– Оно позволит мне увидеть многое из того, что недоступно постороннему глазу, – говорила дама, приятная во всех отношениях, всегда окутывающая себя многочисленными тайнами.
Ника уверяла своих близких друзей в том, что родилась в тот день и час, когда ушла из мира первая Маргарита, чтобы в ее обличии вернуться в мир этот снова. И вообще королевы и ведьмы всегда возвращаются. Им становится скучно там, на небесах, потому они возвращаются назад.
Правда, потом, когда лет ей стало по тем подсчетам достаточно много, она пыталась скрыть этот уникальный факт. Но те, кто знал ее не первый день, даже догадывались об истинном ее возрасте, почему то уверенные в том, что это с одной стороны просто красивая история, нагонявшая в мир туману, но она могла быть и правдой. А почему бы и нет? Жизнь порой дарит такие удивительные события, какие не придумает самый гениальный писатель.
Правдой стало и то, что в тот день, когда на уютной своей даче хозяйка писала очередной свой роман, и их было много, даже для ее солидного возраста она написала очень много, в комнате ее треснуло старинное зеркало, и нога в модном штиблете с узким носком появилась из него. Зрелище, скажу я вам не для слабонервных, и хорошо, что этого никто в тот миг не мог видеть.
Он появился, герой не ее романа. И она, там у себя на даче в это время напевала на разные лады текст стихотворения, которое так и называлось
Тень героя в тени романа.
В полночи сказочной в бликах огня и тумана,
Снова ворвется герой из чужого романа,
Встанет к окну и расскажет внезапно о встрече
С тенью волхва, пусть слова его комкает ветер.
Вечер, свеча и звезда, и поет неустанно
Песню огня мне герой из чужого романа.
Вижу глаза его звезды и сильные руки.
В полночи сказочной мы говорим о разлуке.
Той, за которой и встречи уже не случится,
В облаке странных мелодий теряются лица.
Ангел и демон все шли за тобой неустанно.
В полночи сказочной я вдруг мечтать перестану.
– Что с тобой? —спросит, качнется, опять удалится,
Темною ночью мелькают слова на страницах,
В сумерках грез проступает опять паутина,
Что мне принес этот призрак, зачем он покинул?
Город иллюзий наш соткан из слов и туманов,
Темные люди, брожу среди них неустанно.
Снова страницы листаю, чтоб в них раствориться,
Голос во мраке растаял, теряются лица.
Тени страстей, ты опять и легка и желанна,
Я поселюсь на страницах чужого романа.
Пусть уплывает во мрак мой Летучий Голландец,
В полночи сказочной так мне легко оставаться,
Тень вдохновенья над ликом героя мелькает.
Сказочный мир в зазеркалье и нас увлекает.
И остается за этой последней чертою,
В тени романа мой принц из забытой истории.
Встанет к окну и расскажет внезапно о встрече
С тенью волхва, пусть слова его комкает ветер.
В полночи сказочной в бликах огня и тумана,
Снова ворвется герой из чужого романа.
Глава 2 Зачем ты здесь?
Герой из чужого романа был достаточно ловок, он спрыгнул на этой стороне, всем своим видом показывая, что делал это не в первый раз, оглянулся вокруг, принял очень важный вид, когда убедился, что попал в то время, в то место, какое хотел, и поправил свои темные, совершенно темные очки. Потому что разговоры о том, что он убивал одним взглядом, и не в переносном, а в прямом смысле, были не досужим вымыслом, а имели место быть и на самом деле. И звали его Демабом, насколько мне не изменяет память.
Пока он хотел осмотреться, и прислушаться к тому, что здесь теперь происходило, потому что не привык доверять чужим мнениям, даже самым авторитетным, и давно усвоил, что если уж действовать, то делать это нужно было наверняка.
Демаб поморщился от пыли, лежавшей на всей дорогой мебели. Но это была не пыль веков, а просто пыль, хотя как отличить ту от этой, наверное, есть какие-то тонкости, но они вовсе не так существенны. Нюх его за это время значительно притупился. Подумал о том, что двери закрыты, и вероятно, включена сигнализация – никак не мог привыкнуть к этим новомодным штучкам, и отключать ее не научился, хотя сквозь стены по-прежнему проходил легко. Он приготовился покинуть пустую квартиру, не для того же он спешил сюда, чтобы валяться на мягком диване и читать дурацкие книжки. Это и там можно было делать.
