Многогранник

Глава пятая

Амос Эбейсс, выбрав Лигу своего отца, обучался по особой программе: с самого начала ему был предложен план, по которому он посещает основные занятия, то есть уроки математики, физики, технологий, языков, все естественно-научные и гуманитарные предметы, и занятия профилированного характера: управление, влияние на массы, законопроектирование, способы конкретного убеждения, манёвренность действий, упорядочивание положений и предписаний, дипломатические дискуссии, ораторство, скрытие неурядиц и многое другое, что так ему досаждало, но постепенно затягивало. Помимо вышеперечисленных дисциплин он мог выбрать себе некой «развлечение», как выразился его отец, но такое, чтобы не перечило основным учебным моментам (Авраам крайне сильно не желал, чтобы его сын обучался чему-то «ненужному, как эти искуссники», и потому запретил даже выдвигать на рассмотрение художественную или музыкальную деятельность в школе). Следовательно, Амосу оставались лишь направления физического мастерства, но ему не хотелось уделять время каким-то обыденным видам, которые так популярны повсеместно; мальчик стремился к чему-то интересному, к чему-то, что поможет задушить гнетущее его изо дня в день чувство досады – он выбрал стрельбу (поначалу из лука, а по достижению тринадцати лет – из «настоящего» оружия), конную езду и фехтование, на которое и отправился сейчас.

«Они думают, что так просто взять и пойти к ней – хах, смешные. Будто не понимают, что мне неудобно. Вдруг это и вовсе не она. А вдруг ей будет неприятно моё появление: я как-никак даже толком и не попрощался, да и не поблагодарил… А они так быстро все решили! Ох, святые игуаны, нужно же было ввязаться в эту дружбу… Будто мне нужны друзья! Если пережил то, что мои родители меня так бесцеремонно оставили здесь, не навещая и не забирая ни разу домой, значит пережил бы и учебу без друзей. На крайний случай у меня есть Граф Жиренский – с ним-то я уж точно буду счастлив… Да уж, родители… Но эти друзья… Вот на что они мне? Может, стоит попроситься перевестись в другую комнату? Хотя, нет. Не переведут: никто не захочет учитывать такую безделицу, как мои переживания и чувства. М-да, вот если бы не Раф, то я бы вполне мог дальше жить спокойно, читая книги, посещая уроки и занятия, потом бы выпустился, пошёл бы в Высшую школу второго этапа, а за ней и работать можно начинать. Разбирал бы бумаги и предписывал предписания… побывал бы в отпуске… Если бы мои мысли слышала Мишель! Эх-х» – пока Амос шёл по длинному коридору, выполненному в импрессионистском стиле, его никак не покидали сомнения и переживания: что-то, что на него давило не прекращая, должно было в скором времени вылиться наружу.

Как внешне, так и внутренне здание школы было прекрасно и по-своему загадочно, но особую роль играл комплекс за ней. Это место не бывало неприятно взору – оно всегда благоухало и пленило: дождь – исключительно музыкальный, сопутствующий завыванию минорного ветра, снег – исключительно блестящий, морозный день, никакой гололедицы там, где её не надо, солнце – исключительное разнообразие цветов вокруг, мажорные напевы птиц и переливание ручейков, широколиственные деревья, создающие прохладный тенек над скамеечками, шатры с прохладительными напитками и зоны «повышения мастерства», сооруженные точно на все случаи жизни и оборудованные первоклассным снаряжением. Здесь можно было бы проводить свободное время и наслаждаться природой, но, когда занятия прекращались, ученикам запрещали посещать данное место («чтобы вы случайно ничего не сломали или не испортили, а то вдруг придётся менять что-то, а это же деньги!» – слышал как-то Амос ответ преподавателя на вопрос ученика: почему он не может задержаться). Помимо физического направления здесь, конечно же, расположились и направления искуссников: медитация, свободное рисование, дополнительные занятия по настраиванию музыкальных инструментов (исключительно в изолированных боксах) и непонятные для Амоса уроки по смотрению часами на какой-то предмет или несколько предметов, чтобы лучше понять природу света или вещества. Совсем недалеко от Оздоровительного комплекса, находился и Естественно-научный. В нем мало кто бывал: там стояли «странные теплицы, и зачастую что-то взрывалось» (многие страшились туда ходить, боясь, что они либо отравятся, либо их чем-то убьёт; для Амоса это казалось нелепицей, но такой нелепицей, которая и его порой бросала в дрожь).

– Шаг, шаг – выпад! – слышались вдалеке команды мастера по фехтованию.

– Hola, мисс Хидден. Кто мой партнёр? – спросил, торопясь, Амос.

– Пока вы, мистер Эбейсс, не перестанете быть чем-то раздраженным, – ровным тоном прозвучал ответ, – я не начну с вами занятие. Влево, господин Горьсъел! – крикнула она нелепо двигающемуся мальчику, когда его плеча коснулись шпагой.

