Варварогенный децивилизатор

Бурный поток откликов не заставил себя долго ждать и уже захлестнул его, подступая к самому горлу. И справиться с этим потоком было нелегко.

– Кстати, – продолжил он, – ни одному народу не нравится иметь дело с мужской силой, никто не станет благосклонно принимать откровенность, выслушивать слова человека, не желающего льстить. А значит, нет ничего противоестественного в действиях народа, который старается – пусть и не всегда по своей инициативе – сперва оболгать, а затем и сжить со света того, кто, на беду, оказался свидетельством и олицетворением его же, народного, гения. И мой народ не исключение. Не нужен я ему, и всё тут! Что ж, не беда. Ведь уже через несколько часов после рождения, когда я открыто и искренне произнёс первые слова, я понял: никому не нужен чужак, говорящий каждому встречному такие вещи, какие тот сам не осмеливается сказать то ли из-за неумения думать своей головой, то ли из-за идиотского преклонения перед исключительным, как ему кажется, правом королей, богачей и свиней, вскарабкавшихся на верхушку человеческой или так называемой социальной иерархии. Никому не нужен такой, как вы изволили выразиться, «безумец на свободе», который взялся не пойми откуда и взобрался на Авалу не так, как все остальные. Вот мой первый тяжкий, непростительный грех! Меня обзывают и ублюдком, и самозванцем, и вуцибатиной (паршивцем), и неучем, и даже серостью. И каждый норовит навязать мне социальные условия и нравственные качества, которые не имеют ко мне никакого отношения! Так-то и создаётся нечто под названием «общественное мнение», и зачастую это лишь – увы! – ведро с помоями.

И в самом деле, попав под град оскорблений, несправедливых обвинений и клеветы, сын утренней зари, Варварогений, с самых первых часов жизни, как никто другой, знал, от чего ему пришлось бы страдать, не будь он чудом природы. Однако ж от грубости он страдал не меньше, чем от посредственности тех почитаемых в белградском обществе людей, которые собрались в этот день на Авале.

– Теперь мне хорошо видно всех, кто в ответе за горькую долю сербского народа, – упорствовал Варварогений. – Отлично видно!.. – вас, спекулянтов, нажившихся на победе, в честь которой здесь, перед нами, и стоит этот памятник Неизвестному Герою, вас, безликих людей, а также ваших невоспитанных жёнушек, вас, аферистов с масляными глазками, сквозь которые едва пробивается свет знаний – я вижу все ваши мерзкие схемы, что замышляются с подачи и с содействия заграничных доносчиков, я в состоянии раскусить все ваши махинации с патриотизмом. Вы только и можете, что торговать сербством, против которого бессильны все пушки мира, и в итоге вы умудрились продать даже славное имя, принадлежавшее Сербии!..

6. Как родился, так и влюбился

Едва отбившись от издёвок каких-то русских стукачей, Варварогений внезапно столкнулся лицом к лицу с одной юной особой.

– Дитя моё, позволь мне как учительнице спросить тебя, кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

– Здесь скомороха не ищите, вы лучше школяров своих спросите, – сухо отрезал он.

От изумления она застыла на месте.

– Тут удивляться нечему, не на любой вопрос я так отвечу вам. Но если всё же хочется узнать – пожалуйста!.. До ваших лет мне доживать не нужно, чтоб стать таким, какой я есть… Ни юности, ни старости не дожидаясь. Ведь чтобы кем-то стать, достаточно им просто быть, и вам бы я советовал начать. Уж вы поверьте мне, вещь эта штучная, таких ни серией, ни в Сербии не выпускают.

– Но я слышала, что ты только сегодня родился… Ты и собою невелик, как же ты говоришь, что уже вырос?

– Величие, сестричка моя, коли даётся с роду да задумано природой, от дня появления на свет никак не зависит.

– Вообще-то я имела в виду телесные признаки.

