Земля матерей

– Эй, милочка, у тебя пудра есть? – спрашивает она.

– О. Мм. Сейчас посмотрю. Может быть, есть. – Коул хлопает себя по карманам, словно когда-либо принадлежала к тем женщинам, которые носят с собой запасы косметики.

– Спасибочки. А то я вся вспотела. – Рыжеволосая опасно раскачивается на высоких каблуках. – Даже не хотела идти. Но сегодня день рождения Брианны. Круглая цифра. Полтинник. – Умолкнув, она крепко хватается за раковину и мутными глазами смотрит на свое отражение.

Не может быть, крошка, чтобы это было труднее, чем убить человека.

– Знаешь, мы договорились покончить с собой. Если нам стукнет сорок, а мы еще одинокие. Или если выйдем замуж друг за друга. Видишь, как классно это обернулось! – Рыжеволосая рыгает, прикрывая рот рукой, что нередко предшествует позывам рвоты. – Слушай, можно тебя кое о чем попросить?

– Боюсь, пудры у меня нет.

– Тебе когда-нибудь доставляло удовольствие лизать женскую киску?

– Полагаю, ко всему можно привыкнуть, – выдавливает Коул, и тут в туалет врывается Мила.

– Мама!

Пьяная женщина вздрагивает от неожиданности, отшатывается назад и смахивает сумочку с раковины. Сумочка рассыпает свое содержимое по полу.

– Майлс! – Коул поспешно поправляет себя: – Мила!

– О-ооо блин! – говорит рыжеволосая. – Ооо, кажется, я сломала каблук.

– Извини! Я не знал, где ты! В женском тебя не оказалось! Ты должна была меня предупредить!

– Успокойся, ты ни в чем не виновата. – Коул перехватывает взгляд Милы, брошенный на сумочку и разбросанное содержимое. Она качает головой, кратко, резко.

– Я соберу ваши вещи, – говорит Мила, не обращая на нее внимания.

Твою мать. Коул берет женщину за руку, отвлекая ее на себя, наполняя свой голос теплотой и удивлением.

– Так, держитесь. С вами все в порядке?

– Мой каблук, – жалобно хнычет пьяная, покачиваясь на одной ноге и изучая свою обувь. – Сломан на хрен! – Она снова рыгает.

– Нет, посмотрите, это лишь застежка. Она расстегнулась. Давайте я вам помогу. – Коул наклоняется, чтобы застегнуть застежку, надеясь на то, что рыжеволосую не вырвет прямо на нее.

– Ты просто прелесть!

У нее за спиной Мила подбирает тюбик губной помады, связку ключей с брелком в виде танцовщицы, пакетик мятных конфет, пачку жевательной резинки с никотином, выжатый тюбик дорогого крема для рук, несколько тампонов. Ее пальцы замирают над полосатым бумажником, раскрытым. Внутри бесполезные пластиковые карточки. И долларовые купюры, которые аккуратно извлекаются и зажимаются у нее в кулаке.

– Вот ваши вещи, мэм. – Мила вкладывает сумочку пьяной женщине в руки, буквально излучая невинность.

– И ты… ты тоже прелесть! – Рыжеволосая треплет Милу по щеке. – Ты должна ее беречь, – повернувшись к Коул, вздыхает она. – У меня детей не было. И теперь уже никогда не будет. Раньше не хотела, а теперь… теперь у меня нет выбора. Детей не будет больше ни у кого. Это так печально, правда? О, это уже слишком, я больше не могу! – Женщина лезет в сумочку за носовым платком.

– Лучше о таких вещах не думать. – Коул протягивает ей бумажное полотенце, чтобы она вытерла глаза, чтобы не рылась в сумочке. – И все будет хорошо. – Она увлекает ее к двери. – Вот увидите, весь мир над этим работает, лучшие ученые и эпидемиологи. – Сколько долбаных тестов они проделали над Майлсом на объединенной базе Льюис-Маккорд. И над ней тоже. – Это лишь вопрос времени. – Коул старается оставаться жизнерадостной, однако слезливая жалость этой рыжей к себе начинает ей надоедать.

Ты начинаешь обвинять свои жертвы, крошка?

– Идемте, я провожу вас к вашим подругам, – говорит Коул, направляя пьяную женщину в сторону столика с ее беспечными приятельницами.

– Отличная работа, – шепчет она Миле, когда они направляются к выходу, не оглядываясь назад. – И еще: чтобы впредь ты такого больше не делала. Мы пришлем ей чек по почте, вернем все до последнего цента.

