Лунные девочки

Часть 1. Дом

1

– Мы занимаемся ерундой.

– Дай другую отвертку.

Рита, не оборачиваясь, протянула раскрытую ладонь. Я вложила в нее крестовую отвертку. Она поднесла ее к шурупу, примерила и хмыкнула – подходит.

– Нам обязательно снимать вентиляционную решетку? Давай повесим кусок марли сверху.

Этот вопрос я должна была задать еще двадцать минут назад, когда мы бегали по квартире в поисках марли.

– Во-первых, марля не будет держаться, а, во-вторых, важно, чтобы она плотно прилегала к решетке. Я же тебе говорила: нужно сделать фильтр. Мы прикрепим марлю к дыре воздуховода, а уже сверху на нее повесим решетку. В том блоге писали, что это лучший из вариантов.

Она любит объяснять. Даже на простой вопрос у Риты всегда готов исчерпывающий ответ – многословный, произнесенный таким тоном, словно она читает без выражения стихи у школьной доски. Рита мысленно считает тезисы, загибает пальцы: во-первых, во-вторых, в-третьих, четвертых и пятых. Я редко слушаю ее до конца.

Все это время Рита балансировала на ободке унитаза, привстав на цыпочки, чтобы дотянуться до вентиляционной решетки. Выкрутив шурупы, она аккуратно сняла ее и чихнула, когда в воздух поднялось облачко пыли. На секунду Рита потеряла равновесие и чуть не соскользнула ногой с ободка, но я рефлекторно вытянула руку и придержала ее за спину.

– Рита, мы только зря теряем время! Вирус так не остановить!

Я понимаю, что свободного времени у нас столько, что мы можем снять все вентиляционные решетки в подъезде, но ничего не могу поделать – раздражаюсь. Мне надоело проверять на практике каждый способ борьбы с вирусом, о котором Рита читает в интернете.

– Юль, ну, тут как? Пятьдесят на пятьдесят – либо поможет, либо нет. Хуже мы в любом случае не сделаем.

Я вздохнула и присела на корточки. В туалете было душно, воняло канализацией и освежителем воздуха с ароматом розы. У потолка из-за влажности начала расползаться черная плесень. Эта деталь хорошо вписывалась в интерьер нашей съемной квартиры. Последний ремонт ее хозяйка делала при Брежневе.

Этажом выше сосед зашелся кашлем – глубоким и сухим, до хрипоты. Звук, словно упругий мячик, скатился по воздуховоду. Мы с Ритой невольно отпрянули и переглянулись.

– Думаю, надо поторопиться, – сказала она, и я молча – не время для споров – сбегала на кухню за табуреткой. Встала на нее, оказавшись с Ритой плечом к плечу, и поднесла к вентиляции кусок марли, который все это время лежал у меня в кармане. Рита вернула решетку на место и закрутила шурупы. Марля стала фильтром, эффективность которого равнялась нулю.

– Какое сегодня число? – спросила она.

– 31 марта, а что?

– Ого, уже месяц, как мы на самоизоляции. У меня в голове дни слились.

Точно, я и забыла, месяц прошел – а толку? Это не первая эпидемия за последние годы. Мы выучили наизусть все о своих правах и обязанностях, пересели на удаленный режим работы, даже мусор выходили выкидывать в защитных масках и перчатках, но бетонные стены квартир не смогли стать преградой для вируса. Число заболевших в одной только Москве уже исчислялось несколькими десятками тысяч.

Каждый раз, когда я об этом думала, вспоминала видеоролик, опубликованный на YouTube. Его снял волонтер временного госпиталя, развернутого в здании цирка (свободные койки в больницах закончились две недели назад). На круглом алом манеже, окруженном рядами зрительских кресел, плотно стояли десятки раскладушек, а на них – заразившиеся. Казалось, что они спят, у некоторых на щеках выступил румянец. Мужчина ходил между ними, подносил камеру телефона к лицам, но реакции не было. К концу ролика волонтер осмелился дотронуться, а затем потряс одну из пациенток – пожилую женщину – за плечо. Она продолжила спать.

У людей, заразившихся новой чумой, начиналось все с простуды: поднималась температура, першило в горле, появлялась боль в суставах. В течение трех-четырех дней симптомы нарастали: голова гудела так, что зрение падало, появлялась рвота. Заканчивалось все тем, что заразившийся не просыпался – впадал в состояние, похожее на кому, но дышал самостоятельно. Со стороны – мирно спящий человек, только разбудить его не получается.

