Ив Сен-Лоран

Всегда верный своей «бижутерии побрякушек», барочным клипсам с жемчугом и браслетам из норки, он любит играть с позами женского тела, добавляя звезду из сапфира, сине-серые сатиновые перчатки и тонкие туфельки. С капелькой коралла в мочке уха, c удлиненными и неподвижными глазами, женщина движется на бумаге навстречу взглядам. Ее экспрессия сдержанна и стилизована, но мы чувствуем, как вокруг нее дышит жизнь Дома моды.

«Я приходил каждое утро и проводил целый день рядом с Кристианом Диором, в основном молча. Должен признаться, что я многому научился. Кристиан Диор возбуждал до крайности мое воображение, а в работе он полностью нам доверял. Идея, которую он высказывал, будила во мне целую серию, а идея, которую подавал я, могла пробудить фантазии в нем. Это пришло со временем и стало привычкой скорее в конце нашей общей работы, чем в начале. Между нами не было никаких дискуссий. У меня возникала мысль, я зарисовывал ее, показывал ему эскиз. Главной была идея. Поскольку я не болтлив и предпочитаю действовать так, это был правильный подход».

Что это за юнец, идущий вдоль стен? Силуэт в узкой морской форме, в больших черных ботинках, с руками, похожими на усики жука, – все в нем интриговало. «Я живу у одной старухи на бульваре Перейра. По воскресеньям я грызу яблоки и плачу…» – сказал он как-то Жан-Пьеру Фреру, еще одному ассистенту в студии, тот был похож на комок нервов, весело посаженный на две короткие ноги. А что, если захватить этого долговязого поужинать?! Небольшая компания пришла в назначенное время: Карл Лагерфельд, Жан-Франсуа Дэгр (он начинал в отделе мехов, в бутике господина Диора) и Фернандо Санчес, чьи надежды рассыпались в прах вместе со смертью Жака Фата, у кого он собирался начинать карьеру. Еще с ними пришла манекенщица Виктория, которую многие женщины у Диора считали неумехой. Она была слишком невысокая, слишком брюнетка, у нее не было походки. Но господин Диор принял ее на работу и защищал от всех этих фурий в черном. Виктория олицетворяла для него «бульвар Сен-Жермен-де-Пре», который ему нравился. В примерочных суета, кругом длинноногие девушки: красивая бретонка Луки, с выступавшими скулами и плечами портового грузчика; Рене[129 - Любимая модель Кристиана Диора.] – образ приличной девушки (немного скучный, по мнению мужчин); Алла[130 - Русская манекенщица Алла Ильчун.] – воплощение тайны Востока («Она типичная модель, и какой класс!» – говорили продавщицы); а Виктория рядом с ними выглядела совсем иначе и «нагло» при этом вела себя. Она знала, что она звезда. «Я таскаю за собой всех этих неизвестных парнишек», – говорила она. Когда Виктория заходила в ресторан, мужья так засматривались на нее, что от рассеянности сыпали перец в красное вино. Многие говорили, что если бы жены в сумочке носили пистолет, Виктория не вышла бы из ресторана живой.

В этой компании была еще одна женщина – Анн-Мари Пупар, племянница композитора Анри Соге, верного друга Кристиана Диора. Родилась она в Аркашоне и приехала в Париж в возрасте девятнадцати лет, чтобы устроить свою жизнь. Для начала она была телефонисткой в журнале Vogue, затем провела два года в мастерской мадам Симон, учась быстро вдевать нитку в иголку, делать прямой стежок, разглаживать талию утюгом. На пятый месяц работы ей доверили сделать небольшой корсет. Это был корсет Лукреции: она проплакала всю субботу. Наконец, она была принята в Дом Диора в 1953 году. В этот день мадам Раймонда сказала ей: «Моя маленькая Анн-Мари, ткани раскладываются по цвету». Между Ивом и Анн-Мари завязалась настоящая дружба. «Я занималась этой профессией ради него».

Это были первые уроки парижской школы жизни. Первое бешеное веселье в баре театра на авеню Монтень, напротив театра Елисейских Полей. Первые обеды в отеле «Ритц»: важен был не омлет, а то, что можно было там увидеть. Это время первых вылазок в бар «Фиакр». «Мы жили светской жизнью почти каждый вечер, – вспоминал Жан-Поль Фрер. – У Карла было больше денег, чем у других. У него был “фольксваген” с открытым верхом и встроенным транзистором марки “Грюндиг”. Мы доезжали до площади Этуаль (он всегда говорил, что ориентируется только от площади Этуаль!) и ехали ужинать куда-нибудь в город». К основной команде иногда присоединялись и другие подруги, чаще всего манекенщицы: Ванья или сербка Иванка Бойевич.

