В поисках синего

– Конечно, нет. Ты хромаешь, зато у тебя сильные руки и светлая голова. Ты хорошая помощница в ткацкой артели; это говорят все женщины, которые там работают. Хромая нога – ерунда, ты ведь у меня умница. А какие истории ты рассказываешь малышам, какие картины ты сплетаешь из слов и нитей! А как ты вышиваешь! Ничего подобного люди никогда не видели. Я бы никогда так не смогла!

Она замолчала, а потом улыбнулась.

– Ну все. Захвалю тебя еще. Не забывай, ты пока ребенок и тебе надо слушаться взрослых, а ты что? Утром, например, забыла прибрать в доме, хотя обещала.

– Завтра не забуду, все сделаю, – сонно сказала Кира. Она лежала на толстой циновке, прижавшись к матери и вытянув ногу так, чтобы было удобно спать всю ночь. – Обещаю.

А теперь у нее совсем никого нет, никто ей больше не поможет. Семьи у нее не осталось, а сама она не считалась в поселке особо полезной. Кира помогала ткачихам собирать обрезки ткани и прочие отходы, но из-за хромой ноги ценность ее как работника и – в будущем – как жены была небольшой.

Да, женщинам нравились сказки, которые она рассказывала малышам, чтобы их развлечь или успокоить, все восхищались тем, как она вышивала лоскутки. Но это же всё развлечения, а не работа.

Солнца на небе уже не было видно, деревья и колючие кусты, растущие по краям Покидай-поля, отбрасывали длинные тени. Значит, было уже далеко за полдень. Ей пора было уходить, но вот куда? Она осторожно собрала шкуры, на которых спала эти четыре ночи, что охраняла душу матери. От костра осталась холодная почерневшая зола. Сосуд для воды был пуст, еда закончилась.

Медленно, опираясь на палку, она ковыляла к тропе, ведущей к селению. В ней теплилась надежда, что там ее кто-то ждет.

На краю покрытой мхом поляны играли малыши.

К их голым телам и волосам пристали сосновые иголки. Она узнала детей, улыбнулась. Здесь был светловолосый сын знакомых; она помнила, как он родился два солнцеворота назад. И девочка, чей брат-близнец умер; она была младше светловолосого, едва начала ходить, но смеялась и визжала вместе со всеми детьми, которые играли в догонялки. Малыши шлепали и пихали друг друга, хватали прутики и размахивали кулаками. Кира помнила, как много лет назад и ее сверстники играли в эту игру, которая готовила их к настоящим сражениям, ко взрослой жизни. А ей из-за хромоты оставалось только с завистью наблюдать со стороны.

На нее посмотрел старший ребенок, чумазый мальчик лет восьми или девяти, еще не ставший подростком и не получивший двусложное имя. Он собирал хворост и складывал его в связки. Кира улыбнулась. Это был Мэтт, ее давний друг. Мэтт ей нравился. Он жил в заболоченном Фене, наверное, его отец был волочилой или копателем. Мэтт свободно бегал по поселку вместе со своими шумными друзьями и собакой, не отходившей от него ни на шаг. Иногда он отвлекался от беготни, чтобы выполнить какую-нибудь небольшую работу за несколько монет или сладости. Кира помахала Мэтту. Кривой хвост собаки, из которого торчали веточки и листья, глухо застучал по земле, а мальчик улыбнулся ей в ответ.

– Так ты чего, с Поля обратно? – спросил он. – Ну и чего? Небось, того, жуть? А твари ночью приходили?

Кира покачала головой. Односложным детям нельзя было ходить на Поле, поэтому Мэтту было интересно и немного страшно.

– Не было тварей, – успокоила она его. – Я разожгла костер, они его боятся.

– Ну, чего Катрина? Ушла из тела-то? – спросил он. Жителей Фена всегда можно было узнать по грубому говору и таким же грубым манерам. Многие глядели на них свысока. Но не Кира. Мэтт ей очень нравился.

Она снова кивнула:

– Дух моей матери ушел. Я видела, как он покидает тело. Как дымок. Его унесло.

Мэтт подошел к ней, не выпуская из рук охапку хвороста. Он грустно посмотрел на нее и шмыгнул носом.

– Хижина твоя жуть как горела, – сказал он.

Кира вздохнула. Она знала, что ее дом, скорее всего, уже разрушен, хотя втайне надеялась, что случилось чудо и он уцелел.

– И все наши вещи сожгли? А мою рамку? Рамку для вышивания тоже?

Мэтт нахмурился.

– Почти всё, того, сгорело. Сожгли только вашу хижину. Обычно, как болезнь случается, палят дом за домом. Но в этот раз только ваш.

– Да, – снова вздохнула Кира.

Раньше часто бывали болезни, распространявшиеся от хижины к хижине, и многие умирали. Тогда устраивали огромный пожар, а за ним начиналось новое торжественное строительство и с утра до вечера слышались равномерные шлепки глины, которую рабочие бросали на деревянные стены и разглаживали. Новые хижины росли, хотя запах гари от старых еще витал в воздухе.

