Аише

Аише приходила в себя медленно, с болью, разрывающей виски, лодыжку и спину. Голова ее лежала на чем-то мягком, вздымающемся и урчащем.

Открыв глаза, девушка уставилась на солнечный диск – клонился к закату. Сколько же времени она провела тут? Последнее, что помнила, как падала в овраг с вцепившейся в лицо рысью. Подняв руку, потрогала саднившую щеку – на ней запеклась кровь. Подняв гудящую голову, поняла, что лежит на большой кошке, которая дышала со свистом. Аише обернулась и увидела, что та окровавлена, с неестественно согнутой лапой, из раны в которой торчит белая кость в розовых ошметках.

Аише затошнило. Зажав ладонью рот, попыталась сдержать приступ, но не вышло – наружу полился желудочный сок с водой, желчью и корнями одуванчиков, оставляя после себя гадкий привкус во рту.

Рысь повернула голову и настороженно посмотрела на девушку. Та попыталась подняться, но нога подломилась. Аише рухнула на землю и выругалась, как, бывало, Добран ругался на строптивую лошадь, смачно и грубо. Рысь прижала уши к голове и зашипела.

– Что ворчишь? – пробормотала девушка. – Больно тебе? Мне тоже больно. Глупая ты, зачем нападала?

Рысь молчала, косясь в ее сторону большим глазом.

– Теперь вот и у меня нога, похоже, сломана, и у тебя лапа. Так и умрем тут, два одиночества.

Помассировав лодыжку, Аише услышала сквозь боль хруст. Так и есть. Всемил рассказывал, как одна овца как-то свалилась в яму, сломала себе ногу, так в месте перелома как раз хрустело. Значит и у нее, как у той овцы, нога не в порядке.

Злые и горячие слезы полились по лицу девушки. Слабость, боль в месте перелома, боль от ободранных участков кожи, пораненное лицо – все это доставляло ей мучительные страдания. И еще было жалко рысь. Та лежала на боку, тяжело дыша – пострадала от падения, видимо. Ее бока вздымались, рот был открыт.

– Пить хочешь? – догадалась девушка. – Подожди, я сейчас.

Поползла к реке, намочила там снятую с ноги тряпицу, выполоскав прежде как следует, потом вернулась также ползком к рыси и выжала ей в пасть воду.

– Хоть от жажды мы спасены, – грустно усмехнулась, увидев, как кошка с интересом смотрит на нее. – Еще воды?

Сползать пришлось трижды, только потом рысь откинула голову и снова легла. Аише устроилась рядом, глядя в голубое небо широко распахнутыми глазами.

– А вон облако, похожее на тебя, – показала она пальцем. – Такой же куцый хвост.

Рысь урчала в ответ, не доверяя человеку, но и не имея возможности уйти.

Они долго лежали так вместе, пока сон вновь не сморил девушку.

В этом сне она опять плыла по небу в виде огненной птицы. И вновь люди внизу приветствовали ее взмахами рук.

– Анастаише! – услышала она и повернула голову.

Рядом с ней летела огромная белая птица.

– Ты слышишь меня? – спросила она у девушки глубоким бархатным мужским голосом. – Я знаю, ты слышишь меня. Приди ко мне, призываю тебя.

Аише заворочалась во сне, застонала, почувствовав прострел в ноге. Рысь отозвалась глухим рычанием.

Выплывая из тягостного сновидения, девушка услышала чей-то голос.

– Как ты попала-то туда, девочка? – на краю оврага стоял старый мужчина в простой одежде, лаптях, подпоясанный кушаком.

Борода его и волосы, перехваченные лентой на лбу, были абсолютно седыми, руками он уперся в колени и, согнувшись, разглядывал пострадавших.

– Выбраться сможешь сама?

Аише села и покрутила головой.

– Не знаю, – отозвалась она. – Тут со мной рысь.

– Брось ее, не вытащить, – дед был суров. – Я тебе спущу веревку, ты хватайся за нее, я буду тащить, а ты помогай.

Вскоре конец старой лохматой на конце веревки был у ног девушки. Она оглянулась на рысь. Ты лежала все также на боку и с интересом наблюдала за своей недавней жертвой.

– Не рычи! – Аише подползла к ней и принялась обматывать худое пушистое тело портянками, а потом попыталась примотать к себе.

Рысь огрызалась вяло, берегла сломанную лапу, но шипела и ворчала громко.

– Не вытащу я вас двоих, – сокрушался дед. – Давай кошку тогда сначала.

Как же ее примотать к веревке? Ведь сорвется и погибнет!