Раcположенный на улице Шерш-Миди, «Фиакр» – это бар для мальчиков, с рестораном на тридцать мест на втором этаже. Что за люди здесь встречались на лестнице! На узком танцполе размером с ремень посетители танцевали ча-ча-ча, и весь блестящий Париж появлялся здесь: Зизи Жанмер[131 - Жанмер, Зизи, наст. имя Рене Марсель Жанмер (р. 1924–2020) – французская балерина, звезда.], Жан Маре, Мишель Морган и, разумеется, известные кутюрье, приходившие ужинать со своими директрисами, например Пьер Бальмен. Иногда можно было столкнуться с самим Диором в компании с шофером Пьером и всей командой: Сюзанной Люлен, Раймондой Зенакер, Ивонной Минасян, Гастоном Бертело. Что касалось Митцы Брикар, она не приходила: ложилась рано спать, чтобы сохранить цвет лица. Ив знакомился с непристойным Парижем на улице Монтань Сент-Женевьев: там находился странный танцевальный зал, его держала бывшая актриса, веселая как продавщица рыбы. В день масленичного карнавала парни-продавцы из мясной лавки переодевались в женщин. Стоило посмотреть, как они сотрясали платьями с фижмами, крутя эпилированным торсом под звуки аккордеона. Было невыносимо смешно. Ив познакомился с компанией молодчиков, которые веселились все вечера напролет. Однажды в рождественский вечер девушки все переоделись. Анн-Мари, с бархатным полумесяцем и стразом в волосах, была похожа на испанскую графиню. Ив веселился и, должно быть, именно в этот вечер забыл о назначенной встрече с Симоной. Это ранило ее.

Ив смеялся над всеми слухами и невообразимыми историями, которые рассказывали про их клиенток. Одна из них глуховата, и мадам Марта, первая швея мастерской, случайно отрезала ножницами проводок слухового аппарата, пытаясь шире прорезать воротник. «Она отрезает, потом пришпиливает, а клиентка ничего не слышит!» Мелькание булавок порождало суеверия, а упавшие на острие ножницы предвещали смерть. А еще были всякие пакости и мелкие гадости мира моды. Бюсты-манекены из конского волоса, сделанные по меркам клиентки, назывались «кладбищами».

В семь вечера студия пустела. Существовала маленькая кладовка, где были сложены куски ткани, юбки, например красная юбка, которую недавно отделили от платья из черной тафты с декольте в виде сердца. Кладовка называлась «будка Вани». Однажды Жан-Пьер переоделся, надел эту красную юбку и шляпу гондольера и тут же превратился в Гадкую Лулу, персонаж комикса, который Ив опубликовал намного позже, в 1967 году. Тогда он посмотрел на маскарад и пришел на следующий день с набросками. Вот Лулу, влюбленная в пожарного: она поджигает свой дом, чтобы он приехал. Лулу толстая и злая, у нее два любимых определения: «шмук» и «плук». Она рвет в клочья учебники и школьные тетради детей, рвет цветы на клумбах городского парка. Когда Лулу стала медсестрой, она сразу стала спаивать детей красным вином и выращивать белых крыс. Она сверхкокетка. Господин Диор с улыбкой заметил: «Я никогда не видел эту женщину у нас. А я-то думал, что всех здесь знаю».

Ив Сен-Лоран завоевал доверие господина Диора. Он присутствовал на всех примерках, подавал идеи. Мэтр все чаще выбирал его эскизы для коллекций и часто рекомендовал его коллегам. Этот молодой модельер уже успел нарисовать декорации «Ярмарочной музыки» для балетов Монте-Карло. Работая у Диора, Ив создал свою первую модель платья для Зизи Жанмер. Она была звездой балета Ролана Пети[132 - Пети, Ролан (1924–2011) – французский танцовщик и хореограф, один из признанных классиков балета ХХ в.], хореограф женился на ней в декабре 1955 года. «Молодожены Нового года» появились на обложке журнала Paris-Match. Они были знакомы с Диором со времен освобождения Парижа. Он часто рисовал для них костюмы, например для «Тринадцати танцев» в 1947 году, хотя у мэтра осталось плохое воспоминание об этом. «Мы заканчивали шитье на спине у балерин, когда они уже были на сцене, перед публикой»[133 - Christian Dior, Dior et moi, op. cit.]. Даже если учесть, что первые его авторские костюмы («Школа злословия» Шеридана в театре Матюрен) были сделаны для театра, когда он работал у Пиге в 1939 году, Кристиан Диор не «болел» театром. Что касалось кино, он работал над двумя фильмами: «Кровать под балдахином» Ролана Туаля и «Молчание – золото» Рене Клера. Но он никогда больше не занимался сценографией после того, как открыл свой Дом моды. Только страсть к моде времен Второй империи заставила его согласиться на заказ Одетт Жуайё[134 - Жуайё, Одетт (1914–2000) – французская актриса, драматург, романист.] сделать костюмы и декорации для фильма «Парижский вальс». Все чаще, с начала пятидесятых годов, Кристиан Диор предпочитал предоставлять платья из своих коллекций для фильмов, где играли его подруги, например Марлен Дитрих в «Большом алиби». В 1956 году он одевал Аву Гарднер в фильме Марка Робсона «Маленькая хижина». Позже создал костюмы для Оливии де Хэвилленд и Мирны Лой в фильме «Дочь посла». «Беспорядок кулис предполагает импровизацию, что-то “приблизительное”, жертву во имя эффекта, а это все не имеет отношения к моему темпераменту»[135 - Christian Dior, Dior et moi, op. cit.], – признавался этот «молчаливый нормандец» (так он себя определял), который предпочитал спокойствие деревенской жизни искусственному освещению городов.

