься, и тогда ошибка мучает и жжёт тебя тяжёлой досадой долгие годы. Ошибочное слово, действие уже ничем не изменить и не исправить. Ведь дело имеешь с детьми, их живыми сердцами и душами, а не с безжизненными болванками.

В 90-е годы, когда в связи с банкротством и закрытием предприятий шло массовое сокращение рабочих мест, кто только не пытался «воткнуться» в школу, чтобы заработать хоть какие-то деньги. К тому же, население, у которого в связи с инфляцией сгорели денежные вклады, откровенно говоря, недоедало. В учительском составе школы оказывались те, кто был неизмеримо далёк от работы с детьми. Насмотрелась я тогда на чужаков в школе, на их муки с детьми и на муки детей, обучаемых этими чужаками.

На поприще учителя можно допускать только тех, кто любит детей. «Воспитателем и учителем нужно родиться; им руководит прирождённый такт», – говорил известный немецкий педагог Дистервег. Идти в школу ради заработка – непростительное заблуждение и, если хотите, преступление. Об этом уже много сказано, но напомнить лишний раз не мешает. Ведь человек так устроен, что ему постоянно надо напоминать простые истины. Посмела затронуть учительскую тему, так как работала с молодёжью, подростками и младшими школьниками в течение двенадцати лет.

Работа в школе, несмотря на все её трудности, приносила мне радость и моральное удовлетворение. Но судьба редко позволяет человеку такую роскошь – иметь всё сразу. Если ты счастлив в семье, то не нравится работа, если нравится работа, то не всё как надо складывается в семье. Если ты счастлив в семье и любишь работу, то не удаётся завести своего ребёнка. Если нравится работа, счастлив в семье, есть дети, то нет нормального жилья, не хватает средств на достойную жизнь, и так до бесконечности.

***

Мой рабочий день заканчивается, устала, подвожу итоги. Вспоминаю, что я мать, жена, что у меня есть дом и другие обязанности, которые я тоже должна и хочу добросовестно выполнять. Болью пронзило воспоминание о муже, заныло сердце, возникло ощущение неисправного звена в моей жизни. Хочется наладить это злополучное звено, чтобы наступил порядок и главное, чтобы каждому в нашей семье хотелось возвращаться домой.

Работа приносит мне радость и здоровую усталость. И материнство – тоже, хоть это нелёгкий крест, если ты не просто самка, для которой родить – дело нехитрое, а думающая мать. Но, слава богу, здесь у меня порядок. А вот муж – это и есть в моей жизни неисправное звено. Где он сейчас, почему вчера вечером не пришёл с работы домой, не явился утром, что с ним? Сердце охватывает тревога, мысль о его пьянстве невыносима.

Возвращаюсь с работы домой. Сын уже пришёл из школы, порадовал пятёркой по литературе. Он быстро взрослеет. Он уже не тот малыш, который звал меня поиграть с ним в солдатиков. В нём появилась рассудительность, стремление к анализу жизни, тонкое чувство юмора. Я довольна тем, что сын охотно занимается спортом, много и увлечённо читает.

Мемуары о Великой Отечественной войне, книги Джека Лондона, Вальтера Скотта, Жюль Верна, Фенимора Купера, которые стоят на полках в его комнате, он давно прочёл. Не могло не радоваться моё сердце, когда однажды, включив магнитофон, я услышала вместо музыки голос сына, декламирующего отрывок из «Полтавы» Пушкина:

Но близок, близок миг победы.

Ура! Мы ломим; гнутся шведы.

О славный час! о славный вид!

Еще напор – и враг бежит.

Теперь сын берёт книги с книжных полок – в зале: Ф. Достоевский, Л. Толстой, У. Шекспир…

Как много мы не успеваем додать нашим детям из-за занятости, личных передряг, усталости, а порой и банальной лени. Мы, отклоняя просьбу ребёнка пообщаться с ним, забываем о важном. Скоро он перестанет нуждаться в нашем обществе, тогда не он, мы потянемся к нему, но его молодые мысли повлекут его дальше: в свой мир, к своим мечтам, своим желаниям. Как потом «позвать, чтобы он услышал, как догнать его душу, ускользающую…«5от нас?

Обедаем с сыном. Дальше – у него ответственная баскетбольная игра, а я отправляюсь искать мужа. Его работа, дача, гараж – нигде его нет. Темнеет. Возвращаюсь домой. На душе тревога, горечь, безысходность. Вдруг вижу: возле автобусной остановки, за скамьёй, лежит человек. Душу охватывает сильное волнение.

На скамье сидит пожилая женщина. Заметив меня, она сокрушённо качает головой, переводя взгляд с меня на лежащего. Подхожу ближе – мой муж. Пытаюсь растолкать, разбудить его. В ответ – мычание. Наконец сквозь мутный, плавающий взгляд: «Это ты, жёнушка?» Моё сердце сжимает мучительная жалость, досада, ощущение беды.