Пили ром, и дев крутых делили,
И куда-то в полночь уходили,
И кого-то дальнего любили.
Ну а он в тиши своей каюты,
О поэмах спорил и ярился,
Если там, в тумане не сдаются,
Значит, снова этот мир разбился
На штрихи его, и пусть не зримы,
В тишине печали и утраты
Любовались ими херувимы,
И несли корабль его куда-то.
И к холодной пристани причалив.
И пройдя все бури и утраты,
Ждал он снова деву на причале,
А она ушла, ушла куда-то.
Волны возле ног его уснули,
И искали света и расплаты,
И стояли боги в карауле,
И несли, несли его куда-то.
Только смелым море покорится,
Только дерзких обожают музы,
И так просто в небе раствориться,
Даже им, отчаянным и мудрым.
Нет не принца, жду я капитана,
Он придет, грозы не побоится,
Будет в небе биться неустанно
Ветер, Посейдон нам будет сниться.
Тихий берег навсегда оставив,
В лоно волн он утопает снова,
И глухими темными ночами,
Пьет он ром рассеян и взволнован.
Не хотел мириться и сдаваться.
Пусть над ним смеялись Серафимы,
Капитан Летучего Голландца
Проносился в сумерках незримый.
Бессоница
И вдруг бессонница явилась в старый дом,
Уселась в кресло, речь ведет о Блоке,
И вижу, тает профиль за окном,
И он уходит. Гневный и высокий,
Но почему так август сиротлив,
И тяжек, что не выдержат поэты.
И странных строк изысканный мотив,
Нам говорит о смерти, и воспеты.
Они и прокляты в 17 году.
И оставляют Анну, сиротливо,
За гробом вновь поклонники идут.
И слышатся тех песен переливы.
Неузнаваем, странно одинок,
Средь Демонов он свой, я это знаю,