Зато его молодой ассистент страдал этой «красно-золотой» страстью к театру, как называл ее Кокто. Не подозревая об этом, Ролан Пети и Зизи Жанмер, эти беглецы из Гранд-опера, были его кумирами… Еще в Оране Ив следил за историей с балетом Елисейских Полей. Когда ему было одиннадцать лет, Ролан Пети увлекался чечеткой, Жан Бабиле[136 - Бабиле, Жан (1923–2014) – французский артист балета и хореограф, считается первым французским балетмейстером послевоенного времени, получившим международное признание.] в ярости рвал розовые лепестки своего костюма (балет «Призрак Розы»[137 - «Призрак Розы», или «Видение Розы», – одноактный балет Михаила Фокина на музыку пьесы К.М. фон Вебера «Приглашение к танцу» (1919) по мотивам стихотворения Т. Готье «Видение Розы». Был постален в труппе Русского балета С. Дягилева, декорации и костюмы Леона Бакста.]), а Борис Кохно[138 - Кохно, Борис Евгеньевич (1904–1996) – русский и французский театральный деятель, писатель, антрепренер, либреттист и импресарио.] прогуливал на авеню Монтень Гиацинту, собачку Кристиана Берара. В 1949 году поставили балет «Кармен», знаковый спектакль, когда на сцене театра Мариньи Рене Марсель, балерина с короткой стрижкой, превратилась в Зизи Жанмер. Тогда, по примеру Ролана Пети, Ив играл в режиссера: он постриг свою младшую сестру Мишель «под Кармен». Прошло шесть лет. Гранд-опера по-прежнему дремала в золоте и бархате, а эти двое возлюбленных, точно сбежавшие с картинки Пейне[139 - Пейне, Рэймон (1908–1999) – французский художник-график. Всемирную известность ему принесли рисунки «Возлюбленных», изображавших поэта и его невесту.], стали новыми звездами мюзик-холла. Зизи готовила номер с фокусами вместе с Фернанделем[140 - Фернандель (наст. имя Фернан Жозеф Дезире Констанден) (19031971) – французский актер, величайший комик театра и кино Франции и Италии.] на гала-концерте в Союзе артистов. Сопровождаемая своим мужем, она пришла к Кристиану Диору. «Я предлагаю Вам молодого ассистента», – сказал им кутюрье, загруженный в этот день. «К нам вышел совсем худой молодой человек… Ритуал прошел как обычно, в атмосфере легкого беспокойства. Эскизы, ткани, примерки… и великий день настал». Ролан Пети вспоминал: «Мы увидели белое платье, платье-веретено, удлинявшее линию. Плечи были декорированы жемчужными и бриллиантовыми ожерельями в стиле безделушек. Это был сатин, довольно плотный, с разрезом сбоку. Он вынул из платья все неудобные фижмы и создал силуэт…» В назначенный вечер Зизи появилась в этом платье в цирке Медрано. Начиналась большая история. Кристиан Диор быстро понял зачарованность Ива и театром, и модой, он и сам, одевая женщину, был похож на режиссера, работавшего с актером, и для этого он приглашал публику в начале каждого сезона на свою бесплатную премьеру. Разве он не мечтал «одеть женщину от Кристиана Диора с головы до ног»[141 - Christian Dior, Dior et moi, op. cit.]? Но времена менялись. Хотя область haute couture позволяла зарабатывать на жизнь двадцати тысячам работникам, но цены поднялись с 20 % до 30 % в 1955–1956 годах. Начинались разговоры о кризисе: все дома моды боялись копирования моделей и поднимали таксу для больших оптовиков. Сам Диор, открывший в Нью-Йорке Дом моды «гран-люкс», поняв тягу американцев ко всему новому, в то же время не обманывался, зная привычки жителей Америки, «где кондиционированный воздух препятствовал постепенному нагреванию не только тел, но и душ»[142 - Ibid.]. Люкс made in France в Америке был предложен всем и каждому, создавались империи по серийному производству Высокой моды. В журналах рекламные фото заменили иллюстрациями. Мнение таких магнатов, как Рассел Д. Карпентер (Magnin), Лоуренс Маркус (Neiman Marcus), Рассекс или Б. Альтманс[143 - Крупные торговые сети магазинов одежды и их руководители.], теперь считалось важнее, чем мнение элегантных женщин, которые формировали моду во времена балов у графа де Бомона[144 - Бомон, Шарль д’Эон де (1728–1810) – французский дворянин, один из лучших фехтовальщиков Европы конца XVIII в., тайный агент Людовика XV, до самой смерти хранил свою тайну, мужчина он или женщина.]. Интервью теперь брали именно у них. «Что вы думаете о новой длине платьев?» Элегантность стала условной, а разорившиеся прекрасные иностранки покидали Париж. Влияние на моду крупных оптовиков стремительно росло. Грэйс Келли[145 - Келли, Грейс Патриция (1929–1982) – американская актриса, с 1956 г. – супруга князя Монако Ренье III.] тогда объявила, что отныне будет одеваться только в магазине Macy’s, самом модном универмаге Манхэттена!