– Ах, ну что вы, мощь телесная – это же, увы, другая песня!.. Она вечно в споре с душевными силами. Взять хоть толстый живот… что туда попадёт, всё впустую уйдёт, остаётся одна отрава. Потому-то от тучного брюха нет и не было пользы для человечества – всё только нечисть и несварение или же повод для огорчения.

– Да вы, кажется, стихами говорите… А это верная примета молодости.

– Стихами? Ничего подобного!.. Оглянитесь вокруг, посмотрите на белградцев и на сельчан из Пиносавы, Бели-Потока, Раковицы

, на людей из деревни без тени, без подозрений у склонов Авалы, открытых для обозрения – ни малейшего сходства! – благородство крестьян не сравнить с городским уродством!

– Может, тебе стать учителем? Детей занимать у тебя бы неплохо получилось. Какая жалость, что мне не довелось увидеть, как ты появился на свет.

– Ничего интересного вы не пропустили, ведь вы, сдаётся мне, ничего бы там и не увидели. Вас бы небось сразу спалили, – проворчал Варварогений, досадуя на бестактность, которую позволяла себе учительница. От презрительной улыбки, скользившей по её губам, ему сделалось больно, потому что он уже был в неё влюблён. И в тот же миг он окончательно разочаровался в вежливости, вынуждающей тактичных людей терпеть бесконечное хамство от всевозможных грубиянов, дикарей и скотов. Вот почему он уже тогда решил положиться на свободомыслие, целеустремлённость и напористость – страшнейшее оружие, особенно если оно заряжено священным огнём и душевной отвагой.

Крестьяне на улице Белграда. Декабрь 1918

Итак, Варварогений продолжил разговор с незнакомкой:

– Да, мчусь я напролом, как на пожар. И пламенем своим великим выжгу всех, кто безнаказанно меня унизил, весь этот человеческий сброд, стращавший меня на заре моих лет. Ох и напрасно сограждане мои мнят себя выше потому лишь, что изволили родиться раньше! Я хоть сегодня спалю все засохшие ветки гнилого общества. И тем же огнём истреблю паразитов на широких просторах Европы – такой необъятной, залитой таким густым светом и погрузившей весь мир вокруг в гораздо более густую тьму. И сделаю я это ради того, чтобы вернуть духовную свободу людям, животным, дубам, кедрам, тополям… Пусть им привольно и легко дышится… Пусть растут они, устремляясь всё выше и выше… Пусть и они, подобно солнцу, достигнут зенита!

В это мгновение солнце как раз поднялось в зенит. Варварогений пришёл в неистовый восторг, глаза его засияли и, казалось, он даже забыл о присутствии дамы, хотя за миг до этого задал ей вопрос: «Сколько столетий уже существует солнце и зенит его?» Не дожидаясь ответа, он воздел руки к небу и закричал:

– Эврика! Зенитизм!.. Зенитизм – вот движущая сила каждого человека!

И так, в день своего появления на свет Варварогений основал зенитизм.

7. Танец на Раскалённых углях

Охватившие его восторг и пламя зенитизма не утихали ещё долго. Он безостановочно улыбался и с чувством удовлетворения спрашивал себя: я сошёл с ума? Неужели мне всё это мерещится?

Стряхнув, точно пыль, неловкость первого желания, возникшего на глазах у женщины, которую он встретил, как встречают судьбу, Варварогений решил было вновь заговорить с учительницей, но к огромному удивлению обнаружил перед собой совершенно другое лицо – лицо Господина Лицемера.

– Ясное дело, вы собирались наброситься на беззащитную женщину, – заговорил этот тип, – но позвольте предупредить вас: женщину не завоюешь, если начинать знакомство с рассуждения о её ножках…

– Ну ничего себе! Вам-то, сударь, что за дело?.. Любую женщину на земле держат прежде всего ноги, так что каковы ножки, такова и женщина.

– Ну ничего себе! Уж как-то слишком быстро, слишком бойко вы несётесь…

– Всегда можно и побойчее! Что же до скорости, так она и в любви, и в жизни только мешает. А вы-то кто такой?

– Зовут меня Господином Лицемером, я москательщик, а учительница – моя дочь.

