Благословение Махариши. Удивительная история моей жизни

Из спальни супругов, пребывавших в полном неведении, доносился громкий храп – явный признак того, что можно действовать. Я намотал нитку на кнопку и завязал тугой двойной узел, в то время как мой желудок совершал кульбиты, а ноги дрожали от возбуждения. Я быстро вдавил кнопку в оконную замазку – таким образом (это было важно), чтобы металлический кончик касался стекла. А потом мы умчались так быстро, как только могли.

Еще один из нас, маленьких негодяев, стоял на безопасном расстоянии в пять метров. Он превратил невинную нитку в жутко звучащую скрипичную струну, покрыв ее канифолью, которая при глухих колебаниях оконного стекла издавала громкий звук, леденящий кровь.

Рассеянные на лужайке перед домом нашего учителя, несколько из нас, маленьких дьяволят, стояли на страже и слушали. Наконец раздался испуганный голос его жены: «Гюнтер, у нас дома кто-то что-то пилит! О боже, это грабители! Нам включить свет или, может быть, нет?»

Мы, маленькие хулиганы, а ведь мы были ими, держались за животы, чтобы унять смех, и продолжали пилить.

«Не включай свет, Элли, я устрою им сюрприз!» Внезапно входная дверь открылась, и на пороге предстал учитель собственной персоной, в широкополом ночном колпаке и белой ночной рубашке, мерцающей в лунном свете, – а мы, мальчишки, в невыразимом ужасе разбежались во все стороны. За одним из нас учитель бежал более полутора километров, пока наконец не сдался: пыхтя и отдуваясь, он остановился и позволил перепуганному и дрожащему мальчику скрыться.

Нас ужасно беспокоила неизвестная судьба нашего друга, но через час мы в кромешной тьме воссоединились – слава богу, в полном составе – посередине деревни, где мы не могли перестать смеяться. Естественно, этот ужасный и восхитительный испуг после множества повторений побудил нас включить в свою орбиту еще больше жертв.

Однажды деревенский пекарь разложил перед дверями домов пакеты с булочками, и ничего не подозревающая деревня погрузилась в глубокий сон. Но мы уже собрались на дело. Тонкими и быстрыми пальцами мы проделывали дырочки в еще теплых корочках, тщательно выковыривали и съедали еще немного липкую начинку и при этом посмеивались, представляя, с какими озадаченными лицами законные владельцы этих булочек увидят их разрезанными за завтраком.

Перед 1 мая, накануне Вальпургиевой ночи, когда, согласно древней традиции нашей деревни, можно было безнаказанно провернуть любую шалость, мы вывалили перед дверью учителя и пастора двойную порцию навоза. Или мы пели хулиганские песни по всей деревне. Однако священник не позволял над собой шутить и всегда держал наготове десять ведер воды, чтобы защищать свою территорию.

Повзрослев, мы со старшим братом записывали на наш новенький магнитофон громкую брань соседки, которая регулярно на всю улицу и во всю глотку поносила всех шаловливых детей. Затем мы со злорадной ухмылкой включали эту запись и проигрывали ее из окна нашей комнаты – может быть, даже чуть громче оригинала, но, конечно, на безопасном расстоянии. Тут же раздавались ее ответные крики ярости – и мы опять их записывали и громко включали на радость всем детям вокруг. Мы неустанно повторяли это увлекательное занятие, пока не пришло письмо от адвоката.

Однако, к чести моего отца, нужно упомянуть, что ему тоже нравилось подшучивать над людьми. Поэтому он часто защищал нас, и ему даже приходилось сдерживать собственный смех, когда мы с братьями хулиганили, а отец ловил нас на этом.

Все вышесказанное было лишь одной стороной моей жизни – я был совершенно обычным, необузданным и в основном счастливым мальчиком с головой, полной безумных идей.

Но другая сторона была моим тщательно охраняемым секретом.

Мой первый секрет

Стоял теплый и солнечный летний день. Мои сандалии легко несли меня вверх по крутому холму; я был счастлив и доволен. Звуки деревни остались далеко позади. Воздух, казалось, почти застыл под голубым летним небом; только время от времени слышно было тонкое жужжание комара.

Где-то на каменистой тропинке я совершенно неожиданно услышал спокойный внутренний голос, который я уже так хорошо знал. Он мягко, но уверенно сказал мне: «Сядь прямо здесь, на этот камень!» Он звучал так убедительно, что я немедленно повиновался. Как только я сел, вторая тихая просьба заставила меня шепотом повторять имя одного друга. Я не спрашивал почему, я просто сделал это, медленно, невинно, просто так, несколько раз. Произносимые слоги сами по себе преобразились, стали мягче, неуловимее и еще нежнее звучали внутри. Я отдался этому ощущению, и мне показалось, будто моя макушка открывается и принимает еще неизвестную мне энергию. Все стало ярким и кристально чистым; два нежных слога снизошли сверху и проникли ко мне в голову. Инстинктивно я повторял их снова и снова, пока звук не затих вдали. Я отдохнул, полностью пробужденный внутри самого себя, и мое тело стало застывшим с блаженным чувством, что я наконец вернулся домой. Здесь мир был в полном порядке, и все мои повседневные проблемы отступили на второй план.