Вот еще одно совпадение: в тот же год, когда Ив Матьё-Сен-Лоран пришел на работу к Диору на авеню Монтень, открылся большой бутик, увеличенная версия небольшого уголка развлечений, открытого Кристианом Диором еще в феврале 1947 года. Кристиан Берар предложил основную идею интерьера: ткань туаль де жуи бежевого цвета и сепии, манекены из ивовых прутьев – что-то вроде бонбоньерки, аккуратно заполненной безделушками, бижутерией, платками. С 1948 года коллекция бутика была представлена впервые. Вскоре появились перчатки, чулки и парфюмерная линия, затем аксессуары, галстуки, подарки. «Казалось, что бутик расколется надвое, как яйца в руках фокусника, в которых спрятан ворох разноцветных платков».

Шли переговоры с соседним баром, двумя магазинами на улице и представителями налоговой службы, чтобы наконец начать перестраивание бутика. Большой магазин открылся в июне 1955 года по адресу: 15, улица Франциска I. Стилизованный под эпоху Марии-Антуанетты, столь дорогой Диору, в неоварианте 1900 года, его декоратор Виктор Гранпьер развесил в интерьере медальоны из белой лепнины, маленькие абажуры, поставил австралийские пальмы кентии, которые гармонировали с салонами серо-жемчужного цвета. «Мне хотелось, чтобы женщина выходила из бутика, полностью снабженная одеждой и держа в руке подарок». У каждой продавщицы была своя секция: чулки, парфюмерия, ремни, сумки, нижнее белье, подарки, фарфор… В этом магазине женщины тратили состояния и выходили всегда без пакетов: «Шофер заберет покупки». Они все знали друг друга, но чаще всего никого не замечали. Продавщицы угадывали по хлопку веера, что пришла свирепая Вольпи; по запаху розового парфюма и пудры узнавали графиню де Шаваньяк… В январе, в июле, в конце ноября (на праздник святой Екатерины) и в декабре ажиотаж в бутике возрастал. Витрины украшались. На Рождество удивительный запах еловых ветвей заполнял бутик. Настоящее сумасшествие начиналось все же ночью, после закрытия. В эти часы новинки все прибывали и прибывали.

Ив Сен-Лоран создал дизайн открыток и эскизы специальных моделей, которые на жаргоне Диора назывались «финтифлюшками»: это домашние платья, довольно броские, и топики, которые должны были стать сенсацией. Ив активно занимался декорацией в эти дни вместе с Жан-Пьером Фрером. Именно здесь он впервые встретил семейную пару скульпторов Лалан. Они и по сей день вспоминают с волнением об этих ночных бдениях в поиске оформительских трюков. «Мы делали декорации из ниточных арматур, из жемчужных птиц, из маленьких меховых фавнов, из драконов, сделанных из печных труб…»

Ив иногда одевался в маленькую кожаную куртку и узкие брюки. Ему было двадцать лет: как остаться равнодушным к этому замечательному вихрю юности, который сотрясал недоверчивый мир Высокой моды, спрятавшийся за своим упрямством и привилегиями?! Американцы завидовали французам, что у них были птичники в деревнях и исторические памятники, но, в свою очередь, они сами заставляли мечтать европейцев о комфорте, о возможности быстро и хорошо одеваться. Вчера еще обреченные на покупку платьев в отделе для девочек, сегодняшние девушки позировали в юбках модели Universitе Жака Фата и в обтягивающих пуловерах от Корригана. Покупались первые пальто специально для шопинга, или для автопрогулок, или на уик-энд. Тогдашний кумир – Франсуаза Саган, одаренный автор романа «Здравствуй, грусть!». «Никакой пудры, немного помады, растрепанная челка…»[146 - Matthieu Galey, Journal 1953–1973.] А также Одри Хепбёрн – талисман Живанши: стройный силуэт, балетки, прическа в стиле «Орленок», она ездила на мопеде в фильме «Римские каникулы», была одета в пуловер и брюки в роли продавщицы из книжного магазина в фильме «Забавная мордашка». Вся эта молодежь вернулась к академическому лоску Высокой моды, от муарового стиля Пакена до тюля-сетки Ланвен с двойным рядом жемчуга и дамскими шляпками Минга из синего бархата – все это классические наряды женщин, которые еще не стали мечтой, но уже прочно принадлежали реальному миру.