Вирус впервые зафиксировали в России месяц назад, и за это время никто не умер. Эта счастливая новость меня пугала. Люди умирают от обычного (цинично, но так!) гриппа, но продолжают жить с этим вирусом. Почему? Что с ним не так?

Пока я думала об этом, Рита слезла с унитаза и отряхнула руки. Протирать пол, убирать инструменты, осыпавшуюся с потолка побелку и клочья пыли она поручила мне. Одна делает – другая убирает, сказала с улыбкой.

Дыши-дыши-дыши.

Каждое утро я обещаю себе не раздражаться, но хватает меня на 15 минут. Мы с Ритой дружим восемь лет, и еще никогда она не бесила меня так сильно, как в последние дни. Я закипаю, даже если она молча сидит рядом.

– Напоминаю, что через семь минут начнутся новости, – крикнула Рита из кухни. Я мысленно ее передразнила.

Единственный в нашей съемной квартире телевизор – старый, с пузатым экраном и громоздким задником – стоял на кухне. Мы включили его в первый раз неделю назад, хотя в этой квартире жили уже три года. До этого я предлагала телевизор выбросить – кухня была крошечной, а он занимал тумбу целиком. Напротив него стоял узкий невысокий холодильник и маленький столик с двумя табуретками, и все – двум людям уже не разойтись. И ведь Рита признавала неудобство, но на уговоры так и не поддалась!

Мы снимали квартиру у коллеги ее отца. Это была дама старой закалки – из тех, что чулки штопает, а не выбрасывает. Рите казалось, что одним предложением выкинуть рабочую вещь мы можем ее ранить. «Мы этот телевизор не покупали, не нам его и выбрасывать», – подытожила она. После этого я оставила любые попытки сделать наше общее жилье уютнее.

Я сметала с плитки в туалете мусор и слышала, как загудел телевизор, когда Рита щелкнула кнопкой, но голоса в этом белом шуме различить сложно. Раздался шорох: чтобы настроить изображение на экране, она двигала по подоконнику круглую антенну на деревянной ножке. Включить прямой эфир на ноутбуке Рита тоже отказывалась, она объясняла, что для нее важен ритуал, точка опоры.

Я закончила уборку и зашла на кухню. Здесь всегда царил полумрак: солнце пряталось за ветвистой липой под окном. Лишь осенью и зимой, когда дерево скидывало листву, кухню заливало светом, но и его было недостаточно: по утрам мы включали свет и пили кофе в болезненно-желтом пятне, отбрасываемым люстрой. Обои, которые за годы впитали жир, летящий из раскаленных сковородок, только усиливали эту темноту.

Я ненавижу эту квартиру.

Еще до пандемии думала о поиске другого жилья, но быстро отказалась от этой идеи. Отдельную квартиру снимать мне не по карману, а переезжать в комнату – менять шило на мыло. Нас с Ритой связывает нечто большее, чем схожесть интересов, – общие воспоминания: годы в университете, сплетни, поиски первой работы, встречи и расставания с бойфрендами (моими). Она единственная моя подруга. Если я сейчас арендую другую комнату, то мне придется привыкать к новым соседям – чужим людям с кучей недостатков.

– Начинается, – буркнула Рита и еще раз толкнула антенну: изображение на экране телевизора раздваивалось, хотя звук стал чистым. Я села на табуретку возле дверного проема и скрестила руки на груди.

– Во, сейчас нормально, оставь, – сказала я, когда изображение на экране телевизора более или менее прояснилось. Вспыхнула фигура ведущей с волосами, собранными в идеальный – ни одного выбившегося волоска – пучок. Она секунду молча смотрела в камеру, а после начала читать новости. Я следила за тем, как двигаются ее брови и уголки губ – как будто они держатся на ниточках.

В России за сутки заболели более 100 тысяч человек.

Новой чумой заразились полтора миллиона жителей страны.

В Москве развернули 20 дополнительных временных госпиталей.

Власти призывают соблюдать режим самоизоляции и не выходить без острой необходимости на улицу.

