В глуби веков

Ни один полководец не смог ответить Дарию, сколько у него войска.

– Столько, что и сосчитать невозможно!

– Это вам невозможно, – проворчал царь, – а я сосчитаю. Царь Ксеркс тоже считал когда-то!

Дарий, по примеру Ксеркса, велел соорудить круглую ограду из кирпича, такую по размеру, куда могло бы войти ровно десять тысяч воинов в полном вооружении. Воины входили туда толпой. Полно? Значит, десять тысяч. Отходи в сторону, входите следующие. Еще десять тысяч. Отходи в сторону. Следующие…

«Когда увидят, что их так много, смелее будут воевать», – думал Дарий.

Считать начали с утра, лишь взошло солнце. Отряды воинов входили в ограду и выходили, входили и выходили. Постепенно они заполнили широкую равнину вокруг Вавилона. Только ночь заставила прекратить счет, а войско еще было не все сосчитано.

Царь не покидал лагеря. Над его шатром высоко поднималось сверкающее изображение солнца, светлый лик Ахурамазды – бога, которому молились персы. Войско, просторно расположившееся на равнине, казалось еще многочисленнее, чем было, – такое широкое пространство оно занимало.

Царь отправил свои деньги и сокровища в город Дамаск, в Келесирию[22 - Келесирия – Глубокая, или Нижняя, Сирия – долина между горами Ливан и Антиливан. Дамаск – столица Келесирии.], подальше от войны, от врага. Приближался день, назначенный для похода. И чем ближе подступал этот день, тем тревожнее становилось на душе у царя. Нападала тоска. Нарушена его спокойная, полная удовольствий и наслаждений жизнь – это сердило Дария. Царедворцы досаждали лестью. А что ему их лесть, если никто из них не смог заменить его и он сам должен вести войско! Сатрапы являлись с просьбами и жалобами. Только и думают о своих делах, а как защитить их сатрапии – об этом должен думать царь!

Дарий стал бояться приближения ночи, ему снились странные, полные непонятного значения сны. Он призвал магов, толкователей снов.

– Я видел лагерь Александра. Он весь пылал, да так ярко, что глазам было больно. Что предвещает этот сон?

– Это хорошее предзнаменование, царь. Лагерь Александра сгорит не только во сне, но и наяву.

Дарий успокоился. Но вскоре ему опять приснился сон.

– Я видел, что македонского царя привели ко мне. И он был в персидской одежде, в такой, какую носил я, когда еще не был царем.

– Это хороший сон, царь. Царь Македонский вместо царской одежды наденет одежду простого воина, потому что перестанет быть царем.

Но на этот раз, как только угодливые маги умолкли, вперед выступил старый седой жрец. Он встал перед царем прямой и непреклонный.

– Эти толкования неправильны, царь. Твои сны предвещают другое. Яркий свет в лагере Македонянина сулит ему победу. А персидская одежда на нем означает, что ему быть царем Азии. Ведь и на тебе, царь, когда ты вступал на престол, была такая же одежда!

Придворные громко зароптали и вытолкали жреца из царского шатра.

– Он выжил из ума! Царь царей, не слушай его! Ты просто не можешь не победить Александра!

А потихоньку тревожно шептались, вспоминали еще одну дурную примету. Когда Кодоман только что нарек себя Дарием, он приказал переделать форму ножен для персидского кинжала – акинака. Эллинские ножны ему нравились больше, пусть и у персов будут такие же. Маги еще и тогда предсказывали недоброе:

– Мы отказались от своего персидского оружия, предпочли эллинское. Так и власть над персами перейдет к тем, чьему оружию мы подражаем!

И царедворцы, привыкшие к лени дворцовых покоев, где так хорошо жилось при столь бездеятельном и беспечном характере Дария; и сатрапы, приведшие войска из своих отдаленных сатрапий, где они сами были как цари; и полководцы, на которых теперь наваливалась тяжесть войны, – все эти люди были встревожены неприятными предзнаменованиями. И так уже было довольно военных неудач, а тут еще сны царя и разные приметы, грозящие бедой!

Утешала только надежда, что на этот раз, при таком огромном войске, они наконец разобьют Александра. И тогда снова на их земле и в их жизни наступит спокойствие.

Из Киликии пришло известие: царь Македонский в Тарсе, он тяжело болен и не выходит из шатра. Мрачное лицо Дария сразу просветлело.

– Он по-настоящему болен?

– Разное говорят, царь. Македоняне плачут. А киликийцы думают, что он притворяется, чтобы не воевать с тобой.

Дарий засмеялся:

– Я так и знал! Конечно притворяется. Проведал, сколько у меня войска, и теперь испугался!

Дарий приказал тотчас готовить войско к походу. Надо настигнуть Македонянина в Киликии. И там, среди гор, где он прячется, как лисица, уничтожить его!

Подошел день, назначенный для похода. Накануне, ночью, в войсках почти никто не спал, к рассвету все должны были тронуться в путь.

На рассвете костры погасли. Войско построилось. Но сигнала к выступлению не было – персы ждали, когда взойдет солнце. По древнему обычаю, они должны были приветствовать восходящее светило, совершить свои молитвы ему. И тогда уже начинать все, что задумано.