Одна лишь Шанель стояла особняком. Со времени своего возвращения она не переставала работать с джерси, сделала так, что эта материя смотрелась на ее моделях, почти лишенных форм. Не изменяя себе, она приспособилась, из женского костюма, выражавшего сущность парижанки, сделала форменную одежду, о которой мечтали американки. Коко одна шла всем наперекор (наверняка потому, что она была уверена: ее нельзя скопировать): «Копия – это признак здоровья. Одевать по-разному пятьдесят женщин не имеет никакого интереса, а вот увидеть свои произведения в больших магазинах всего мира за умеренную цену, видеть женщин на улице, подхвативших ваш стиль, – вот в чем цель и слава кутюрье»[147 - Elle, 27 ao?t 1956.]. Она единственная из кутюрье, кто разрешал фотографам и художникам воспроизводить ее модели до 1 сентября. Именно благодаря взглядам Шанель, вернувшей достоинство понятию «практичный», молодая команда Диора нашла плодотворную тему для ностальгии в культе эпохи 1920-х годов. Простота и скупость линий делали из Шанель больше чем просто кутюрье, она воплощала дух этого века и его битв. «Мужчина, по крайней мере, свободен: он может изведать все страсти и скитаться по всем странам, преодолевать препятствия, вкушать самые недоступные радости. Женщина же вечно связана. Косная и в то же время податливая, она вынуждена бороться и со слабостью тела, и с зависимостью, налагаемой на нее законом»[148 - Гюстав Флобер. Мадам Бовари.].

У ностальгии по 1920-м годам была своя святыня – «Бык на крыше». Жан Гюго нашел это место в 1945-м, уже «переполненное американцами под завязку». В последние годы этого знакового ресторана его посещали как важную достопримечательность. Это место притягивало мечтателей. Как приятно сказать: «Пойдем в “Быка”». И это через тридцать лет после того, как Соге появлялся там с такой же маленькой театральной тросточкой, что и Леото[149 - Леото, Поль Фирман Валентен (1872–1956) – французский писатель, поэт, театральный критик.]. Здесь можно было встретить призрак княжны Бибеско[150 - Бибеско, Марта (1886–1973) – румынская и французская писательница, общественный деятель. На протяжении все своей жизни вела дневник, который составил в итоге 65 томов.], завернутой в вуали из черного крепа в бриллиантах…

Парижское воспитание Ива Матьё-Сен-Лорана расширилось благодаря выходу в свет. Ключевые роли здесь играли Кармен Родригес и Лилия Ралли – женщины, которые находились в постоянном контакте с клиентками и, прежде всего, с директрисой салона Сюзанной Люлен. Многим хотелось знать, как эта женщина, прошедшая «огонь и воду», могла работать в кабинете размером не больше чем две табуретки! Расположенный в углу над лестницей, он был стратегическим пунктом, откуда она наблюдала через круглое окошко за всем, что происходило. Ее владения простирались еще дальше. Пиар Дома моды – это она. Сюзанна умела придать значение тому, с кем общалась. Опыт работы в рекламе перед войной у Блештайна-Бланше[151 - Блештайн-Бланше, Марсель (1906–1996) – французский рекламный предприниматель, основатель фирмы Publiois, ныне третьей в мире рекламной группы.] сделал эту нормандку из Гранвиля профессионалом по продажам. Она искусно использовала placement ofproduct в день презентации коллекции.

Всегда одетая в бежевый цвет летом, в серый и черный – зимой, Сюзанна со свойственной ей крестьянской гордостью старалась никогда не совпадать в одежде с клиентками. Она обедала в Relais Plaza, присутствовала на всех коктейлях, вечерами появлялась в длинном платье в клубе l’Epi или l’Elеphant blanc на улице Вавен. Казалось, что ее не возбуждает даже белое вино. Очень популярная в парижском мире, она ненавидела мелочность и «кухонные слухи». Она – подруга герцогини Кентской, но при этом была довольно доверчивой. Как говорил Кристиан Диор: «Она оживляет продавщиц, одурманивает клиенток, заряжает всех энтузиазмом и здоровьем, которые светятся в ее глазах»[152 - Christian Dior, Dior et moi, op. cit.]. Она быстро прониклась симпатией к Иву. «Надо, чтобы он познакомился с себе подобными, это быстро сделает его парижанином», – говорила она Андре Остье.

