Мой любимый призрак. Городские мифы

Медленно поднялась с железной скамьи и спешит на осенний бал вместе со своим генерал – губернатором Любаша. Она не может пропустить этого события, оно бывает только один раз в году вот в такую вот осеннюю полночь, распахнулись двери их дворца, и он встречает своих гостей.

Туда же устремился и наш адмирал, ему просто хочется покружиться в танце с очаровательной незнакомкой…

Только об этом осеннем вальсе или мазурке он мечтал почти целое столетие, пока наконец не вернулся со своего корабля призрака на землю, и сегодня у него есть последняя возможность остаться на берегу, если юная и прекрасная дева влюбится в него и спасет… Если бы сам он не влюбился в чужую жену, то все так и было бы, вероятно. Но стоило только ее увидеть и все забылось, все исчезло. Он готов пожертвовать своим спасением ради этого осеннего вальса.

Хмурится генерал, но разве может его юная жена отказать адмиралу, да она еще и не ведает, что губит обоих. Но только страсть, только музыка, только танец волнуют ее в этот час. Не ведает, не знает, ей просто хочется танцевать. А он так молод, так красив, что все остальное уже не имеет значение. И в залу, заполненную лунным светом, в самый разгар бала врывается темная фигура арестанта, бунтовщика, гения. Он освободился, наконец, из гранита, и словно Атлант, сбросил всю тяжесть, которая была на его каменных плечах все эти годы… Как его любимый черт, он мечтал только об одном, чтобы воплотиться, и вот в осеннюю полночь свершилось… Его глаза сверкают праведным гневом, но звучит музыка, и кружатся пары, каким чужим и далеким он должен казаться в этой веселой и радостной толпе призраков… Если бы молодая и прекрасная Незнакомка не бросилась к нему с восторгом:

– Федор Михайлович, дорогой, я так долго ждала вас, я должна была вас увидеть и спросить о многом, неужели это свершилось.

– О чем же, милостивая сударыня?

– О бесах, конечно о бесах, у меня докторская диссертация, и как прекрасно будет, если я услышу обо всем из первых уст. Елена, меня зовут Елена, какая радость увидеть вас, услышать.

Писатель отпрянул от Елены, пытаясь понять, о чем она говорит.

– Но какое отношение имеют бесы к городу, к балу? Я так устал, мне просто хочется немного отдохнуть.

– Но это же ваш роман, самый скандальный, самый таинственный…

– Роман? Мне бы хотелось романа с таинственной незнакомкой, а вы, как я погляжу, о писательстве. Можно отдохнуть от каторги хоть единственную ночь, может быть, мы потанцуем? Ну их, бесов, разве стоит на них тратить единственную ночь?

Он с завистью наблюдал за тем, как адмирал обнимает нежно и трепетно тонкий стан жены генерал-губернатора.

– Танцевать? Но я не умею, не могу, у меня диссертация, я должна, – Елена лепечет что-то, все еще не отходя от писателя.

Но он уже шагнул вперед, подхватил какую – то даму, и закружился немного неуклюже, но получая от танца невероятное удовольствие.

Кружились пары, Елена не могла пробраться к своему кумиру, и только слышала:

– Единственная ночь осени, когда мы можем освободиться от пут, вырваться из гранита, хочется только танцевать, танцевать до самого рассвета, все остальное потом.

– Не может быть, – шептала Елена, – разве творчество, разве то, как мы его воспринимаем, принимаем, не самое главное? Ладно, адмирал, но Федор Михайлович, не может быть, чтобы он так легкомысленно относился к своим гениальным романам.

И тут она услышала странный хохот рядом…

– Неужели тебе никогда не хотелось жить и любить? Только жизнь, реальность, а не книги и не исследования, это чудное мгновение – единственное сокровище, которое у нас есть. Из-за Елены началась война, а ты никак не можешь чужих бесов оставить в покое и просто жить. Смотри, как прекрасна осень, даже твоему гению хочется танцевать, а ты еще жива, у тебя еще ничего не потеряно, или на самом деле оценить можно только когда все потеряешь?

– Я еще жива, – повторила Елена.

В тот момент мимо скользнул адмирал с Любашей, потом гений с какой-то дамой. Они смеялись над ней и таяли в тумане.

Распахнулись шторы и желтые листья кружились в заполненной музыкой бальной зале. Елена взглянула в старинное зеркало, около которого она невольно остановилась, и с ужасом заметила, что она там не отражается… Но кто-то уже подхватил ее, словно осенний листок, и закружил в вальсе, она пыталась, но никак не могла рассмотреть лица незнакомца. Ночь заканчивалась, начиналась обычная жизнь

Осень вырвалась из плена грез и облачного сна,
И легко самозабвенно, обнимает мир она.
И кружится легкой птицей над туманной мостовой
И в окно твое стучится: просыпайся, что с тобой?

Скульптор снов моих печальных, ты в тумане снова нем,
И с любовью и с отчаяньем, мир свой лепишь, но зачем.
Твой угрюмый Достоевский город милый мой клянет,
И устало так по-детски, он во мрак его идет…

Пьедестал был пуст, я знаю, только там, в пылу страстей
Снова где-то возникает странный, страстный и ничей.
Говорят, что просто осень наши души бередит,
Первый лист, он красный очень на плече его лежит. ъ

Ходит зол и неприкаян, и узнать не может мир,
Каторжанин, и властитель душ, и музыки и лир.
Так уж вышло, что, страдая, он искал назад пути,
Осень в тишине витая помогла тот путь найти.

Говорят, что снова видят, то на Любинском, то там,
За чертой. О, мрачный витязь в темных водах Иртыша,
Ермака ли он спасает, ищет золото во мгле,
Вот в тумане возникает адмирал мой, как во сне.

Осень кружился над ними и зовет куда-то в даль.
Мир ночной душа покинет, и останется печаль.
Адмирал спешит к Любаше, знает, им еще на бал
Достоевский зол и страшен, мимо, мимо пролетал.

Глыба мрака, и пугая, мир, разбуженный грозой,
Он по городу шагает, вслед рычит Иртыш седой.
А к нему спеши Елена, завернувшись в синий плащ,
Как легко и вдохновенно говорит, и слышит плач,

Завтра новая стихия озаряет зеркала,
Снова в ярости мессия, снова дева так светла.
Город спит, встречая осень, ветер за окошком стих,
Адмирал счастливый очень на мазурку пригласит.

Губернатор за женою так ревниво вновь следит,
Страсти ярости волною окрылен во мрак летит.
Гений, плен свой не приемля, и в тумане сентября
Первый лист летит на землю, осень дивная, царя,

Души нам иные бросит, и пугает и манит,
– Не грусти, здесь просто осень, просто Омск устало спит.
Обнажено, окрылено, утопая в мире грез,
Грозный гений даме черной листьев золотых принес.

И присел потом устало, и ревнует и молчит.
Рядом профиль генерала, и в мазурке мир затих.
Пусть покружится Любаша над опавшею листвой
Как тревожно, дивно, страшно жить в тумане, город мой.