– Моя фамилия Гарсэлл, мисс! – пропыхтел, уставши, он.

– А владеешь своим телом, будто Горьсъел! – громко сказал мастер с соседней поляны и помахал мисс Хидден.

– Благодарю за пояснение моему ещё не выросшему ученику, мистер Силь, – также громко отозвалась мисс Хидден и помахала в ответ, улыбнувшись, словно это её любимый момент в фильме, который она ни раз пересматривала, но все равно любит.

– Прошу прощения, мисс Хидден. Моё настроение не должно грубо и неправильно сказываться на других людей, в особенности, если у меня к ним имеется уважение, – отпустив глаза, проговорил вырученные слова Амос, когда мисс Хидден повернула к нему голову.

– Молодец, Амос, – она, утвердительно махнула головой, тем самым сказав, что он может брать шпагу. – Сегодня ты должен был быть в паре с одним учеником, но он отказался пока что принимать участие в дуэлях, поэтому я буду твоим помощником.

– Но это же абсурдно, – удивился Амос.

– Ах-ха-х, мистер Эбейсс, для своего возраста вы слишком красноречивы. Что значит абсурдно? – оживленно заинтересовался молодой мастер лет двадцати в нежно-розовом, облегающем, фехтовальном костюме.

– Я хотел сказать, что двое людей не являются помощниками в сражении, – взяв шпагу и сделав выпад, сказал Амос.

– В сражении? Что Вы, мистер Эбейсс? Мы не в войну играем, а тренируемся, познаем мастерство, – шпаги изредка касались друг друга. – Маневрирование? Мы не на ваших политических игрищах, Эбейсс, – атака! – мальчик впал в ступор и пропустил укол. – Прекратите думать о том, что неважно, – участвуйте в обучении, – шаг, шаг, выпад, укол – мастер в два счета атаковала мальчика.

Амос путался и не мог собраться с силами, чтобы следить за движениями мастера: его мысли постоянно были о чем-то другом – вновь шаг и вновь укол. Захват, завязывание – проигрыш. Попытка атаковать – проигрыш. Защита – проигрыш. Выпад – проигрыш. Неудачная дистанция – снова проигрыш.

– Амос, может быть, ты болен? – остановив безуспешную тренировку, спросила мисс Хидден.

– Нет, мисс, я полном порядке, – Амос снял защитный шлем обычного белого цвета, – просто вы сильный соперник, – пояснил немедля он.

– Для начала, мистер Эбейсс, помощник. И если ты не понял все ещё, что по тебе заметно, то помощник потому, что мы вместе обучаемся чему-то новому или закрепляем старое – мы не соперничаем и не стараемся кого-нибудь покалечить, а всего лишь повышаем уровень мастерства, уровень наших навыков, которые помогут нам в дальнейшей жизни. Да, сейчас я даю тебе больше знаний, чем ты мне, но это временно: в скором времени ты будешь мне давать интересные советы. А в итоге, я же вижу, что тебя что-то беспокоит, – она сняла свой шлем и приобняла Амоса за плечи. – Расскажи – тебе станет легче. Дети не должны держать все в себе: вас это губит, – и улыбнулась.

– Вы ошибаетесь, – он по привычке отдернул её руку от себя и отошёл.

– А ты лжешь, – заметила она и сложила руки на груди, все ещё улыбаясь.

Ему стало совестно, что он действительно обманывает одного из лучших людей в этой школе.

– Извините, – у него непроизвольно опустились глаза, – но я не могу рассказать: это сильнее меня. Я не могу поделиться с вами своими проблемами: вы учитель, а я ученик – нас должно связывать лишь обучение меня, – сказал серьёзно Амос и слегка пожал плечами.

– Вот теперь можно говорить о том, что кто-то ошибается – к примеру, ты, – мальчик посмотрел в её непонятное лицо (он никак не мог решить: красиво оно или нет). – Только что вы, мистер Эбейсс, уверили себя в том, что не можете рассказать мне о своих проблемах…

– Не я… – прервал её полушепотом Амос.

– Оу-у, – лицо мисс Хидден выразило тревожную печаль, – мне, конечно, доводилось слышать, что ваши родители соблюдают все правила воспитания курсантов, но не думала, что в такой степени, – мальчик покраснел и повернул голову вбок. – Кончено… Не только родители, но и школа… Да, здесь много прокрастианцев, давящих на учеников. Не стоит, Амос, слушать все, что они тебе говорят: ты человек, прежде всего, и я это вижу – ты не должен быть таким, каким тебя хотят видеть, – она присела на одно колено и вонзила шпагу в землю. – Ты действительно пока что не можешь сказать о всем, что тебя беспокоит, и я, как бы это ни было мне лестно, не тот человек, которому ты поведаешь о своих проблемах, поэтому могу лишь дать совет: если идёшь на тренировку, то лучше отбрось все мысли прочь и забудься, а то так будет бессмысленно ходить и «проигрывать», – мисс Хидден встала, отряхнулась, положила на плечо шпагу и направилась в сторону других учеников. – Будь сильным: пока что я ничем не могу помочь; нужно время, а это непросто – долго ждать. Mata ne, мистер Эбейсс.