Фотограф и хроникер, Андре Остье всегда был в курсе любой светской новости. Он знал, какие драгоценности были на Митце Брикар: подаренные кронпринцем или взятые напрокат у «Картье». Он знал, какое белье купила Николь де Монтескью у Баленсиаги. Картье-Брессон ему говорил: «Тебя не часто увидишь с аппаратом в руке, но при этом постоянно появляются твои фотографии». У Андре Остье не было конкурентов. Папарацци еще не появились. Он был единственным фотографом, которого приглашали на частные вечера. Его называли «французским Битоном». Женщины его обожали, потому что он никогда не был злым. Чаще всего наоборот, Андре всегда старался показать элегантность с лучшей стороны, и у него это выходило естественно, что можно было принять за аристократическую легкость. На самом же деле его естественность – это результат кропотливой работы, что не поймут люди высшего света. У него не было славных крестоносцев среди предков. Остье принадлежал к разряду людей, для которых красота – это цель существования. И уж если он покровительствовал юноше, то наверняка потому, что, несмотря на разницу в возрасте и происхождении, он видел в нем страсть, объединявшую этих бродяг, оба желали войти в историю, которая им никогда не принадлежала. Молодые люди словно находили осколки памяти, возрождали их в своих произведениях, тогда как другие бальзамировали свою память и выставляли ее в фамильной часовне. Андре Остье было двадцать лет, когда он познакомился с леди Мендл. Указывая на свою белую софу, она все время ему повторяла: «Это должно быть бежевым». Она сожалела только об одном: она не знала великих князей и не застала царскую Россию.

Со свойственной ему вежливостью Андре Остье фотографировал Ива Сен-Лорана в особняке Ламбер. В течение лета 1956 года ученик-модельер делал наброски причесок и шляп для бала важных особ, который организовывал в особняке Ламбер барон де Реде[153 - Розенберг, Алексис, барон де Реде (1922–2004) – банкир, миллионер, эстет и коллекционер живописи, организатор роскошных балов, куда привлекались известные фотографы и модельеры.]. Эти цветы, эти эгретки, эти всплески органзы напоминали эскизы в стиле Домерга, которые он рисовал для матерей своих подруг еще в Оране. Но здесь речь шла немного о другом. Надо было отбиваться от соперников, никогда не повторяя на бумаге одну и ту же модель дважды; быть готовым к жалобам и капризам. Словом, найти, как говорил Мольер в «Школе жен», «тысячи ингредиентов, которые создают свежий цвет лица…».

Но жены ловкие – другого рода племя.
От их голов одних зависим мы все время.

В этих акварелях можно было найти, мысленно превращая заостренные лица персонажей в круглые, новый сад фантазии, где росли кустики ландыша, страусиные перья, цветочные пирамиды, черные лилии. В этих прическах из тюля с пайетками в виде звезд проглядывали воспоминания то о лебедином костюме танцовщика Жана Бабиле, то о шиньоне Алиды Валли в фильме «Чувство».

Снимая гостей на свой фотоаппарат Rolleiflex, Андре Остье поймал в объектив Ива Сен-Лорана. У него длинные и тонкие руки, взгляд рассеянный, он наблюдал за происходящим с явно отсутствующим видом.

Каштаны и автобусы с платформами превращали авеню Монтень в настоящую деревню. Работницы выходили напевая из мастерской, их ждали женихи, парни из «Кодака». Манекенщицы исчезали в больших машинах. И все-таки волшебный сон рассеивался. Международные события непоправимо повлияли на моду: во время корейской войны американцы прервали закупки. Женщин заменили новости. Теперь надо было завоевывать «злую фею» журналистики, как говорил Кокто. В сфере моды многие журналисты имели в своем распоряжении целый арсенал похвал и язвительности, им достаточно было одного названия для статьи, чтобы превознести или уничтожить новую коллекцию. В Соединенных Штатах даже появился ежедневный журнал Women’s Wear, полностью посвященный моде. У Диора прессой занимался маркиз де Моссабре. Среди редакторов журналов, завсегдательниц показов, в первом ряду стояли: Кармель Сноу[154 - Сноу, Кармель (1887–1961) – главный редактор журнала Harper’s Bazaar с 1934 по 1958 г.], которой принадлежит фраза It’s New Look[155 - «Это новый взгляд» (англ.). Кармель Сноу этой фразой охарактеризовала знаменитую коллекцию К. Диора в 1948 г. Название new look закрепилось за целым направлением в моде.] (из журнала Harper’s Bazaar), Салли Киркланд (журнал Life), Диана Вриланд (журнал Vogue USA). Их всех упоминал Стэнли Донен в своем фильме 1956 года «Забавная мордашка».

