Перо из крыла Ангела. Тайны творчества

Редактор сидел молча, он казался непроницаемым, наверное, даже он в тот момент не ведал, близка ли она к разгадке или стала от нее еще дальше.

Когда работаешь с женщинами, разве хоть что-то предугадать можно?

Кажется, он даже загрустил, или это только сплошное притворство?

Представилась она гораздо проще мне… И словно в той самой безбашенный игре, где проигрывали миллионы, если не правильно отвечали, она напряглась так, что могла бы лишиться чувств.

От ее недавней легкости не осталось и следа. Алине казалось, что Атлант, о котором она только что закончила повествование, положил земной шар на ее плечи, и она не сможет обмануть никакого Геракла, так и придется держать его до самого конца своих дней… Странное чувство, ничего не скажешь.

Она вела свою игру, только не «Как украсть миллион», потому что нельзя взять деньги и уйти, не отвечая на следующий вопрос. Как раз наоборот, ей не достанется ничего, если она уйдет молча… Такую игру мог вести только ее редактор.

– Орфей, помоги мне, Орфей

– Вот к нему —то нужно обращаться в последнюю очередь, – подсказал ей редактор, – он и любимую свою не смог вывести, а тебя и подавно. И за что только вы все так любите этого Орфея… Хотя, понимаю, любовь зла, полюбишь и Орфея.

Это было озарение или величайшая глупость, на которую только женщины и способны. Мысленно Алина попрощалась и с редактором, и договором, а может быть и со своим творчеством, но то, что она выпалила, сначала не поняла даже сама, и он, кажется, не понял.

– Поэтический сборник, 20 авторских листов.

Теперь она пристально смотрела на него, так как никто никогда на него не смотрел, не посмел бы, но этой девице больше нечего было терять.

Она видела, как каменело и мертвело его лицо, словно он раздумывал о чем-то и прикидывал, что же ему следует сказать и сделать…

– Почему ты так решила…

– Я брякнула первое, что пришло в голову.

– Орфей спас тебя или ты его, черт ногу сломит, чтобы разобраться в том, – бормотал он, доставая договор, где так и было все указано, но самое главное, Алину поразила цифра гонорара..

Какие там «Тайны наслаждения» и «Легкая эротика метели» тиражом 100000 экземпляров.

Она поставила свою подпись и взяла экземпляр договора, уверенная, что он тут же растворится у нее в руках, ну в лучшем случае там будет только несколько белых листков.

– Не исчезнут, не надейся, я слишком долго ждал автора, который сможет угадать мою редакционную политику, с того проклятого 1917 —ни один не угадал. Они строчили дикие производственные романы, нудные воспоминания из собственной бесцветной жизни, ужасающую порнушку, любовную тягомотину, из-за которой у меня сводило скулы. Но ни один из авторов 20 века никогда не мог угадать чего хочется мне. Не обольщайся, ты тоже недалеко от них ушла, три раза ты пыталась угадать чего якобы хочется мне самому – какая дикая порой самонадеянность бывает у людей… Не знаю, что позволило тебе, наконец, угадать..

– Орфей, – говорила Алина

– И все-таки Орфей, – задумчиво повторил Редактор, – впервые за тысячу лет он немного по-другому подумал об этом герое-неудачнике, который не мог ничего сделать в реальной жизни, даже спасти свою любимую, и только его песни способны были чаровать весь мир.

У него не было ни дерзости Тезея, ни силы и воли Геракла, ни невероятного обаяния Персея, ни коварной хитрости Одиссей, ни мощи царя Агамемнона, у него были только чарующие песни. И кто бы мог подумать, что именно Орфей окажется в какой-то миг впереди и победит в поединке пошлятины и лицемерия с ПОЭЗИЕЙ. Он не вывел из тьмы свою Эвридику, но он попытался вывести к редактору Поэзию.

Но ему на этот раз удалось вывести Алину из лабиринтита бульварщины, и где-то рядом уже хрипел Пегас Персея, и она верила, что голова Медузы не обратит ее в камень на дороге, по пути к Парнасу. А надо было признать, что дорога эта стала нехоженой, неезженой и заросла крапивой, лопухами и колючками да так, что и самому отважному не пробраться…

Поэзия снова вошла в сферу интересов ее любимого редактора и стала частью редакционной политики, как во времена серебряного века, какой чарующий и сладостный сон, как же не хочется просыпаться и возвращаться к пошлой и жуткой реальности. Но сон с четверга на пятницу, а если сбудется?

Правда, да конца света, до 21 мая всего один день, наверное, это слишком мало, хотя если есть еще хоть один денно, то не все потеряно…

Метались тени женщин и коней
Над пропастью серебряного века.
И ужас, проступавший все ясней,
Нам показал – эпоха вдруг померкла.
В истошном крике ворона – кошмар,
И ужас больше души не оставит,
И совесть снова жалит, как комар,
А миром только дикий хаос правит.

О, грации, о, музы, в этот час
Вы словно вечно загнанные кони,
И больше не останется для вас
Поэтов и художников, погоня
Вас к пропасти бросает, миражи
Там в городе несбывшихся иллюзий,
Лишь тени продолжают стойко жить.
Но где же ваши песни, где же люди.

И там, в тумане, мраке, у черты,
Где рушится прекрасная эпоха,
Лишь Дьявол усмехнется с высоты,
А в пустоте я вижу профиль Блока,
«Увижу я, как будет погибать, —
Он говорит так тихо, так печально,
И только в пустоте немой опять
Метались музы, уносили тайны.

Мир нем и слеп, ему не до стихов,
Поэзия осталась за чертою.
И пусть хранит надежда и любовь,
Век – каменный цветок, а нам не стоит
Мечтать о том, что чуду вопреки,
Появятся прекрасные поэты,
Когда Пегас над пропастью летит,
И гибнет на лету по всем приметам.

Нам проза остается в грозный час,
И погибает милая Отчизна.
И тайна ритма остается в нас,
Последний луч, там свадьба или тризна?
А все равно, и вдохновенья нет,
Я вижу гибель гордого Пегас,
И женщина – звезды сгоревшей свет,
Обрывки грез, иллюзии и фраза,

Которой не припомнить мне вовек,
Откуда это, кем-то написалось,
И только над пустыней белый снег
Парит и тает, и душа металась,
Как тени женщин дивных и коней,
В тумане грез, мне это лишь приснится.