Рита сидела вплотную к телевизору и чуть склонилась, чтобы быть еще ближе к экрану. Она хмурилась, грызла ноготь на большом пальце и слишком часто терла шею – на коже остался розовый след. Зачитав статистику, ведущая объявила, что сейчас начнется репортаж из больницы, построенной на острове, название которого я услышала впервые – медвежий угол. Журналист с восторгом рассказывал о местных врачах, которые, несмотря на удаленность от большой земли и благ цивилизации, готовились к борьбе с эпидемией.

– При помощи листьев подорожника и спирта, – закончила я. – Вирус до них даже не долетит.

Рита махнула на меня рукой и прибавила звука. А я в ответ включила электрический чайник, и он шумно начал закипать.

– Я понимаю, что тебе неинтересно, но дай мне, пожалуйста, посмотреть, – сказала Рита, прибавив звук до максимума.

– Чая захотелось, тебе сделать? – сказала я и ухмыльнулась.

Не дождавшись ответа, я достала из шкафа над раковиной две чашки, кинула в них по чайному пакетику и залила кипятком. Рита, не отрывая взгляда от экрана, подхватила кружку и громко – чай был горячим – из нее отхлебнула.

– Знаешь, чего понять не могу, – сказала она, развернувшись на табурете. – Больницы забиты, но зачем госпитализировать заразившихся? Всем очевидно, что лечить их нечем, но они и не умирают. Зачем вытаскивать больных из квартир и распространять вирус, заражать врачей?

Я пожала плечами.

– Никто не знает, что будет дальше – может, они резко помирать начнут. Я бы тоже предпочла находиться в больнице, если заболею. Там хоть можно рассчитывать на помощь, а дома что? Но это все до поры, до времени. Может, место и не закончится, но врачи – точно.

Выпуск новостей завершили фрагментом вчерашнего обращения мэра. Седой мужчина сидел за столом в комнате, обезличенной, как номер в отеле – только без пейзажей-репродукций на стенах. Он объявлял об усилении мер контроля за жителями, смотрел прямо в камеру и не моргал. Текст мэр чеканил, делая короткие паузы после каждого слова.

Нарушителей самоизоляции, обещал он, будут отслеживать по городским камерам и штрафовать. Для выхода из дома нужно оформлять специальные пропуска, в которых сообщать причину нарушения режима – поход в магазин, выгул собаки или вынос мусора.

В конце обращения мэр напомнил о врачах, которые трудятся в больницах, и об ученых, разрабатывающих вакцину, пожелал всем быть сильными и верить в… Рита выключила телевизор.

– Ничего нового, – сказала она. – Я сегодня, кстати, прочитала интересную статью: там утверждалось, что новые вирусы появляются из-за глобального потепления. Оно каким-то образом, я не поняла каким, на это влияет, ну, и ледники таят, неизвестно, что в них там заморожено. Возможно, то самое, что убило динозавров.

– Как быстро потеряли интерес к китайским лабораториям!

– Я скорее поверю, что этот вирус искусственно создали, чтобы регулировать численность населения планеты, – понизив голос, сказала Рита.

– Поэтому никто так и не умер.

Нашу кухню от входной двери отделял узкий темный коридор, да и слышимость в доме была хорошей – ночью и ранним утром я следила за передвижениями соседей по их топоту. Поэтому сейчас мы обе вздрогнули, когда загремела входная дверь в квартире напротив, раздался исступленный лай.

– Вася с Бубликом пошел гулять. О! Надо бы у него узнать, насколько сложно оформить пропуск на выход, – сказала Рита и сделала большой глоток чая.

– Точно, и еще про жену спросить!

Я спрыгнула с табурета и в три шага оказалась у входной двери. Хотела дернуть за ручку, но Рита подскочила со спины и нацепила мне на лицо медицинскую маску. Хотела обозвать ее занудой, но промолчала – она права. Поправила маску на лице, достала из ящика тумбы в коридоре пару медицинских перчаток, надела их и распахнула входную дверь.

Василий был нашим с Ритой ровесником, но выглядел старше: высокий и широкий, плотный, с пушистой темной бородой и короткими волосами. Крупный мужик, но словно не имеющий четкой формы – он как дрожание воды.

Вася работал сутки через трое, его жена Нина, медсестра в больнице, дежурила по другому графику, поэтому виделись они редко. Все свободное время Василий сидел дома, и ему явно не хватало общения, поэтому каждая мимолетная встреча с соседями растягивалась на час.