– А дальше-то что?

– А дальше вопрос: в какой это книге вы вычитали всё, о чём говорите?.. Наверняка в каком-нибудь заморском романе.

– С дочерью своей вы меня всё же, пожалуйста, не сравнивайте. Упоённо зачитываться иностранной писаниной, где сербы предстают сплошь неотёсанными мужланами, режущими баранов, разбойниками да убийцами, – ну уж нет, увольте!.. И на одну доску с вашими согражданами вы меня тоже не ставьте – те смотрят на сербский народ, начитавшись плохих книг и наслушавшись зарубежной пропаганды. Это ведь у вас зовётся отечественным и европейским образованием. К тому же с чего вы взяли, что я вообще умею читать, если рождён я варваром, да ещё и практически на глазах у вашей дочери.

– Послушайте, юноша! Если человек говорит как по писаному, значит, говорит он по памяти.

– …по сердцу, а не по памяти! Уверяю вас, что в книгах, как правило, ничего, кроме лицемерия-то, и нет – не в обиду Господину Лицемеру будет сказано. Вот почему я люблю угадывать, читать страницы жизни, людей, самого себя. И по мере «чтения» я непроизвольно, без каких-либо усилий размышляю. Думаю я и о вас, точнее, я думаю за вас. И клянусь честью Варварогения, такая разновидность человеческого рабства – это, Господин Лицемер, страшное наказание. Разумеется, я и вас тоже слушаю. Я слушаю всех, не подавая виду. И знаете, зачем?.. Чтобы в конце концов решительнее прислушиваться к самому себе, так-то. Говорю же вам, страшное наказание.

Сборник Л. Мицича, И. Голля и Б. Токина «Манифест зенитизма» (Загреб, 1921)

– Что же получается, такое чудовище, как вы, собиралось «прочитать» ноги моей дочери? И уж точно не выше колен? Значит, до конца вы дело доводить не умеете, вы явно из тех, кто сворачивает на полпути… А ведь суть любого шедевра всегда оказывается на самом кончике путеводной нити. Что ж, если подумать, ни одна приличная женщина не умрёт от смущения, показав ноги подростку, а стало быть, и дочь моя справится.

– Какого чёрта? – воскликнул Варварогений. – По какому такому праву вы столь щедро распоряжаетесь чужим добром? Смотрите, а то ведь я приму ваши слова за чистую монету и вправду решу, что вы предлагаете мне эдакую неблаговидную для любого родителя сделку.

– Да сами по себе-то неблаговидными вещи не бывают, а уж в любви…

– Удивительно, как у всех у вас – лицемеров, женщин, детей или взрослых, даже у крупных политических держав – проявляется этот особый инат (упрямство): вы действуете вопреки реальности, вечно идёте наперекор истине.

– Что это вдруг?.. Неужто вам моя дочь не нравится?.. А я собирался было вас усыновить, обеспечить вам достойное положение в обществе и дать вам, наконец, приличную и известную фамилию – Лицемер.

– Грязное, однако, дельце вы мне предлагаете!

– Да какая вам разница? А уж о том, чтобы, коли понадобится, представить всё в лучшем виде перед общественностью и народом, я позабочусь!

– Кажется, ясность вы недолюбливаете. Так вот, выражаясь ясным языком: выкупать девушку у её отца я ни за что не стану.

– Да полноте! Распутство вам, допустим, не по душе… но ведь моё предложение – то же самое, что помолвка.

– В мире не бывает двух одинаковых вещей. Ох, что за пошлая манера сочетать торговлю с человеческими чувствами!.. Уравнивать человечество и правда глупо. Народ – ещё куда ни шло!.. Хотя и тут… Но уж точно не все народы между собой. Не забыть бы ещё и для человека место оставить. Хм… Похоже, я понял вашу вечную проблему и это ваше «то же самое». Вы просто рассчитываете на шантаж и моральный подкуп, а в качестве разменной монеты используете собственную дочь.

– Да не кипятитесь вы так, глупыш! Мою ли дочь, или чью-то ещё…