– В Италию? – отчего грудь скручивает лёгкая ноющая боль при мысли, что никогда больше я не сяду в его машину, что никогда больше не полюбуюсь на ровно стриженый затылок, не посмотрю в тёмные колючие глаза.
– Ага. Скучать будешь?
– Ну, вот ещё. Так что там насчёт выпускного?
– Идём вместе, я же сказал. Кем, кем, а пиздаболом я пока не значусь.
Вместе. Вместе с Демьяном. С одиноким демоном. Именно так я про себя его называю, когда вижу в школе. Он всегда в окружении своей свиты, всегда в центре внимания, но всегда одинок. Всегда один, словно скала в центре бушующего моря. Привлекает взгляд. Притягивает. Своей энергетикой. Он как та луна, к которой в ночном небе невольно тянется взгляд. Не солнце. Потому что оно не греет, от него скорее холодом всегда веет. И вот теперь и луна из моей жизни пропадёт.
Несмотря на то, что Демьян не замечен во лжи, я всё равно жду, что на очередной репетиции вальса, который я репетирую почти год, откажется со мной танцевать. Сделает вид, что разговора не было.
Как собственно и всегда. Я ещё с детства привыкла, что, нормально поговорив со мной на ферме, в школе он сделает вид, что мы не знакомы. Я понимала, что так и будет, потому что я в этой школе с самого первого класса, а он был новеньким. Ему нужна была репутация, а дружба со мной ей не соответствовала. Так что я смирилась и решила больше на него не реагировать. Что изменилось?
Может быть, ситуация дома, когда отец, пришедший после очередной попойки, запер младшую сестру в сарайке?
Или, может быть, брат, который в свои пять лет считает, что ему всё можно, даже прятаться в бане, чтобы сравнить, так ли у меня всё, как у коровы. Но даже это можно стерпеть!
Вынесла мозг мать, которая сообщила радостную новость. Она опять беременна.
Это и доконало меня, я впервые за много лет высказала всё, что думаю об этой «семье». И Демьян не помог спокойствию восстановиться, лишь усугубил ситуацию.
– Привет, Ась, – Гришу всё-таки привезли. Разбитым носом он не отделался, и теперь у него перевязана рука. – Да, я точно не смогу быть твоим партнером.
– Да, я уж поняла. – не сказать, что я расстроена. Каждый раз боюсь, что он мне ноги отдавит. Может, и поэтому тяну со свадьбой, о которой мой отец с его дядей давно говорят? Может, он похудеет и не придавит меня во время брачной ночи? – Ничего, всё равно придём.
– Обязательно! – хватает он меня за руки, сжимает их в тисках, причиняя боль. Хотя боль вообще мой вечный спутник. Просто сейчас больше болит отбитая задница, а не сжатые кисти. – Ты вчера трубку не взяла.
– Работы было много. Брат ещё маленький, а сестру заперли.
– Опять?
– Да. Я всё жду, когда меня запрут. Может, смогу немного передохнуть.
Мы посмеиваемся. Это смешно, если бы не было так грустно.
– Да, вид у тебя измождённый. Вот если бы мы поженились после школы, я бы никогда не заставлял тебя работать.
– Только рожать?
– Ну… Это же нормально, когда женщина рожает.
Да, это нормально. Но не нормально, когда женщина становится свиноматкой. А именно это меня ждет в браке с Гришей. Пока лучше чужого понянчу, тогда есть хоть малейший шанс, что Гриша найдёт другую, а я когда-нибудь смогу…
На глаза попадается Демьян со своей свитой. Идут в столовую в развалочку. Последние деньки в школе расслабли всех. Даже предстоящие экзамены не кажутся чем-то страшным. Тем более, если всё уже знаешь.
Я уверена, что Демьян как обычно зацепит нас с Гришей, но сегодня он проходит мимо, даже не дав Рязанцеву сказать обо мне что-то «лестное». Да, Рязанцев обижен, ведь он целую неделю звал меня за школу, чтобы заняться сексом. И, о Боже, я не согласилась.
Нет, я не фригидная. Порой я ощущаю это внутри себя: влечение, желание, но точно не по отношению к этому белобрысому придурку. Но и страх забеременеть будет держать меня довольно долго подальше от любых мужских особей. Даже от Гриши.
Занятия, наконец, заканчиваются, и я бы уже пошла на автобус, но мне становится интересно, сдержит ли своё слово Демьян.
Я уверена, что нет.