Так я просидел там минут пятнадцать или полчаса. Потом я наконец-то добрался домой, счастливый и растроганный. Я знал: то, что со мной сейчас произошло, останется моей тайной и я могу вернуть это в любой момент. Мне инстинктивно было ясно, что об этом нельзя говорить ни с друзьями, ни с родителями, поскольку они не поймут. И все же меня охватила глубокая радость от того, что теперь у меня появился этот единственный и удивительный секрет.

С тех пор во время прогулок по лесам и лугам меня постоянно тянуло к любимым скамейкам: одна из них стояла на опушке леса рядом с пчелиным ульем, а другая – на берегу реки рядом с плакучей ивой, чьи мягко покачивающиеся ветви нежно гладили текущую мимо воду. Незаметно для родителей, братьев и сестер я все чаще приходил туда. Как найти слова и описать то погружение в себя, когда я повторял слоги, которые были подарены мне в тишине мыслей? И что я слился с водой и природой таким образом, что только тишина и отрешенность окружали меня до тех пор, пока мое дыхание почти не стихло? Меня притягивал своей магией этот внезапно открывшийся внутренний мир – и теперь у меня был ключ к нему. Это было так красиво, так тихо, так идеально – мои внутренние опыты казались гораздо более значимыми и важными, чем все, что происходило в моей маленькой жизни. Удивительно, но другие люди явно ничего не знали об этом внутреннем царстве. Поэтому я оставил все как есть и радовался тихо и тайно. Забыть это было невозможно, потому что нежный внутренний голос регулярно напоминал, чтобы я вернулся туда снова и позволил себе погрузиться в пустоту, которая тем не менее была полнотой.

Благодаря этому погружению во внутреннее «я» мне стало совершенно ясно, что должны существовать и другие знания, которым не учат в школе. Я был так убежден в этом, так непоколебимо уверен, что однажды дома – мне было, наверное, лет восемь – я схватил толстый том энциклопедии, обтянутый зеленым сукном, с тиснеными золотыми буквами, положил его к себе на колени и долго листал. Я старательно искал изображение какого-нибудь великого человека, который, возможно, принес в мир новые или непривычные знания и мог бы объяснить мне мои внутренние опыты. У меня было четкое представление о том, как он должен выглядеть, и после долгих поисков я расстроился: такого важного и значимого человека в энциклопедии не нашлось.

«Ну, ладно, если здесь его нет, то я должен пойти и поискать его!» Много раз я приходил к этому решению, но мой разум всегда удерживал меня, мальчишку, от выхода в большой мир; в конце концов, я был всего лишь ребенком. Так спорили друг с другом две души[1 - «Две души, увы, заключены в моей груди, / И каждая будет бороться там за господство». И.-В. Гёте. «Фауст».] у меня в груди, пока я наконец, рационально или нет, следуя своему внутреннему желанию, просто не отправился в лес на поиски своего героя. Я шел все дальше и дальше; через около трех часов и шесть километров я почти добрался до ближайшего города, но с наступлением сумерек моя рассудительность одержала верх: «Что ты собираешься делать? Тебе нечего есть и где ты найдешь ночлег? Твои родители будут очень волноваться, если ты не вернешься!» После внутренней борьбы я наконец сдался, с тяжелым сердцем развернулся и пошел домой.

В итоге мне пришлось довольствоваться тем, что я создал это состояние безграничного покоя только для себя. Когда я сидел где-нибудь в нетронутой сельской местности, я направлял на это свое внимание, полностью отпускал все и затем видел и чувствовал, как эта глубокая тишина наполняет всю природу, деревья, луга, дома и людей. Ее нежность распространялась повсюду – внутри меня и вокруг. Это состояние ощутимого покоя и отдохновения наконец стало такой частью меня, что я часто ощущал его, даже когда гулял со своими друзьями по улицам. Даже тогда я чувствовал беззвучное благословение, которое согревало мое сердце.

К сожалению, пока я учился в старших классах сельской школы и позднее, пока постигал основы бизнеса, работая полный день в текстильном магазине, расположенном в соседнем городе, мой сознательный контакт с внутренним миром постепенно терялся. В повседневных заботах я больше ни разу не чувствовал, как все вокруг заливается светом. Тогда же были заглушены тихие напоминания моего внутреннего голоса, который всегда влек меня на природу, чтобы повторять волшебное слово, которое продвигало меня вовнутрь. Над этими опытами расстилалась плотная завеса забвения. Пока я наконец больше не вспоминал об этом.