Я ненавижу болтать о погоде с людьми, чьи имена не вспомню через месяц, поэтому стараюсь лишний раз с ним не пересекаться. Перед тем как выйти из дома, я всегда слушала – не идет ли Василий, не скрипит ли замок его входной двери, не скулит ли Бублик, требуя у хозяина прогулки, – и только потом открывала входную дверь.

Когда я окликнула Васю, он уже подходит к лифту. Невысокая дворняжка – черная с белыми пятнами – так рвалась на улицу, что натягивала поводок и вставала на задние лапы.

– Вася, привет! – крикнула я и сделала шаг в сторону соседа, но он остановил меня движением руки.

– Помним о дистанции, – сказал он. – Как ваше здоровье? Как Рита?

Я из вежливости поблагодарила его за заботу и спросила про Нину – почему мы давно ее не видели.

– А-а-а, – поморщился он. – Спроси, когда я ее видел. Она сейчас днюет и ночует в больнице. У них не хватает медсестер и санитарок. Не врачам же утки из-под больных выносить.

– А я как раз хотела у тебя узнать, как она там, есть ли новости с той стороны?

– Нинка в кардиологии работает, от больных с новым вирусом отказалась, они в отдельном крыле лежат. Зарплаты в спецотделении получше и премии отличные, мы на новую машину смогли бы накопить за полгода, но Нинка рисковать не хочет. Поэтому знает она не больше моего. Да и уволят в один момент, если языком чесать. Мы даже по телефону ничего не обсуждаем. Правда, жаловалась мне, что скоро все врачи у них заболеют, средства защиты не помогают, каждый день кто-то из персонала «складывается».

Мне показалось, что с последней нашей встречи голос Васи стал более глухим: как будто он пытался говорить между приступами кашля. Бублик скулил, «ловил» взгляд хозяина, несколько раз обкрутил его ноги поводком и раскрутил обратно. Вася кивнул в сторону пса:

– Пойдем мы, а то он прям здесь нассыт.

– А про лекарство ничего не известно? – выпалила я, но Вася, не обернувшись, мотнул головой и зашел в лифт. Бублик визгливо залаял от нетерпения.

Я вздохнула и вернулась в квартиру. Понятно, что Вася вряд ли выдал бы правду, но была надежда, что он знает какие-нибудь сплетни: что происходит с больными и почему они не умирают, работают ли над вакциной, как лечат вирус. Я сорвала маску и перчатки, помыла руки и умылась в ванной с хозяйственным мылом, вернулась на кухню, не глядя, протянула руку за своей чашкой с чаем, а той не было.

– Я помыла, – сказала Рита, проследив взглядом за моим жестом.

– Если бы я составляла топ твоих отвратительных привычек, эта была бы на первом месте. Зачем мыть чашку, в которой есть чай?!

Рита пожала плечами.

– Бардак меня нервирует. Так что сказал Вася: сложно оформить пропуск?

– Я не спрашивала.

– О чем вы тогда говорили?

Я пересказала нашу с Васей беседу и поняла, что эмоционально вымоталась. Последние несколько дней дались особенно тяжело: работы почти не было, целыми днями я лежала в кровати и листала ленту в соцсетях. Иногда открывала окно, чтобы подышать свежим воздухом – прохладным и влажным, но и двух минут хватало, чтобы замерзнуть. Деньги на карте таяли, и радовало только то, что я успела отложить сумму, необходимую для оплаты аренды за месяц.

Все чаще перед глазами мелькали образы из детства, хотя я старалась не вспоминать те годы. Сцены возвращались в виде снов или предрассветных видений: мать уходит на работу и на трое суток запирает меня в квартире.

Из всех развлечений – растрепанная кукла Маша и несколько книг, в основном любовных романов, которые мама украдкой читала. Иногда я собирала чеки и рисовала на обороте ручкой, но чаще – сидела и смотрела в окно, искала в облаках фигуры и выдумывала истории о людях, идущих мимо дома. Мужчина в шляпе на самом деле оказывался пиратом, который скрывался от милиции под видом учителя физики. А дама с маленькой белоснежной болонкой – бывшей балериной Большого театра.

Потом в моей жизни появился Олег, и мы стали придумывать новые жизни уже себе. То я была принцессой, а он – драконом, то я превращалась в правонарушителя, а он – в милиционера, и мы разыгрывали допрос. И эту мою жизнь много лет назад придумали мы. Я перестала разговаривать с Олегом в семнадцать, когда сбежала из дома. Хотя даже сейчас иногда скучаю по нему: с Олегом никогда не была одна.