– Так, ну, мы сейчас сделаем перестановку партнёров, – пытается решить проблему завуч, смотря на Гришу с разбитым лицом и перевязанной рукой, на Милену, что королевой сидит со своими костылями. – Демьян, возьми тогда…
– Ну, чё расселась, – он уже возле меня, а в актовом зале, кажется, воздух становится заряженным. Я никогда не привлекала столько внимания. Я никогда не была в центре. Старалась быть незаметной. – Видишь, все ждут.
– Демьян, ты… – Милена открывает рот и просто роняет челюсть. Остальные тоже, кажется, будут её искать скоро. А я… Я просто ощущаю, как по венам ток бежит, как впервые за много лет в школе тело наполняется адреналином и удовольствием, что такой, как Демьян предпочёл Милене меня.
И откровенно говоря, на мотивы при этом плевать. И дело даже не в том, что Демьян шикарно двигается, словно ветер в ночи, просто танцуя одна дома, своим партнёром невольно я всегда представляла его.
– Чебрец!
– Да иду, иду, – вкладываю руку в его и в прыжке поднимаюсь с кресла. Чувствую в спину тяжёлые взгляды Гриши и Милены, но всё свое внимание обращаю на Демьяна, который, уверена, будет полностью вести в этом танце. Да и в любом танце.
Глава 7.
Руку обжигает, стоит нам соприкоснуться ладонями. Мне, вечно мёрзнущей, вдруг становится невыносимо жарко. Печёт в груди. Печёт в животе. Мы встаём друг напротив друга, на то место, где обычно Демьян танцевал с Миленой. Я почти не замечаю её злобный взгляд, почти не чувствую обиды Гриши. Всё моё существо сосредоточено на парне, который выше меня на целую голову, который шире меня в плечах, руки которого оплетают тугие канаты вен. Во рту невольно скапливается слюна, а перед глазами блестящая пыль. Мы ещё даже танцевать не начали, а голова уже кружится. И запах, что в машине обычно лишь скользил по вкусовым рецепторам, иглами впивается в кожу, почти душит.
– Возбудилась, Чебрец? – портит он всё, и я тут же взглядом в него стреляю, выражающим попытку показать презрение. Надеюсь, получилось. Потому что я скорее умру, чем скажу ему, что он чертовски прав.
– Не надо собственные комплексы переносить на окружающих тебя людей. Это только куклы вроде Милены способны возбуждаться по щелчку пальцев, а нормальным людям требуется время.
– Охо-хо, какие мы, нормальные люди. И сколько тебе нужно времени? – проводит он жёсткими пальцами по талии. От копчика до лопаток, вызывая рой мурашек, опасно балансирующих на грани низа живота. Сволочь. – А может, тебе просто нужно особое место?
– Давай, скажи, что мне нужна сарайка и визг свиней…
Демьян вскидывает брови, метнув взгляд в Рязанцева, что рассматривает нас с особенным интересом, пока завуч пытается поставить его на место вместе с партнёршей.
Демьян возвращает взгляд ко мне.
– Ну, и у кого из нас комплексы?
– Так! Дети. Встали в стойку, музыка через три, два, один.
Громкий звук входит в меня гладко, как по маслу, и я надеюсь, что он выбьет мысли о местах, где наши тела соприкасаются. Но всё, что я могу – это через раз дышать, пока Демьян ведёт меня в танце, кружит, не даёт оступиться. Ровно перебирает ногами, ни разу не запнувшись. Ни разу не оторвав взгляд от моего лица. Демон, не иначе. Гипнотизирует, заманивает, душу крадёт.
Надо ведь следить. Чтобы не врезаться ни в кого, а я только слежу, чтобы мои губы к его не примагнитились. Думаю, вызвать шок одноклассников – это одно, а вот остановку сердца – это другое. Мы просто кружимся снова и снова, а я пытаюсь не съехать с реальности, каждый раз себе напоминаю, что мы тут не одни, что сотни глаз смотрят на нас. Нет ничего хуже, чем проявлять чувства на людях, потому что скорее всего все над тобой посмеются. Но ведь никто не видит, что творится внутри. Как мурашки танцуют ламбаду там, где наши животы соприкасаются, где ноги то и дело задевают друг друга, где его наглый палец рисует узоры на моих лопатках. Никто. Только я. Чувствую, живу, умираю.
– Всё ещё не возбуждена? – хрипло интересуется Демьян, заворачивая меня в очередном па, а я головой качаю, признаваясь шёпотом.
– Ни сколько.
– Врунья.
– Придурок, – наконец, тормозит музыка, а мы вместе с ней. Ладони, что ещё соединены, покрыты капельками пота, одна такая стекает по виску. Я тут же отворачиваюсь и иду к Грише, который сидит с каменным лицом.
Милены давно нет в зале. Наверное, готовится к очередной сцене истерики.