Однако час спустя я оказалась в галерее, устроенной в бывшем винном погребе с обшарпанным полом и кирпичными стенами. Мне не хотелось расстраивать подругу, поэтому пришлось взять себя в руки. Но все мысли были только о работе. Я пробегала глазами висящие на стенах и освещаемые оранжевыми металлическими прожекторами черно-белые фотографии, но даже не видела, что на них изображено. Я чувствовала себя потерянной среди толпы гостей, с нелепым бокалом шампанского, который сунули мне в руку при входе.
Внезапно хорошо одетый мужчина лет тридцати поднял бокал и звонко постучал по нему ложечкой, чтобы привлечь внимание публики. Он произнес речь, посвященную моей подруге. Говорил он недолго, но очень выразительно и с юмором. Было очевидно, что всеобщее внимание его нисколько не смущает. Меня, понятное дело, охватила зависть.
Аплодисменты утихли, и я с удивлением заметила, что он направился ко мне.
– Любишь промышленное искусство?
Как же достало, что все «тыкают». Мне же не пять лет! И при чем тут промышленное искусство?
Только тогда я заметила, что стою перед фотографией обнаженного мужчины, позирующего на фоне станков на каком-то заброшенном заводе.
Я заставила себя улыбнуться.
– Не узнаешь меня? – спросил он.
Пару секунд я его разглядывала.
– Нет.
Он расплылся в улыбке:
– Дам тебе подсказку.
– Хорошо.
– Университет Лион-один.
Хм, университет… Может, мы учились на одном курсе? Я там пробыла всего два года, а то и меньше…
– Извини, не могу вспомнить.
– Реми Марти, – представился он, все так же лучезарно улыбаясь.
Реми Марти?!
От удивления я не могла вымолвить ни слова.
Я бы ни за что не узнала старого университетского приятеля. Ни за что. Удивительно было то, что внешне он с тех пор почти не изменился. Зато изменилось нечто другое – он словно стал другим человеком. Прежний Реми Марти был самым незаметным юношей, которого я когда-либо встречала. Люди проходили мимо, не замечая его. Весь факультет считал меня очень застенчивой, но рядом с ним я становилась прямо-таки Тиной Тернер. Реми заливался краской, стоило к нему обратиться. Если на семинаре преподаватель вдруг спрашивал его, Реми покрывался потом, слова застревали у него в горле, и он не мог произнести ни слова. Одни его жалели, другие над ним издевались.
Я бы меньше удивилась, если бы человек, просидевший всю жизнь в инвалидной коляске, на глазах у всех встал и показал лучшие результаты в соревновании по прыжкам с шестом.
Откуда он взял эту уверенность, это спокойствие, эту харизму? Просто чудо.
– У тебя грустный вид… – проговорил он, беря меня под руку.
– Да нет, все нормально, – соврала я.
Но от одного его прикосновения мой панцирь тут же размяк.
Реми принес крошечных пирожных и был так мил и внимателен, что после нескольких слов и пары глотков шампанского я уже рассказывала о своих злоключениях. Он слушал, не перебивая. Когда я замолчала, он не проронил ни слова, но от одного его присутствия мне уже становилось легче. Наконец, после некоторого раздумья, он заговорил спокойным, хорошо поставленным голосом, так сильно выделяющимся на фоне суматошного людского гомона.
– Я знаю человека, который может дать тебе другой характер. Если, конечно, ты захочешь.
Пару секунд я огорошенно смотрела на него.
– Другой характер? Как это возможно?
Реми огляделся, словно желая удостовериться, что нас никто не слушает.
– Он вводит людей в гипноз и меняет характер.
Я растерянно хлопала глазами.
– Ты шутишь?
– Нет, я совершенно серьезен.
Я внимательно посмотрела на Реми. Вроде бы он меня не разыгрывал.
– А что это за человек?
Он снова огляделся:
– Магистр тайного братства. Они хранят древние знания об устройстве человеческой души.
Я чуть не прыснула от смеха.
– Что за ерунда?
Реми устало вздохнул:
– Я пытался разузнать подробнее, кто они такие, но ничего не нашел. Эти люди хранят свою тайну уже много сотен лет.
Он выглядел серьезным и явно говорил искренне.
Я завороженно смотрела на него, разрываясь между любопытством и недоверием.
Очевидно, он сам побывал на приеме у этого магистра.
Красивая молодая женщина в длинном черном платье протянула нам поднос с канапе.
Я взяла одну штучку и задумчиво съела.
– То есть это все делается под гипнозом? А что именно он говорил, чтобы поменять характер?
– Никто не знает. Когда церемония начинается, ты почти сразу перестаешь различать слова, а выйдя из транса, уже ничего не помнишь.
– Я бы не смогла пойти на такое, не зная, что меня ждет.