Гори, огонь! Меня не тронь!
– Что ж ты меня позоришь? – с отвращением сказал невидимый Лесаве мужчина. – Мало я дома стыда принимаю за твои шалости? Хочешь еще и перед князем Тихомиром меня опозорить?
– Так я же полюбовно, – смущенно произнес княжич. – Я, если что, и сватов заслать могу.
– Вот засылай, а потом и о другом думай, – строго выговорил мужчина. – А сейчас с глаз моих скройся!
– Так я…
– С глаз, я сказал!
И так прозвучал приказ, что ослушаться разве что мертвый бы смог.
Лесава услышала звук удаляющихся шагов, но продолжала плакать.
– С тобой все в порядке?
Теперь в мужском голосе было беспокойство и чувство вины. Лесава помотала головой, продолжая плакать.
– Ты брата прости! Дурной он. Не такой уж плохой, но дурной. А как голову ему снесет, то про все забывает.
– Плеткой в овине лечить не пробовали? – пробурчала чуть успокоившаяся Лесава, вытерла лицо рукавом и наконец встала.
– Ты?
Лесава сразу узнала князя из леса, жениха Премиславы. Мужчина выглядел растерянным, словно увидел не Лесаву, а по крайней мере, овинника. Лесава медленно и с достоинством поклонилась.
– Брата своего окоротите, – холодно произнесла она, окончательно приходя в себя. – Не принято у нас, чтобы девушкам прохода на дворе на давали. Не знаю уж, как у вас там, у древличей, принято…
– И у нас так не делают, – нахмурился Белогор. – Права ты, дал я волю брату своему после смерти отца. Думал, что так горе на него действует.
– От малой шалости до вседозволенности можно дойти, – укорила Лесава и пробормотала: – Дитятко, что тесто, как замесил, так и выросло.
Белогор продолжал строго смотреть на Лесаву, но она не отводила взгляда. Стыд, что застали ее в такой момент, продолжал жечь, и к щекам приливала кровь, но, с другой стороны, не за что ей было совеститься. А потому и голову незачем опускать.
– Прости меня, – наконец выдавил из себя князь. – За брата. Моя вина. Мне и расплата.
– Да разве я вас виню? – удивилась такой покладистости Лесава. – С больной головы на здоровую не перекладывают.
– Пойдем до дома провожу, – предложил Белогор. – На всякий случай. Или ты на княжеском дворе живешь?
– Не княжеских мы кровей, – усмехнулась Лесава и, боясь показать удовольствие от предложения князя, отвернулась. – Проводите, коли делать нечего.
Князь засмеялся, и Лесава ответно улыбнулась.
– Делать, может, и есть что, но и загладить вину хотелось бы.
– А живу я на самой окраине, у леса, – тихо сказал Лесава и сделала пару шагов.
Оглянулась. Князь смотрел на нее без улыбки. Его серые глаза словно о чем-то ее просили, словно звали. А еще была в них грусть и усталость. Лесава смутилась. Подождала, пока князь поравняется с ней, и медленно вышла из ворот.
– Не боитесь, что вас невеста ваша увидит? – с намеком спросила она.
– Я не делаю в жизни ничего, за что было бы стыдиться, – так же тихо ответил Белогор.
– Это правильно, – одобрила его Лесава. – Как подумаю о людях, у которых на душе грехи лежат, и жалко их становится. Мне бы совесть, кажется, и ночи не дала проспать, всю истерзала. И как это люди живут с такой тяжестью на душе? Живут и в ус не дуют?
– Разные есть люди, – спокойно рассудил Белогор.
– Точно. Разные, – поддержала его Лесава. – Разные люди, как разные деревья в лесу. Одни прямо растут, а другие вкривь идут. И, казалось бы, ничто не мешает им так же ввысь идти, ан нет – так порой раскрючит, что смотреть страшно… – Белогор смотрел на девушку со странным выражением на лице. – Или неправильно я говорю?
– Нет, все правильно. Просто удивительным мне показалось…
– Что?
– Ничего, – тряхнул кудрями Белогор. – Так почему же люди разные?
– Может, это заложено в природе их? – предположила Лесава. – Вот, скажем, лох. Он же всегда такой…
Они пошли дальше по улице, рассуждая о разнице между деревьями и людьми. Говорили о лесе, а казалось, что совсем о другом говорили. Не словами перебрасывались, а лесные ягоды в рот бросали. Никогда прежде ни с кем не было Лесаве так вкусно разговаривать. Так бы и шла она и смаковала эти ягоды. Сладкие, как малина. Душистые, как земляника. Кислые, как клюква. Сочные, как смородина. Целая россыпь ягод в лукошке. А князь смотрел на нее своими внимательными серыми глазами, и Лесаве хотелось, чтобы улица, по которой они шли, протянулась до самого горизонта, где зеленый луг смыкается с голубым небом.