Точно попавшие под холодный душ «холодной войны», все платья стали гладкими. Некоторые разгадали, что последняя коллекция Диора «H» была вдохновлена маленьким бюстом исторической героини Агнессы Сорель[156 - Сорель, Агнесса (1422–1450) – возлюбленная короля Карла VII.]. Коллекции Диора вытягивали женский силуэт вверх из года в год, от прямых плечей до туник без талии. Линия «А» (лето 1955), линия «Y» (зима 1956), линия «Магнит» (лето 1957), линия «Веретено» (зима 1957). У Диора, как и у других модельеров, линии одежды удлинялись, в чем пятидесятые годы были похожи на двадцатые. Крестный отец коллекции new look был уже не единственным автором этого стиля, скорее уж Коко Шанель «с ее бесполой одеждой». Если следовать анализу, который пророчески сделал Морис Сакс в своей книге «Во времена “Быка на крыше”» тридцать лет тому назад, то «ничто так не обострило вкус к гомосексуализму, как эта мальчишеская внешность, которую вдруг приобрели женщины. Что же касается Шанель, именно ее тяга к простоте невольно открыла двери любой эксцентричности, любому эпатажу, примерно как в свое время коммунизм подготовил появление диктатур». Книга Мориса Сакса – один из фетишей Сен-Лорана.

Если Шанель подарила роскоши строгость, то Диор сделал из нее синоним мастерства, профессии, парижского понятия «законченного и совершенного». В 1957 году Диор праздновал десятилетие своего Дома моды.

Time посвятил ему обложку. Взаимное уважение объединяло Ива Сен-Лорана, которому был тогда двадцать один год, и Кристиана Диора, которому исполнилось пятьдесят два, несмотря на абсолютную разницу в поведении и внешнем облике: у одного – тонкая паучья грация, а у другого – вид солидного сельского священника, всегда читавшего в глазах близких: «Патрон, вы слишком полны». Внешность спокойного отца семейства – всего лишь видимость, Кристиан Диор всегда умел улаживать конфликты между женщинами, окружавшими его, любил поесть и, соответственно, был озабочен весом, обманывая свой страх постоянными большими перекусами, а вслед за ними курсами похудения. В его особняке из двенадцати комнат на бульваре Жюль Сандо, в XVI округе, ничего не говорило о его сомнениях и мучениях:

мебель эпохи Регентства, бархатные обои, канапе с бахромой, его портрет кисти Бернара Бюффе над камином. Тем не менее он везде ходил со своей гадалкой. Накануне показа коллекции она предписывала порядок действий вплоть до места, где он должен был находиться во время дефиле. Диор, этот бонвиван, был снедаем тайной болью, которая часто делает из самых публичных людей истинных одиночек. Даже если он не мог объяснить разницу между прямым стежком и косым, первые швеи уважали и любили его как отца. Для них он был самым обходительным человеком, какого они когда-нибудь встречали. Они шили все его платья, чтобы сделать ему приятное, а у него всегда находилось для них доброе слово: «Как это красиво».

Господин Диор научил молодого Сен-Лорана тому, что его ученик не забудет никогда. «Это было что-то большее, чем мода и стиль. Фундаментальное благородство профессии кутюрье». Ив регулярно возвращался в Оран, продолжал рисовать модели платьев для своих сестер, присутствовал на примерке в ателье у мадам Монтье, которая чувствовала себя польщенной.

В июле 1957 года Люсьенна Матьё-Сен-Лоран приехала повидать сына. «Она изменилась со времени отъезда Ива, – вспоминали сестры, – она уже была не такой веселой». Ив переехал, теперь он жил напротив сквера Петрарки, в большой и довольно светлой студии около площади Трокадеро. У него появилась новая подруга – Филиппина де Ротшильд[157 - Ротшильд, Филиппина Матильда Камилла (1933–2014) – единственная дочь винного магната Филиппа де Ротшильда.]. Он ходил с ней на танцевальные вечера. Чтобы отпраздновать приезд матери, остановившейся в Plaza, Ив заказал столик в ресторане Relais. Их обед прервался стремительным появлением Сюзанны Люлен: «Ну, маленький молчун, вы нам не говорили, что у вас такая красивая мама…» И она тут же все рассказала господину Диору. Очарованный описанием, он пригласил Люсьенну в студию на следующий же день. Ив безумно волновался: «Ты наденешь вот это платье. Ты встанешь вот здесь…»

Люсьенна отправилась вместе с сыном на авеню Монтень, 30. «Оставьте нас, молодой человек», – сказал ему Диор отцовским тоном. О чем они говорили тогда друг с другом? Ив приезжал в Оран летом отпраздновать свой двадцать первый год. 24 октября 1957 года Кристиан Диор скоропостижно скончался от разрыва сердца в Монтекатини, в Италии, в маленьком курортном городке, куда он всегда ездил, чтобы сбросить лишний вес. Ему было пятьдесят два года. Он верил в мечты и гадания на картах, он стучал по дереву и крестился с вечным страхом смерти в душе. До конца своих дней он стоял на страже секрета моды. Дом моды оплакивал его, и убитые горем верные соратники ворчали и шептались: «Ведь мадам Делаэ говорила ему не ездить в Монтекатини!» Бывший директор небольшой картинной галереи, «дилетант» из Гранвиля, за десять лет стал символом целой модной империи. Он оставил после себя фирменный стиль, его состояние в мировой экономике исчисляется суммой в семь миллиардов франков.