Дурацких книжек за это время стало в этом мире значительно больше, и если раньше стекляшку от бриллианта отличить было очень легко, минутное дело, то теперь приходилось напрягаться, думать, анализировать, обращаться к литературоведам, выслушивать их споры. Под одинаковой цветастой обложкой, с дурно сотворенными рисунками, могла быть и полная никчемность, приносившая автору немало денежных знаков, и настоящий шедевр. Гений не волен был противиться навязчивому пиару, и познаниям новомодных дизайнеров в вопросе о том, что именно будет хавать современный читатель, что продается, а что нет. Если какой-нибудь бедолага хотел обмануть и заставить непривередливых читателей заглянуть в свои творения, то он готов был на многое. А потом ему же доказывал, что классика давно никому не нужна, и хорошо, если хорошей будет литература, да что там, просто чтиво, для среднего уровня. И он сам этот средний и определил. И сказал бы уж, что просто жить не на что, и очень хочется, как та самая дамочка, которая каждый год выпускает и пишет столько книг, сколько лет ей уже исполнилось. Она хотя бы не скрывается, не врет, не лукавит.
В данном случае он говорил не о Виктории. С ней будет как раз совсем другая история, она-то иных бед натворить успела, и теперь он, оборотившись этаким графом Монтом и Кристом, должен был устанавливать истину и какую-то справедливость, сама же она и не собиралась этого делать, словно ее и не касалось совсем. Ах, были времена, когда его просили и молили явиться не меньше трех раз, да когда они были, он и сам плохо помнил то, что было когда-то в далеком прошлом. Теперь врывался, все переворачивал и делал то, до чего бы они ни дошли. Вот сказал один из его собратьев о том, что никого ни о чем не надо просить, образно сказал, а поняли все буквально, и не просят, черт бы их побрал, а могли бы иногда и попросить, не переломятся от этого.
Зачем это ему было нужно? А черт его знает зачем, ну за тем, может быть, что роман был о нем и ему не все равно, кто как и почему его украл и присвоил…. А что не все равно, они со временем узнают, не стоит все карты сразу раскрывать.
Демаб, – этот демон войны, которого когда – то звали Аресом, сыном Геры и Зевса между прочим, богом безрассудной войны, если быть точным. Он знал только одно, если появилась такая уверенность, что правда все равно выплывет наружу, то это и должно случиться. Если думают они, что справедливость должна существовать, то пусть она и существует. И если сказал когда – то гусар, «но есть и высший суд, наместники разврата», то почему бы ему не быть хотя бы в отдельно взятом случае, связанном с романом о нем.
Да и не только о нем, а обо всей его крылатой братии, о той семерке, которая была сброшена на землю после бунта бессмысленного и беспощадного.
Правда, тогда тот самый гусар просто изливал свою горечь и злость на весь мир и о самой справедливости он вовсе не думал, как это обычно с людьми случается, но это гусар, а он – совсем другое дело. Можно спорить о том, как он ее видит и понимает, но это все-таки вариант справедливости, и пусть кто-то рискнет с ним о том поспорить.
Но для начала Демаб решил просто познакомиться с миром, в котором довольно давно уже не бывал, и с миром книжным, надо было знать, во что ввязываешься, даже если ты и ангел Смерти. Самому ему, конечно, ничего не будет в любом случае, но вдруг какого гения мимоходом спровадишь на тот свет раньше срока, а он еще роман века написать не успел. Это в его планы не входило. Гении и так помирали очень быстро, без его вмешательства, прошу заметить.
Нет, к литературе он был особенно неравнодушен, это музыка сфер по части Мефистофеля была, а живописью у них Кот Барс заведовал, потому она такой свинской и оказалась с течением времени, театр Демфагу достался, а все остальное ему Аресу всех времен – у них тут восток только и царил с незапамятных времен. Вот и пусть в построениях их и разбирается. Себе же Демаб – Арес взял литературу, как самый трудный участок, недаром, она во всех школьных программах на первом месте была. И какой – то турок заявил, что «поэт в России больше чем поэт». Вот с тех пор и носятся, и маются с литераторами, но, сколько голов трамваями не отрезают юные комсомолки и новые киллеры, у них, у тех, кто больше, чем просто сочинитель отрастает по две новых, да еще по принципу: чем дальше, чем хуже. Прямо Змеи Горынычи. А не писатели на свет появились.