Меня все еще тянуло к природе. Но долгие и безмятежные пешие прогулки уступили место поездкам на мотоцикле, которые мне очень нравились. По выходным мы с друзьями уезжали и проводили теплые летние ночи в палатках или под открытым небом. Незаметно и постепенно я стал искать счастья во внешнем мире. Как и мои сверстники, я начал курить, пить алкоголь, ходить в ночные клубы и суетиться в тщетных поисках идеальной девушки.

В рабочие дни я ежедневно ездил в соседний город и заканчивал практику в текстильном магазине. Даже на второй и третий год практики, когда я набирался опыта, становился все более независимым, ответственно консультировал покупателей костюмов и пальто, изучал бухгалтерию и все прочие сопутствующие виды деятельности – мысли о том, что мне придется заниматься этим или чем-то подобным до конца моих дней, пугали меня до смерти. Такое будущее не вызывало ни капли вдохновения, казалось слишком пустым и однообразным. Но я не представлял себе, как лучше распорядиться своей жизнью. В общем, мое тогдашнее бытие не доставляло особой радости. Я часто ощущал разочарование и подавленность.

Отрезанный от магии моего детства, я знал только одно: я нахожусь не на своем месте. Это не та жизнь, какой я хочу – это просто повседневная скука, всегда одна и та же беговая дорожка, лишенная смысла.

Жребий брошен

Однажды вечером после работы я, как обычно, побрел на станцию, чтобы ехать на поезде домой, – и вдруг увидел того самого человека, чей образ я тщетно искал в нашей энциклопедии; человека, которого хотел встретить еще тогда, когда мальчишкой отправился в дремучий лес. Его лицо я узнал с первого взгляда – для меня оно выражало мудрость, доброту и внутренний покой; я с самого начала с безошибочной уверенностью чувствовал, что именно он даст мне те знания и ту истину, которых жаждала моя душа.

Изображение Махариши на плакате 1973 года с анонсом лекции по трансцендентальной медитации

Его фотография занимала большую часть рекламного плаката, который объявлял, что сегодня вечером состоится лекция по трансцендентальной медитации. Было совершенно очевидно, что я должен пойти – просто абсолютно обязан пойти. Я немного поколебался – и поехал на поезде домой.

Какая колоссальная ошибка! Я снова и снова пытался избавиться от ощущения, что упустил что-то чрезвычайно ценное и совершил серьезнейший промах. Даже две недели спустя я еще расстраивался из-за этого и даже по прошествии нескольких месяцев чувствовал печаль.

Через год я поступил в вечернюю школу, чтобы получить аттестат о среднем образовании. В отчаянии я открылся своему учителю истории и поговорил с ним после урока: я чувствовал, что он, возможно, знает, как справиться с этими призрачными стремлениями. Но я не мог подобрать слов, не знал, как назвать то, что я ищу. Тем не менее учитель дал мне хороший совет, и я получил книгу о Сократе. Благодаря диалогам этого великого человека с учениками и другими современниками – диалогам, которые вплетены в творчество Платона – мне впервые стало ясно, что существует такая вещь, как чистое Бытие, и что это можно пережить на опыте. Все, что я читал у Платона, было знакомо мне по собственному опыту. И я попытался раскрыть это чистое Бытие с помощью вопросов, которые задает Сократ. Благодаря моему интересу к этим текстам до меня донесся отдаленный отголосок чистого Бытия, но не хватало чего-то главного – возможности пережить это чистое Бытие на опыте. Мои поиски и мое стремление оставались.

Спустя некоторое время один друг одолжил мне книгу Германа Гессе «Сиддхартха». Как и многие парни, я не слишком люблю читать, но эта история о богатом принце, который достиг кульминации в своем просветлении, попала в десятку. Обычно, когда дело доходило до чтения, я ленился, но эту книгу проглотил целиком, на одном дыхании. Она заворожила меня настолько, что я не мог оторваться до пяти утра, и несколько отрывков мне пришлось перечитывать по два или три раза, чтобы вникнуть в их смысл. Вот наконец то, что я так долго искал, но не мог определить и описать словами. Впоследствии я время от времени пытался медитировать, как Сиддхартха, и в мою жизнь вернулись давно утраченные интуитивные прозрения из детства.

Благодаря этой великой книге я теперь понял, что существуют высшие состояния человеческого сознания и что источники этой мудрости живы в Индии по сей день. Я чувствовал, что мне нужен учитель – кто-то, кто направлял бы меня. Всякий раз, когда я хотел пойти внутрь себя, что-то казалось просто неправильным.