– Юля, у тебя все в порядке?

Рита дотронулась до моего плеча и заглянула в лицо. Я тряхнула головой и почувствовала, как волосы щекочут плечи.

– Все в порядке. Просто устала. Такое чувство, что за этот месяц площадь квартиры сократилась вдвое. Воздуха не хватает.

– Понимаю, но подумай о том, что все не зря: вирус остановится, и в итоге все ограничения снимут. Хочешь обняться?

– Мне плохо сейчас – в конкретный момент, и будущее «хорошо» этого не исправит, – сказала я и почувствовала, что опять «завожусь».

Рита во всем видела хорошее и старательно игнорировала плохое. Иногда я завидовала этому качеству, но чаще оно меня раздражало. Рита любила успокаивать: не грусти, это не проблемы, а уроки, проанализируй, почему мир послал тебе испытания. Позитивное мышление, как это принято называть, а не мытье чашек с чаем, – вот первая строчка в моем «хит-параде ненависти».

Рита улыбнулась, мне показалось, что вымучено, но ничего не ответила. Она сдернула тряпку с края раковины и начала протирать чистый стол. Узнаю жест – она недовольна.

– Ты звонила матери? – спросила Рита будничным тоном, каким обычно спрашивают о сахаре, который нужно положить в чашку.

Я вздрогнула и вцепилась взглядом в ее затылок. Есть линии, которые нельзя пересекать, если даже намеренно жалишь другого человека. Я редко рассказывала о матери, но того, что говорила, было достаточно, чтобы понять – в эту «комнату» заходить не надо.

– Нет, не звонила. Неделю назад писала ей в вотсапе, – я старалась, чтобы мой голос был вызывающе спокойным. – Она считает, что вируса не существует.

Я ждала, что Рита продолжит атаку, чувствовала, как в мою грудь летит очередная стрела, но она неожиданно сменила тему.

– Забыла рассказать, вчера созванивалась с родителями. Их переселили в пункт временного размещения. В Нью-Йорке для застрявших туристов их открыли в 15 отелях. Интернет по-прежнему появляется раз в сутки, а про открытие границ новостей все еще нет.

Я посмотрела в окно. Между домами загорелись фонари. Вася, громко топая, и Бублик – цокая когтями по плитке, вернулись домой. К нам пришла весна, и я не знаю ни одного города, которому бы она шла так, как Москве. Хочется на улицу, хотя бы на секунду вернуть свою жизнь – без вирусов, ограничений и тревог.

– Пойдем прогуляемся? Замотаем лица шарфами, чтобы камеры нас не зафиксировали, – спросила я у Риты, хотя, конечно, знала ответ.

Рита не подвела: она уставилась на меня, будто я заговорила на французском или китайском. Еще так, наверное, смотрят, когда предлагаешь убить и съесть соседа.

– В смысле? – не поняла она.

– В прямом: наденем джинсы и кофты, куртки и ботинки, выйдем за дверь, закроем ее на ключ, спустимся в лифте на первый этаж и выйдем из подъезда. Пройдем три круга вокруг дома и вернемся обратно, никем не узнанные и не пойманные.

– Ты шутишь? Вирус не только от человека к человеку передается. Говорили же, что он на поверхностях остается. Ради чего рисковать?

– Ради десяти минут свободы.

– Юля, я понимаю, нам всем тяжело сидеть на самоизоляции. Но ты же понимаешь, что десять минут свободы не стоят жизни. Я не могу, конечно, тебя ограничивать: ты можешь пойти на улицу, но обратно, пожалуйста, не возвращайся. Живи две недели в другом месте, соблюдай карантин. Я не могу нарушать правила, тем самым подвергая нас и наших соседей опасности. Если все вдруг выйдут на улицу и пойдут гулять, то Москва вымрет за сутки.

Рита улыбнулась, пожелала мне спокойной ночи, развернулась на пятках и ушла в свою комнату. Не вставая с табурета, я дотянулась до выключателя и щелкнула им. Свет на кухне погас. Облокотившись о подоконник, я рассматривала людей в окнах соседнего дома. В мужчине с прической, похожей на шляпу, я угадала пирата, скрывавшегося в Москве под видом учителя физики.

С Ритой в тот день мы больше не разговаривали.