Глава 3 Просто чтиво
Так Демаб двигался по центру города, проспекту, который назывался теперь Любинским, говорят, была такая девушка – на нее железную с книжкой в руках герой и наткнулся, когда проворно с лестницы спустился. Она была женой генерал-губернатора, любила здесь гулять, книжки читать, и рано умерла. Но как же странно она выглядела, со своими обнаженными плечами, в старинном платье, перед этой разношерстой толпой, шагнувшей в 21 век, и прав Мефи, они совсем не изменились, одеваться стали иначе, значительно лучше, но это ничего, в сущности, не меняло. Люди оставались все время людьми, капризными, вздорными странными созиданьями, которые чаще всего и сами не знают, чего хотят и сами не ведают, что творят.
Человек в дорогом костюме и совершенно черных очках шагнул в огромный магазин, расположенный в подвальном помещении старинного особняка. Его по праву можно было назвать Домом книги, таким огромным он был, хотя снаружи не скажешь, подвал и подвал. Эти новые хозяева постарались на славу. Но какими же жалкими казались физиономии народных артисток, старух, которых любили в прошлом веке те, которые тоже стали старухами. И стояли эти народные с самыми дешевыми книжками в руках, авторов и названий которых запомнить было невозможно. Но только потому, что ее держала эта Вера и эта Надежда, престарелые читательницы детективов и любовных историй и должны были их купить в первую очередь.
Он отвернулся от Веры, которая была ему противна своим коммунистическим задором и прежде, а сейчас с ее механической улыбкой казалась совсем непереносимой, и двинулся к книжным полкам.
Взгляд упал на массивные тома того самого «Единственного писателя, книги которого еще воруют в магазинах и библиотеках». Он и оттуда слышал эту совершенно дебильную рекламу, и очень хотел посмотреть на тех, кто уголовную статью готов получить и лес отправиться валить из-за книг этого писателя. Может и не таких уж плохих. Демаб не читал их, и читать не собирался, просто прикинул сколько их тут – полсотни разных точно стоит. Значит, все-таки плохо воруют, столько воров не нашлось, как утверждает реклама, или наиздавали столько, что никаких воров не хватит?
Он не знал пока ответа на этот вопрос, но узнает, как только немного познакомится с этим миром.
Демаб посмотрел на веселенькие книжки из серии «Веселая фантастика», и увидел там знакомых персонажей, Ягу, Кощея, Русалку, Водяного на фоне какого-то стража порядка – генерала местного разлива. Он искренне посочувствовал им всем, несчастным лесным жителям, которые, как и народная артистка, должны были служить этим пройдохам и стать брендом для того, чтобы можно было спихнуть то, что издать успели и видно по-другому никак не продавалось. Но здесь они и найдут свою погибель окончательную, хотя до сих пор, судя по всему, оставались бессмертными.
По магазину он ходил долго и упорно, но при всем обилии книг, которому в любые другие времена можно было позавидовать, кроме романа Мастера, с которого все начиналось, ничего он здесь не нашел. Но возможно плохо искал, надо будет перед отплытием вернуться и все еще раз посмотреть.
Ничего не мог поделать с собой Демон войны – книжные магазины были для него настоящей слабостью. И уже собравшись уходить, он вдруг наткнулся на черную книгу, о существовании которой не имел преставления прежде, это потрясло его до глубины души.
Он взял ее с собой, достал и положил перед кассиршей 100 долларов, махнул рукой, когда она запротестовала, но видно особенно возмущаться не стала. Что-то быстро сообразив, потому что баксы оказались настоящими, а сдачи он дожидаться не собирался, и пропустила его через контроль, то ли подсчитывая, сколько она неожиданно заработала, то ли что-то другое не могло заставить ее остановит этого покупателя. О, людская жадность, нет ей начала, нет и конца. Бакс всегда будет открывать все двери – давно став волшебной палочкой в этом мире.
Герой вышел из магазина, красиво украшенный подвал все-таки подвалом оставалось, ему хотелось выйти на воздух.
Он прошел до той самой железной скамейки, на которой с нераскрытой книгой в руках томилась юная дама из 19 века, и открыл свою черную книгу.