ГЛАВА 8. Сговор
Капище Даждьбога стояло на холме. Деревянный сруб с маленькими окнами, а внутри сруба – вековой дуб. Сруб так и построили вокруг дерева, не беспокоя корней и не срубив ни одной ветки. Крыша, крытая осиновым лемехом, издалека казалась серебряной, но это было лишь свойство осины – состарившись, красиво блестеть на солнце. Края крыши были фигурно вырезаны, и, нависая над стенами на добрых пару локтей, они отбрасывали в солнечный день на землю ажурную легкую тень.
Внутри капища стоял истукан, с нарисованными краской глазами и вырезанной длинной бородой. В руках Даждьбога был щит, когда-то покрытый сусальным золотом, стершимся от времени, а на плечах сидели лебедь и утка. Перед богом был каменный алтарь, где приносили жертвы. Человеческих давно не было – по крайней мере, на памяти Лесавы – а вот бычкам каждый год перерезали горло, а потом дружно праздновали всем селом, ставя лавки на поляне вокруг капища.
Жрец Даждьбогов, Божеслав, стоял сейчас перед входом в капище. Да и не вместил бы храм всех желающих – ведь все племя светличей пришло, чтобы посмотреть на союз, который заключало два племени.
Лесава пряталась за плечом Раски. Оттуда никто не мешал ей украдкой любоваться Белогором. Хорош был князь, ох как хорош. Волосы на непокрытой голове отливали золотом в свете утреннего солнца. Только лицо было печально, а губы сурово поджаты.
Холодно было сегодня утро, и студена роса. Лесава куталась в душегрею, но руки почему-то продолжали дрожать, а зубы постукивать. В горле резало то ли от холода, то ли от душевной боли.
Хорош был князь. «Только не твой!» – шепнуло ей сердце, и Лесава прикусила губы зубами, чтобы не расплакаться. Вот казалось бы – видит человека она во второй раз в жизни. Да и поговорить удалось всего ничего. Тогда почему же сердце так стонет и рыдает, словно расставаясь с самым дорогим человеком в жизни?
– Еще свидимся, – сказал вчера Белогор при прощанье.
Лесава поклонилась, сделала пару шагов к дому и оглянулась. Князь стоял, не уходил, смотрел на нее с такой тоской, что у девушки сердце в груди заколотилось как ненормальное. Лесава бросилась в дом, словно за ней гнались, и прижалась к стене в сенях, едва не уронив на пол висящую там борону. И потом всю ночь ей снились ее безумные сны. Но сегодня голос неведомой женщины, по-прежнему с тоской зовущей ее куда-то на на неведомую поляну в лесу, то и дело перебивал другой голос – тихий и рассудительный мужской. И хотелось бежать на этот голос – через буерак и лесную чащобу, бежать со всех ног.
Князь Тихомир опирался на плечо своего будущего зятя. Вчера вместе с мазями принесла ему Лесава укрепляющее зелье – не хотел правитель светличей перед подданными своими позориться, хотел стоять твердо, но сил у него было мало. Сердце обливалось у Лесавы кровью – ох не жилец князь Тихомир, ох не жилец! Скоро, скоро придет за ним Род, и вложит князь свою руку в руку бога, который поведет его стылой дорогой за порог родного дома, за ворота, за синие луга, далеко поведет, отсюда не видно!
– Готов ли ты, князь Белогор, принести клятву? – спросил жрец у жениха.
Премислава стояла тихая и только глазами в жениха стреляла да усмехалась краешком рта. И не только в него стреляла. Видела Лесава, что младший княжич нравился Премиславе не меньше жениха, а то и больше.
Буеслав стоял, расправив могучие плечи, и водил прищуренными глазами по толпе, высматривал кого-то. Лесава спряталась за спину Раски, когда княжич повернул голову в ее сторону. Не дай боги с ним снова столкнуться!
– Готов! – глухо, но твердо произнес Белогор, и Лесава, которую полоснула по сердцу горечь, с какой князь это произнес, опустила глаза. Ей самой от рези в горле было даже трудно дышать.
– Говори!
– Клянусь, что не будет у меня иной жены, кроме дочери князя Тихомира, – произнес, как выдохнул, Белогор. – Клянусь, что не возлягу я с другой на ложе брачное.
– Да услышат боги твою клятву! – торжественно произнес жрец.
– Постой, Божеслав, – спохватился князь Тихомир. – Это если наследника жена родит, а еще лучше и не одного.
– Тихомир! – шепотом укорила князя жена, стоящая рядом, но тот лишь отмахнулся от нее.
– Да услышат боги твои слова! – снова повторил жрец и повернулся к Тихомиру.
Тот отпустил плечо своего будущего зятя и гордо выпрямился.