Но сегодня никакого праздника не было. Раздавались только привычные звуки. Смерть Катрины ничего не изменила в жизни людей. Катрина была – теперь ее нет. Жизнь остальных продолжалась.

Кира остановилась у колодца и наполнила свой кувшин водой. Отовсюду слышалась ругань. В поселке постоянно звучали перебранки: грубые замечания мужчин, соперничавших между собой; визгливое хвастовство и насмешки женщин, завидовавших друг другу; крики и нытье детей, которые путались под ногами у родителей и постоянно получали от них пинки.

Кира сощурилась от вечернего солнца, приложила руку козырьком к глазам, пытаясь разглядеть пожарище на месте своей хижины, и глубоко вздохнула. Глину на берегу реки и так нелегко добывать, а еще придется далеко носить деревянные жерди. К тому же угловые балки должны быть прочными, и их будет совсем тяжело таскать.

– Мне пора строиться, – сказала она Мэтту. Он все держал вязанку хвороста в исцарапанных и грязных руках. – Поможешь? Вдвоем веселее. Я не смогу тебе заплатить, но буду рассказывать новые истории.

Мальчик покачал головой.

– Если не соберу хворост, побьют меня, – проговорил он и отвернулся.

Потом он снова повернулся к Кире и тихо сказал:

– Слыхал, тебя прогнать хотят. Мамка-то твоя померла, вот они и отдадут тебя тварям. Хотят, чтобы волочилы тебя забрали.

У Киры от страха перехватило дыхание. Но ей надо было обо всем разузнать, поэтому она старалась говорить спокойным голосом: если Мэтт поймет, что она боится, то испугается сам.

– Кто – они? – спросила она, и все равно голос задрожал и прозвучал на тон выше обычного.

– Ну эти, бабы, – ответил он. – Слыхал их у колодца. Я там таскал щепу из мусора, а они меня не заметили. Короче, им нужен твой участок. Ну, где была твоя хижина.

Загон им нужен, чтоб держать в нем малявок и птицу. Чтоб не бегать за ними все время.

Кира пристально смотрела на него. Как невероятно и чудовищно – какой будничной была эта жестокость. Ради загона для детей и кур женщины выставят ее из поселка и отдадут на съедение лесным тварям, которые так и ждут новой добычи.

– Кто больше всех хотел меня прогнать? – спросила она спустя минуту.

Мэтт задумался. Он теребил ветки, и было видно, что он колеблется, боится за себя. Наконец (все-таки он ее друг), оглянувшись и убедившись, что его никто не слышит, он назвал имя человека, с которым Кире предстояло бороться.

– Вандара, – прошептал он.

Кира не удивилась. И все равно ее сердце сжалось.

2

Прежде всего, решила Кира, стоит притвориться, что она ничего не знает. Она пойдет туда, где стояла их с матерью хижина, и начнет все строить заново. Вдруг один вид того, как она работает, заставит женщин передумать?

Опираясь на палку, она шла через людное селение. Те, кто ее замечал, кивали ей; но все были заняты, каждый своими повседневными делами, здесь не было принято обмениваться любезностями.

Она увидела брата матери. Вместе с Даном, своим сыном, он работал в огороде возле хижины, где еще недавно с ними жила Солора. В ее последние дни, когда она рожала и умирала, с сорняками никто не боролся. За те несколько дней, что дядя сидел у тела мертвой жены и младенца, сорняки разрослись еще больше. Шесты, по которым вилась фасоль, покосились, и он зло выравнивал их. Дан пытался ему помочь, а младшая сестра – Мар – возилась в грязи на краю огорода. Дан держал один из шестов криво, и отец стал его за это распекать, а потом сильно ударил.

Кира шла мимо, с каждым шагом сильно втыкая в землю свой посох, и готовилась кивнуть, если ее заметят. Но девочка, играющая в грязи, ныла и плевалась – она только что попробовала на вкус камешки, как это делают все младенцы, и они ей явно не понравились. Дан взглянул на Киру, но будто не узнал ее и не поздоровался; от отцовского удара он весь съежился. Дядя, единственный брат ее матери, не поднимал глаз от своей работы.

Кира вздохнула. У него хотя бы были помощники. Если она не уговорит Мэтта и его товарищей помочь ей, то всей работой – постройкой нового дома, уходом за садом – ей придется заниматься в одиночку, и это при условии, что ей вообще разрешат здесь остаться.

У Киры заурчало в животе, и она почувствовала, что очень проголодалась. Срезав путь и пройдя за рядом низеньких хижин, она направилась к своей делянке. На месте ее дома была куча черного пепла. От утвари ничего не осталось. Но она с радостью заметила, что уцелел их маленький огород. Цветы, посаженные матерью, все еще цвели, а овощи зрели. По крайней мере, на первое время у нее будет еда.

Или не будет? Пока она осматривалась, из рощицы поблизости выскочила женщина, взглянула на Киру и стала нагло выдирать морковь из их с мамой грядок.