Недолго думая, девушка стянула с себя юбку и сделала своеобразную люльку, в которую и спеленала строптивую лесную жительницу, а потом крепко-накрепко перемотала веревкой и отдышалась – кошка хоть и была худой, но весила немало, а обессилевшей без еды беглянке и вовсе показалась неподъемной.

Дед же тем временем вытянул люльку, отвязал ее и сбросил веревку назад вместе с юбкой. Аише надела ее, а потом себя обвязала за талию и полезла, обдирая в кровь руки и ноги, наверх. Казавшиеся снизу удобными, уступы не выдерживали ее веса и обрывались, земля летела комьями, а сама Аише, не имея возможности пользоваться одной ногой в полную силу, трижды срывалась, плакала от бессилия, пыхтела, кряхтела, но с четвертого раза наконец-то выбралась и упала навзничь на землю, не в силах сдержать слез.

Старик подошел ближе, разглядывая ее.

– Давненько я ни одной живой души тут не встречал, – сказал он, пожевав губами. – Откель ты взялась-то? Ну да, не хочешь говорить, не надо. Давай ногу-то сюда, вижу, опухшая. Надо лубок сделать, да поковыляем. Тута недалече мой дом. Ты рысь-то с собой потащишь? Я-то окромя веревки ничего не брал, за хворостом пошел, слышу, стонет кто-то. Думал сперва, показалось. Ан нет. Смотрю – там ты лежишь.

Дед быстро соорудил вокруг лодыжки повязку, помог спеленать рысь и привязать к спине Аише, встал со стороны больной ноги, и поковыляли они вперед, медленно переступая ногами. Аише упорно тащилась, стараясь не наступать на больную ногу, рысь глухо рычала при каждом ее движении, дед едва слышно покрякивал. Так и добрались до поляны, на которой стоял маленький крепкий бревенчатый домик.

– Вот и пришли, – дед будто ускорился даже. – Сейчас накормлю вас обеих, да мазью целебной смажу раны. Шрамы останутся, девонька, лицо-то эта когтистая тебе сильно подрала.

7

Шрамы? В сердце девушки всколыхнулись горечь и обида. Она, конечно, особенной красавицей себя и не считала, однако, иметь уродующие рубцы не хотела. С другой стороны, может, это оттолкнет от нее ищеек императора, коли те смогут добраться в такую глушь.

Верила Аише, что дед Лукьян, как представился седобородый, не выдаст ее. Едва доковыляв со своей тяжелой ношей до лесного домика, она рухнула на топчан, покрытый тонким соломенным матрасом и старой овечьей шкурой и вновь уснула, слыша на краю сознания, как дед кряхтит, гремит какими-то плошками, бурчит что-то себе под нос, а потом и вовсе провалилась в черноту. В себя пришла на рассвете от истошного петушиного крика.

Подняв голову, долго не могла сообразить, где она и что случилось, потом вспомнила и села, спустив ноги. Правая ужасно распухла и болела, хоть и была перевязана накрепко тряпицей, саднили пальцы на руках, ободранные вчера, когда забиралась вверх по оврагу, ныл локоть и копчик, но все это было ерундой – невероятное облегчение, что спаслась, что смогла убежать – вот что довлело над нею.

Что было бы, не найди ее Лукьян, она не знала и даже думать о том не хотела.

Ощутив естественные потребности, поковыляла на улицу, стараясь не наступать на ногу. Получалось плохо, приходилось подпрыгивать и придерживаться за печку, доски на полу прогибались при этом и скрипели.

Когда Аише уже было добралась до двери, та отворилась, впуская спасителя.

– Проснулась? – улыбнулся он сквозь бороду, отчего лучики морщинок поползли от уголков глаз к вискам. – А я уже козу подоил, молока вот несу. Рысь там твоя ворчит, не подпускает меня. Я ее вчера в сарае пристроил, пущай там полеживает, неча ей в дому-то делать. Как звать-то тебя, дева?

– Аише! – отозвалась девушка, улыбнувшись в ответ. – Спасибо, что вытащил нас!

– Ну, не зверь же я, – смутился дед. – А ты давай, умывайся там на улице, да будем завтракать.

Выйдя наружу, девушка с удовольствием втянула в себя стылый утренний воздух, влажный и напоенный ароматами сосновой хвои, прелой листвы, поздних ягод и грибов. Забывшись, шагнула со ступенек вниз и зашипела, когда ногу прострелило болью. Кое-как, придерживаясь за крепкие перила из потемневшего от времени дерева, она сползла на землю и увидела палку, стоявшую будто специально для нее. Так передвигаться стало значительно легче.