Его останки доставили в Париж. Похороны состоялись во вторник, 29 октября 1957 года, в церкви Сент-Оноре д’Эйлау. Из Каракаса, Нью-Йорка, Токио и Рима, из предместий и французских провинций поступали траурные венки, гирлянды роз, орхидей и ландышей, любимого цветка мэтра. Тело Кристиана Диора лежало в церкви всю ночь между двумя серебряными канделябрами. К девяти часам утра у церкви собралась толпа. В руках и петлицах были видны ландыши. В десять часов двери церкви закрылись. Три тысячи людей остались стоять снаружи. Внутри находилось столько знаменитостей! Герцогиня Виндзорская и ее фрейлина Памела Черчилл, Кармель Сноу, Пьер Бальмен, Кристобаль Баленсиага, Юбер де Живанши, Марсель Буссак, Жан Кокто, Луиза де Вильморен[158 - Вильморен, Луиза де (1902–1969) – французская писательница, поэт, сценарист, хозяйка литературного салона.], Франсис Пуленк[159 - Пуленк, Франсис (1899–1963) – французский композитор, пианист, критик.]…

Анри Соге организовал мессу, которая тронула всех. Он использовал немного инструментов и старинные песни, потрясавшие своей красотой. После церемонии процессия вышла из церкви. По желанию Кристиана Диора его кремировали в Кайане, в департаменте Вар, неподалеку от старинной резиденции епископа Грасса, где он хотел найти последнюю обитель среди архитектуры XVIII века. Среди женщин в черных вуалях, с красными от слез глазами стояли двое мужчин, еще не знавшие друг друга, – Пьер Берже и Ив Сен-Лоран.

Молодой король в доме моды Dior

Короля не стало. Из Флориды, Австралии, Японии все еще приходили письма. Эти пачки соболезнований – финальная точка среди потока дифирамбов, оскорблений и благодарностей, которые наполняли собой десять лет славы «короля». Его называли сумасшедшим, визирем, диктатором моды… Его принимали за бога. Одна разорившаяся вдова умоляла придумать ей такую одежду, в которой она хотела «познать небесные области». Господин Диор никогда не отвечал на письма. Он распечатал свою корреспонденцию единственный раз, чтобы написать книгу «Диор и я», которую закончил в Париже 7 апреля 1956 года.

Две недели после его смерти проходили в атмосфере растерянности. Шум в коридорах. Костюмы на праздник Святой Екатерины приходилось запаковывать и прятать с тяжелым сердцем. Кроме того, на сцене появился персонаж, перед которым все женщины чувствовали себя маленькими девочками. Это был Жак Руэ[160 - В 1948 году Диор нанимает менеджера Жака Руэ, который стал деловым гением дома Christian Dior. В частности, именно ему принадлежит идея лицензирования, которой теперь пользуются все модные дома: когда американцы предложили купить права на производство чулок Dior, Руэ вместо этого договорился о выплате процента от продаж.].

Административный и финансовый директор Дома моды Dior, находившийся обычно шесть месяцев в году в деловых командировках, экстренно вернулся в гудящий как улей дом на авеню Монтень. Высокий лоб и рост под стать крупному государственному мужу как нельзя лучше подходили Жаку Руэ, доверенному лицу миллиардера Буссака. Этот человек был способен хранить секреты. К тому же, будучи традиционалистом, он разделял с миллиардером общие идеи касательно Франции: чувство меры, хороший тон и ощущение власти. Его основная цель – не позволять себе ни одной ошибки. Регулируя разнообразие товаров и лицензионные соглашения, именно он следил за соотношением престижа и распространения продукции. «Мы коммерсанты», – говорил Диор, который, хоть и проставил первым в истории свою фамилию на коллекцию чулок, всегда отказывался жертвовать престижем: «Я хотел оставаться независимым, только такая ситуация виделась мне совместимой с достоинством, блеском и верховенством парижской моды»[161 - Christian Dior, Dior et moi, op. cit.].

Утвержденный Марселем Буссаком в должности бессменного управляющего компании, Жак Руэ теперь руководил империей, которая насчитывала тысячу четыреста человек. Дом моды Dior включал в себя восемь компаний, шестнадцать фирм, представленных на пяти континентах[162 - In «Hommage а Christian Dior, 1947–1957», Musйe des arts de la mode, Paris, 1986.]. Начиная с рекламных зарисовок Грюо в журналах и заканчивая витринами, диоровскими декорациями, Жак Руэ распространял имя Dior повсюду. Дом Dior – участник всех значительных событий во всем мире: открытие после ремонта театра «Ла Скала» в Милане или бал «Апрель в Париже» в нью-йоркском отеле Waldorf