Солнце поднялось над широкими равнинами Месопотамии, божество показало свой светлый лик, и персы с молитвой пали на землю. И как только молитва была произнесена, у царского шатра завыла военная труба. Сигнал к выступлению.

Персидские войска тронулись в поход. Дарий торопился. Он хотел как можно скорей обрушиться на Киликию всей своей военной силой. Но войско его, огромное, разнородное, не умело и не могло двигаться быстро. К тому же надо было соблюдать все обряды и обычаи: ведь с войском идет сам царь царей, Дарий Третий, Ахеменид, бог на земле, окруженный всеми почестями и роскошью, без которых он не может показаться народу.

Это было торжественное шествие. Первыми шли маги. Они несли серебряные алтари с мерцающим на них огнем – божеством персов. Это был, по словам магов, священный огонь, который никогда не угасал. Маги, все в белых одеждах, шли медленным шагом и громкими стройными голосами пели древние священные гимны.

Вслед за их белыми рядами ярко полыхал пурпур плащей. Это шли юноши; их было триста шестьдесят пять, столько, сколько дней в году.

Сохраняя интервал, белые кони везли роскошную золоченую колесницу, сиявшую под лучами солнца. В колеснице никого не было, но персы считали, что на ней восседает сам Ахурамазда, бог света, их высшее божество, которое сопутствует царю в его походе и делает его непобедимым.

За колесницей вели огромного, необычайной красоты коня, покрытого драгоценной, шитой золотом попоной. Это был «Конь Солнца», конь божества.

Потом ехали десять колесниц, сверкавших золотом и серебром. Возницы были в белых одеяниях, с золотыми венками на голове. За ними следовали всадники двенадцати племен Персидского государства, все в одеждах своего племени, все с оружием своего племени…

Ровным шагом, гордо красуясь военной выправкой, шли «бессмертные». Роскошь их одежд и украшений ослепляла – густо расшитые золотом плащи, одежды с длинными рукавами, на которых, как звезды, сверкали драгоценные камни, тяжелые золотые ожерелья на груди… «Бессмертных» было десять тысяч – поток золота, ярких тканей и блеска драгоценных камней.

Чуть приотстав от них, шли «царские родственники» – придворные царя. Можно было подумать, что это идут женщины, – так пестро и нарядно они были одеты и так мало у них было оружия. Их было пятнадцать тысяч – еще один поток роскоши и сверкающих украшений.

Дорифоры, придворные, хранившие царскую одежду, шли с копьями. И уже вслед за дорифорами ехал сам царь царей Дарий Третий, Кодоман.

Царь в своей колеснице возвышался над всем войском. На его колеснице с обеих сторон были золотые и серебряные изображения богов. Дышло своим радужным сиянием заливали драгоценные камни. Две золотые статуи богов – Нин и Бел, – в локоть высотой, охраняли царя, а между ними раскрывало крылья золотое изображение птицы, похожей на орла.

Царь стоял неподвижно, глядя вдаль поверх голов своих воинов и телохранителей. Он был в пурпурном одеянии с белой полосой посередине. На плечах был накинут тяжелый плащ, расшитый золотыми ястребами. На его кушаке, которым он был опоясан, висел акинак в драгоценных ножнах. Фиолетовые с белым повязки украшали кидарис[23 - Кидарис – царский головной убор.] Дария.

Двести приближенных царя, его телохранители, сопровождали его. А следом за ними шли пятнадцать тысяч копьеносцев, у которых копья были украшены серебром.

Потом снова шли пехотинцы. Тридцать тысяч воинов шагали, поднимая огромную густую пыль. А стадий спустя, там, где пыль снова ложилась на дорогу, ехала мать царя Сисигамбис и его прекрасная жена. Толпа женщин верхом на конях окружала их колесницы.

Царские дети тоже не остались дома. Они ехали в закрытых повозках – гармамаксах. А с ними – их воспитатели, слуги, евнухи… Шестьсот мулов и триста верблюдов, под охраной стрелков, везли богатую царскую казну. Тут же ехали жены родственников царя, жены его придворных, толпа торговцев, снабжавших войско провиантом, слуги, рабы…

И следом за этим сверкающим окружением царя шло его разноплеменное, плохо вооруженное, плохо обученное, собранное со всех концов Азии войско. Войско двигалось тяжело, медленно. На пятый день оно привалило в широкую Ассирийскую равнину.

– Вот здесь мы и остановимся, – сказал царь, – здесь и будем давать бой.

Лагерь раскинулся на равнине, словно огромное селение. Можно бы отдохнуть после нелегкого перехода. Но Дарий не давал воинам ни покоя, ни отдыха. Он боялся, что Александр застанет его врасплох. Он все время ждал его появления и держал в напряжении войско.

Но Александр не появлялся. Дозоры, окружавшие лагерь, видели только пустынные горизонты с их жаркой, неподвижной тишиной…

Дарий начинал нервничать. Царедворцы и военачальники кланялись ему до земли, обливали его лестью, как патокой, осторожно давали советы. А советы были такие, которые совпадали с мыслями и желаниями самого царя, – эти люди словно подслушивали их.