В те дни произошла еще одна решительная перемена. Внезапно мне больше не хотелось есть мясо. Даже его запах вызывал отвращение. И еще хуже была мысль о том, что невинные животные вынуждены отдавать свою жизнь, чтобы меня прокормить. Но как я мог сообщить об этом своим родителям, когда моя мама неустанно и с большой любовью изо дня в день готовила, а затем подавала к нашему обеденному столу эти великолепные простые немецкие блюда? Я ясно чувствовал, что мое желание изменить рацион не будет услышано.

«Я больше не хочу есть мясо!»

Вот. Я открыл карты. Реакция отца была мгновенной: «Кто засунул тебе в ухо этот жучок?» Выступив единым фронтом, оба родителя пытались отговорить меня от этой безумной идеи, используя все контраргументы, какие только могли найти.

Но я упорствовал. И мама, и папа очень обеспокоились.

Как переубедить решительного восемнадцатилетнего парня? Особенно если он уже отпустил волнистые волосы до плеч и, несмотря на все трудности, решительно и усердно посещал вечернюю школу? Парня, который, желая идти своим путем, медленно ускользал у вас из рук? Профессиональная консультация здесь была просто необходима!

И вот чуть позже мой отец сходил в кабинет деревенского врача и сообщил о нашей дилемме. Доктор был хорошим специалистом и в то время находился на переднем крае своей профессии. «Этого нельзя допустить; мясо – единственное, в чем есть все незаменимые аминокислоты. Без мяса вашему сыну будет не хватать жизненно важных белков, которые организм не может вырабатывать сам».

Мой отец сообщил плохие новости от доктора: «Врач говорит, что если ты перестанешь есть мясо, то проживешь не больше года».

На этом дискуссия закончилась. Но отвращение у меня осталось.

Меня по-прежнему тянуло на природу. Особое, задушевное чувство объединяло меня с коровами на длинном пастбище далеко от города, на лугах по другую сторону реки Лан. Когда я бродил там, коровам нравилось прогуливаться рядом со мной вдоль изгороди по своему загону и глядеть на меня своими большими нежно-умильными глазами. Часто мы, в молчаливой гармонии, проходили вместе целый километр до конца пастбища, и там они останавливались, потому что уже не могли идти дальше, и смотрели мне вслед.

Как можно есть плоть этих замечательных нежных существ? И все же я был вынужден это делать, хотя мне казалось, что все это неправильно. Я так раскаивался в этом, что часто мысленно просил у них прощения.

Это не очень помогало, но на душе у меня становилось легче.

Возвращаясь после вечерней школы домой на мотоцикле, я иногда заезжал в молодежный центр в соседнем маленьком городке Диц. Там в разных углах при тусклом освещении небольшими группами сидели молодые люди. Я устраивался где-нибудь в зале или в баре у входа, пил кока-колу или какой-нибудь другой напиток, слушал поп-музыку минут пятнадцать, а затем уходил.

Однажды я заметил группу парней и девушек моего возраста, которые выглядели особенно расслабленными и счастливыми. Этих молодых людей окружала такая вибрация открытости, что мне хотелось смотреть на них снова и снова. Они, определенно, отличались от всех остальных.

Следующие несколько вечеров, поднимаясь по лестнице того старого деревянного дома, я с нетерпением ждал: придут ли они сегодня? Если они приходили, то мои глаза сами по себе отыскивали их – я пытался понять, чем эти ребята отличаются от всех остальных. Они не курили, не пили алкоголя – и тем не менее были счастливы. Их глаза сияли, и они смеялись, болтая друг с другом. Как бы мне этого ни хотелось, как бы я ни жаждал быть частью этой счастливой группы, у меня не хватило духу с ними заговорить.

Пять или шесть раз я ходил туда, и каждый раз мужество покидало меня. Я знал, что у них есть что-то, что я ищу. Я каждый раз возвращался домой подавленным, потому что опять боялся выставить себя дураком и не мог сказать им ни слова.

Однажды вечером там остался всего один юноша из этой группы, худощавый и долговязый, с карими глазами и длинными темными волосами; он излучал огромный покой и гармонию, и эти вибрации привлекали меня. Слава богу, он сидел в баре один. Я незаметно присел на табурет рядом с ним. И мы разговорились. В какой-то момент он сказал: «Чувак, я целую вечность ничего не ел; я реально голоден!»

Это был сигнал! Радуясь, что могу что-то для него сделать, я предложил ему свой бутерброд: «Пожалуйста, угощайся, мне сегодня больше ничего не нужно!»

Улыбаясь, он спросил: «Что в нем?»