– Клянусь, что отдам дочь мою единственную с вотчиной ее князю Белогору. А после смерти моей пусть станет единственным правителем всех земель светличей и древличей.
Вокруг разлилась тишина. Слушали люди, понимая, что не простой брак сейчас совершается, но решается судьба всех присутствующих, и не только их, но детей и внуков.
– Да услышат боги твои слова! – снова повторил Божеслав.
Вперед выступила Премислава для провозглашения своей клятвы в верности мужу. Произносила она ее с улыбкой и, не отрываясь, глядела в суровое лицо будущего мужа.
Жрец воздел руки к небесам, приглашая Перуна и Даждьбога в свидетели всех клятв, потом прошел в храм, и вскоре из окон потянуло дымом – это жрец жег на алтаре принесенный дар.
Премислава сняла со своей головы богато расшитый золотом и украшенный жемчугом девичий венец и передала его с поклоном будущему мужу. Белогор в ответ тоже поклонился и протянул невесте поднос, на котором лежали золотые монеты – выкуп за венчик. Премислава при этом усмехнулась, отворачиваясь, но Белогор, кажется, заметил ее усмешку, потому что губы у него сжались еще суровей. Лесава с грустью опустила глаза.
Светличи полюбовались на парочку, пошептались и стали расходиться.
– Ой! – ухватила за рукав собравшуюся уходить подругу Раска. – Я запамятовала. Тебя же князь звал на свадебный пир.
– Спасибо, Раска, – тихо прошептала ей Лесава, – ты передай мою благодарность князю. Только…
– Только что?
– Только я не приду, – твердо сказала Лесава.
Еще не хватало себе душу растравлять, глядя на торжество Премиславы. И на счастье Белогора. Или на несчастье. Распускаются по весне цветы на всех деревьях – и на липе, и на яблоне, и на жимолости. Только на малине ягоды наливаются к середине лета сладостью медовой, а ягоды рябины горчат. Что там у Белогора с Премисловой выйдет? Вот чует сердце Лесавы, что ничего хорошего не получится.
Встряхнула головой Лесава, черные думы от себя отгоняя. Не будет ей легче оттого, что и князю будет тяжело на сердце. Пусть уж Белогор будет счастлив, пожелала она про себя. И пусть поскорей уедет, добавила она. А как уедет князь, может, и ее сердце успокоится. Если сможет. И такая тоска от этой мысли Лесаву взяла, что схватила она лукошко и побежала в лес. Может хоть там она найдет себе утешение? Как всегда находила.
ГЛАВА 9. Просьба
– Девясил, девясил, дай ты князю девять сил… – шептала Лесава, нарезая корень выкопанного лесного гиганта.
Цветы девясила – золотые солнца – стояли в широком кувшине на столе, а корни, хорошенько вымытые, Лесава нарезала на доске ножом.
– Девясил, желтый цвет, дай ты князю много лет… – повторяла Лесава.
Нет, никакой ведьминой силы у нее и в помине не было, что бы там не сплетничали у девушки за спиной, но вот детскую привычку разговаривать с деревьями, травами и цветами Лесная дева бросить не могла. Кидая в землю семена, Лесава уговаривала их не спешить лезть, пока не пройдут заморозки, чтобы не почернели и не умерли нежные ростки, но зато потом уж стараться изо всех сил, набирать сок и мощь. И морковь с редькой, репа и горох как будто слушались Лесаву и росли как на дрожжах. Морковь вырастала толстая, толще запястья девушки, стручки гороха едва не лопались от напора теснящих их изнутри крупных шариков, капуста кокетливо кучерявилась, охотно заворачиваясь в многочисленные одежды, а репа… У-у, репа была отменная – ядреная, сахарная и такая большая, что, выкапывая ее, дедушка Даромир невольно шутил, что придется звать на подмогу и собаку Жучку, и кошку Мурку, и мышку. Раз уж бабка и внучка под рукой.
– Даждьбог, ясный бог, очисти солнечную траву, дай ей твою силу… – шептала Лесава, раскладывая куски корня на подоконнике, там, где их заливали яркие лучи полуденного светила.
Не просто так Лесава готовила зелье из девясила для князя Тихомира. Может, только ее отвар еще и держал его на этом свете. От девяти болезней может ухранить человека этот солнечный цветок. Девять сил ему дать. И от сердечных болей он излечивал, и от яда спасал. В сундуке у Лесавы хранились полотняные мешочки, в которых лежал высушенный корень. Из него круглый год и готовила Лесная дева отвар для Тихомира. С любовью готовила, с нежностью к старому князю, который привечал ее не меньше родной дочери.
А еще может охранить девясил от нечисти разной, от сглаза и от ведьм. И даже от ран может уберечь. Потому и берут воины в поход с собой цветы девясила. А девушки вплетают его в свои косы, веря, что тогда любить их будут с удевятеренной силой. Колдовской это цветок, волшебный.