– Конечно, мама, – говорит ее дочь-воровка, выразительно закатывая глаза. Как будто у Коул есть чековая книжка. Как будто она удосужилась узнать имя рыжеволосой.

Плохая мать. Она ничего не может с этим поделать.

6. Билли: Периферийное зрение

Напряженные пальцы на руле подобны светлому дереву. Взошедшее солнце нездорово-бледное. По дороге в Сан-Франциско. Кажется, была такая песня? Билли мурлычет несколько нот, пробуя, что у нее получается. Тара-тара-тара-миска, тара-едем в Сан-Франциско. Фары включены, поскольку так безопаснее, даже днем. Лучше видимость. Этому ее научил отец. Но дорожные знаки – полная чертовщина. Как они тут в Америке разбираются, что к чему? А может быть, она заблудилась. Временами она на мгновение закрывает глаза, и пейзаж вокруг меняется, и она уверена, твою мать, что этого не должно быть.

Она старается не прикасаться к затылку, к слипшимся волосам, затекшей шее. Периферийным зрением она видит какие-то тени. Как будто в машине есть еще кто-то.

Это не ее сестра.

Чтоб она сдохла, долбаная корова!

Эта бестолковая самовлюбленная стерва. Всегда была такой. Всегда. Такая снисходительная, блин.

«Билли, наверное, тебе нужно устроиться на работу. – Тем самым увещевающим тоном, которым успокаивают трехлетнего ребенка, отказывающегося надеть трусики. – Не все созданы быть предпринимателями».

Это называется «семенным фондом», сука. Выживает лишь одно деловое начинание из тысячи, а остальные заканчиваются крахом, крахом, и нужно собирать волю и подниматься с пола, вытирать кровь с разбитого лица и возвращаться на ринг и пробовать снова.

У нее во рту кровь. Она это чувствует. Металлическая горечь. Никак не может избавиться от ощущения, будто рядом с ней кто-то сидит (мерещащиеся призраки) и разве она уже не проезжала мимо этого трупа?

Мимо этой тропы. Не трупа.

Сосредоточься. Не забывай, что ехать нужно справа.

«Семенной фонд». Ха.

Это несправедливо. Она ждала этого всю свою жизнь. Она не виновата в том, что ее сестра оказалась такой упрямой. Это было недоразумение. Она даже не думала похищать мальчишку. Она правда собиралась предупредить Коул.

Зачем сестра ее ударила?

Попыталась ее убить.

Струсила. Как всегда.

Из них двоих сильной всегда была она, Билли. Готовой идти до конца. Вечно что-то стряпала. Шутка повара. Ха.

Вот что она делала для мистера и миссис Амато – личный шеф-повар, устраивала шикарные ужины в экзотических местах, где законы… скажем так, более гибкие. От Манилы до Монровии, от Бодрума до Дохи. Кто-то же должен кормить богатых и беспринципных.

В отличие от своей безмозглой старшей сестры она никогда не была наивной насчет темных течений, струящихся у самой поверхности приличного общества. Работая в ресторанах, иногда можно попасть в водоворот, и это не только торговля «коксом» в туалете (как правило, персоналу, потому что работать приходится допоздна, искрясь внешним весельем) или махинации с кредитными карточками, но и страшный рэкет, предлагающий свою «крышу». В то утро в «Ла-люксе» в Кейптауне на стоянку на набережной подкатила целая флотилия черных «Мерседесов», и крепкие ребята в дорогих костюмах доходчиво объяснили, что отныне все заботы ресторана берет на себя их частная охранная компания.

Но разве рэкет был не повсюду? На лобковый волосок разницы между легальной фармацевтической промышленностью и сбытом наркотиков, между международной банковской системой, финансовым мошенничеством и криптовалютным терроризмом, между торговлей оружием и незаконной торговлей оружием. Билли прекрасно понимала, на кого будет работать, когда познакомилась с Тьерри Амато в элитарном клубе в Сохо, когда увидела его усмешку, больше напоминающую волчий оскал, и сомнительных дружков.

Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, какие они стрёмные, кучки людей, разговаривающих вполголоса в обитых дорогим деревом библиотеках, телохранители, таинственные пакеты, иногда проходящие прямо через кухню, где работала Билли. Она не имела ничего против того, чтобы ей платили за молчание. Но нужны были дерзость и смекалка, чтобы ухватить шанс двинуться вверх.