Глава 2

Я проснулась в девять утра и обнаружила в мессенджере новые сообщения от заказчика – никак не могу отучить себя спать со смартфоном под подушкой. Прочитала их и поняла, что пора вставать. Каждый день Рита ставила будильник на восемь, и я поспешила на кухню, чтобы поделиться с ней новостью.

– Представляешь, – сказала я, – заказчик отказался от моих услуг!

– Какой?

Рита стояла возле раковины и споласкивала после завтрака тарелку. На тумбе рядом лежал ноутбук: у нее начался рабочий день, и параллельно она отвечала на сообщения в мессенджере в телефоне.

– Не знаю, помнишь ли ты его. Алексей, для которого я должна была подготовить десять текстов о мебели. Сегодня он отменил заказ.

Ноутбук несколько раз пискнул, Рита согнулась над ним и щелкнула мыльным пальцем по тачпаду.

– А что так? – не оборачиваясь, спросила она. – Извини, мне нужно ответить на письмо коллеги, мы сегодня должны составить один важный пресс-релиз. Но я тебя внимательно слушаю!

– Все окей, – махнула я рукой. – Алексей свалил все на пандемию, говорит, сокращение штата, «вы же понимаете». То есть я его понять должна, а он может продолжать не понимать, что мне надо покупать еду и платить за квартиру.

– Я тебе говорила, что нужно заключать официальный договор, в котором прописывать неустойку за отказ от услуг в одностороннем порядке.

– А я тебе объясняла, что на таких условиях с фрилансером работать не будут. Зачем вешать на себя обязательства, когда можно нанять человека без списка требований к заказчику.

Мы обе замолчали. Рита делала вид, что читает что-то на экране, а я полезла в холодильник за яйцами. Осталось четыре, возьму из вредности сразу три. На плите стояла сковородка, которую Рита еще не успела помыть после завтрака, я разбила в нее яйца и включила плиту.

– Остались у тебя еще заказчики? – спросила она.

– Только Долбанутая Лена, но и она не пишет уже неделю.

Долбанутая Лена – первая клиентка, которую я нашла после увольнения из редакции газеты. Ей тридцать, она энергична и считает себя специалистом по любым вопросам – от проктологии до квантовой физики, при этом Лена всю жизнь работает мастером по маникюру. Я писала ей тексты для блога. Долбанутой она стала после того, как я составила ей пост из трех абзацев, а она прислала к нему правки на четырех страницах.

– Елена, видимо, не пишет тебе, потому что сейчас сложно найти клиентов на маникюр. Даже невозможно. Все салоны закрыты, да и будь они открыты – самоизоляция.

– Она подпольно принимает у себя дома.

– Точно долбанутая.

Когда Рита ругалась, она понижала голос до шепота, а когда материлась – это было очень-очень редко, – то краснела. Меня это забавляло.

Яичница затрещала и зашипела в сковороде. Я дождалась, когда края глазуньи потемнеют и чуть закрутятся, после чего положила ее на тарелку. Ела я, прислонившись спиной к подоконнику.

– Вот что мне делать? Где искать клиентов?

– Обнови резюме, посмотри, может, кому-то нужен удаленный автор на полную ставку. Поживем пока на мою зарплату, вернешь деньги, когда заработаешь. Друзья для того и нужны, чтобы поддерживать друг друга в сложные моменты.

– У меня тысяч пять на карте есть, ну, и кредитка с лимитом в 40 тысяч.

– Не переживай, у нас на работе пока все спокойно. Начальство сказало, что сокращений не планируется. Вместо этого они отменили все корпоративы в этому году, ну, и оптимизировали кое-какие расходы.

– Никогда бы не подумала, что пиар окажется самой стабильной сферой.

Рита, которая все это время продолжала переписываться с коллегой, подняла взгляд и улыбнулась, лицо ее при этом стало светлее. Я подцепила кусок яичницы вилкой и отправила его в рот.

– Я просто работаю в правильном пиаре в очень правильной западной компании по невероятно правильному трудовому договору, – сказала Рита.

Опять намек на то, что она лучше знает, как нужно выстраивать рабочие отношения. В такие моменты я думаю о том, чтобы никогда больше ничего ей не рассказывать. Все равно есть только два мнения – ее и неправильное.

Рита подхватила ноутбук и уселась с ним за стол. С ровной спиной она начала резво набирать текст. На чистом листе перед ней появлялись и складывались в абзацы предложения. Одно за другим приходили сообщения в мессенджер. Рабочий день кипел.