А еще… А еще знала Лесава, что, если принять отвар из девясила женщине в тягости, то скинет она дитя. Знала, но Премиславе не сказала. А погнала глупую от своего порога. Нет, не собиралась Лесава в убийстве участвовать, даже невольном.
Не потому ли так хотела Премислава от ребеночка избавиться, думала теперь Лесава, что жениха ожидала? Нет, никто бы ее ребенком не укорил. Не было у светличей такого закона, чтобы только после обряда любовь творить. Но то простые люди, а тут княжеская дочь. Хотя…
Вот поговаривали люди, что и свою жену Тихомир взял за себя не невинной девой. И, вроде, даже Премислава родилась раньше срока положенного. Но мало ли что люди брешут. Раз взял князь за себя Гордяну, значит, и дитя его было.
– Легка на помине, – прошептала девушка, увидев в окно, как к ее избушке подходит сама княгиня.
Она стала торопливо сметать со стола обрезки корешков и листьев.
– Пусть будут боги милостивы к тебе, Лесава! – сказала Гордяна, входя в низкую дверь избы.
Она протянула руки к печи и уселась на лавку, куда ее с поклоном проводила девушка.
– И к вам, матушка княгиня, – ответила ей пожеланием Лесава.
Она уселась в ожидании, когда гостья заговорит. Но Гордяна не спешила сказать, зачем пришла. Она медленно обводила взглядом избу, словно видела ее впервые.
Ан нет, не впервые Гордяна сидела на этой лавке, не впервые приходила к Лесаве.
Была княгиня красива. Правильные черты лица овальной формы с высоким лбом, над которым горделиво возвышалась двурогая кика – с золотой каемкой, украшенной самоцветами, от рогов которой вниз на затылок спускалось белое покрывало, полностью закрывавшее волосы, платье из дорогого атласа глубокого синего цвета – явно иноземного происхождения, потому что местные красильщики такие ткани не производили. Единственное, что портило красоту жены Тихомира – это надменное выражение глаз, которое смягчалось лишь тогда, когда смотрела княгиня на свою единственную дочь.
Красоту свою Гордяна лелеяла, а потому и приходила к Лесаве с разными тайными просьбами. Почему не хотела княгиня откровенничать в своем терему, Лесава на знала. Но ведь и у стен есть уши, и может, поэтому предпочитала женщина секретничать о своих делах вне княжеского дворца. А уж за готовыми отварами и мазями посылала сенных девок.
– Где дедушка твой? – спросила княгиня, в очередной раз обегая глазами избу, но почему-то никак не приступая к цели беседы.
– Траву косит на дальнем лугу, – объяснила Лесава. – Там и заночует в стогу. Я ему с собой еды дала.
– Это хорошо, – последовал странный ответ княгини.
– Отвар для волос я еще не варила, – сказала девушка, недоумевая, почему княгиня никак не выскажет цель прихода.
– Скажи, Лесава, предана ли ты князю Тихомиру и мне как покровительнице твоей? – огорошила Гордяна девушку вопросом.
Лесава округлила глаза, потом нахмурилась.
– Да вроде ни одного проступка за мной не водится, – сказала она с недоумением.
– Не о том речь! – отмахнулась Гордяна. – А вот на что ты готова, чтобы преданность свою доказать? Чтобы за ласку отплатить?
Лесава насторожилась. Разговор выходил опасный, чувствовала она сердцем.
– Наверное, и у каждой преданности свой предел имеется, – осторожно сказала она.
– Нет, ничего плохого я тебя делать не прошу, ты не подумай.
– Я ничего не могу подумать, пока не услышу, что вы хотите от меня, – твердо сказала Лесава, уже догадываясь, что попросят у нее именно что-то нехорошее и гадкое.
Княгиня взглянула на богов в красном углу, пожевала губами, потом нехотя выдавила:
– А прошу я тебя, Лесава, ночью сегодняшней подменить дочь мою Премиславу на брачном ложе.
– Что?
Лесава была так ошарашена, что замерла с вытаращенными глазами.
– А что слышала! – сурово отрезала княгиня. – Не может сегодня Премислава с князем возлечь. Причины есть.
– Это какие же?
– Не все ли тебе равно?
– Нет уж, раз такой разговор пошел, то давайте начистоту.
Княгиня сморщилась. Покосилась по сторонам и со вздохом призналась:
– Болезнь у Славки. Срамная. Еще бы недельку подождать, и вылечила бы ее Явнута. Уж я мужа просила повременить, но нет же! И слушать меня не стал, торопился…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
красоднев – лилейник
2
вздох (устаревш.) – бока, область под ребрами
3
мечник – (древнерусс.) страж, оруженосец, слуга князя
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