Амос был в растерянности.

– Мисс Хидден, подождите, – вдогонку проронил он, – я исправлюсь; извините, что так вышло, – и поклонившись, пожал ей руку, что значило выражение благодарности среди курсантов.

– Прекратите извиняться за естественность – это нелепо, – с упреком сказала она.

– Да, вы правы, – согласно поклонился он вновь, – Mata ne, мисс Хидден, – и мастер удалился.

«Какой же я бестолковый! Надо же было так облажаться! С этими мыслями о Рафе, о родителях, о Мишель загубил урок. Да ещё похоже, что я недостаточно хорошо держусь: она же поняла…» – думал про себя Амос, собирая вещи в рюкзак и временами дергая плечом.

Переливающиеся огненным светом круги стен зала для Профессионального приготовления испускали яркие солнечные пучки, способные озарить собою миллионы домов, но озаряли лишь одну комнату Высшей школы первого этапа. Шум, созданный в ней ритмичными ударами ножей о разделочные доски, мог оглушить любого «нежеланного гостя», прибывшего с посланием или поручением от руководителей других курсов, но для привыкших учеников и учителей Лиги Персонала это был марш победы над основами изучаемой дисциплины.

– Раз, два, раз, два – огурец, – громогласно прокомандовал преподаватель Рафа, когда его «подопечные», как он любил выражаться, нарезали овощи и фрукты всеми известными методами. – Раз, два, раз, два -помидор. Раз, два, раз, два – помело! Не отстаём и слушаем ритм! Раз, два…

Двадцать два курсанта под счёт толстого, раскрасневшегося от своих же возгласов, вспотевшего Клерка Грида двигали исключительно руками, делая «свою работу» и не желая получить осуждения от преподавателя; ребята трудились стоя на протяжении полутора часа и не имели права присесть.

– Раз, два, раз, два – не спим над продуктами! – кричал он. – То, что вы освоили основы вчера, не значит, что можно забывать их сегодня!

Где-то в углу зала возник «музыкальный» резонанс: упало блюдо с овощами.

– Лентяи! Лоботрясы! – в мгновение вспыхнув яркостью, Клерк Грид пронёсся в ту сторону, где произошла ошибка. – Чему вас учили?! Портить все, к чему прикоснёшься?! – он стоял над беззащитной, полноватой девочкой, которая, содрогаясь при каждом его слове, продолжала ритмично резать фрукты и овощи. – Что ты режешь! Кто убирать будет?! – Грид выхватил разделочную доску, стукнул ею по столу и выкинул в сторону, меж рядов.

Девочка сжалась от страха и не смогла начать что-то делать.

– Ну что ты стоишь, глазами хлопаешь?! Пошла убирать! – он схватил её за плечо и толкнул под стол, туда, где лежало блюдо.

Кто-то испуганно вздохнул.

– Д-да, д-д-да, месье… – тихо глотая воздух, отвечала та.

– 30 часов исправительных занятий! Смотри, чтоб не вылетела отсюда вообще!

– Д-да, месье… – она усиленно сдерживала слезы.

Кругом царило молчание, но не тишина: курсанты знали, что, если они перестанут делать то, что им сказано, то их ждёт худшая участь, и девочку вовсе могут выгнать из школы («ни один ученик не имеет права на помощь другого ученика: вы на то и из благородных, чтоб сами справлялись или исчезали отсюда» – начинал так Клерк Грид чуть ли ни каждую неделю).

Раздался звонок.

– Конец! – раздражающе громко сказал побагровевший преподаватель, стоя все на том же месте, и ножи прекратили стук. – Задание получите как всегда, у себя в корпусе. Можете уходить, – он открыл выход в коридор и, поморщившись, ушёл куда-то.

– Ты в порядке? – поинтересовался Раф, подойдя к той девочке.

– Д-да, все хорошо, – все ещё глубоко дыша, ответила она, – но лучше уходи: т-тебе же известно, что нам не следует друг другу помогать…

– Знаю… – он хотел помочь ей убрать оставшиеся овощи, но она отодвинула блюдо. – Но… – на лице Рафа выразилась печаль и отвращение, но прозвучал лишь глубокий вздох. – Ладно, до встречи на следующем занятии.

– До встречи, – они встали, пожали друг другу руки, и Раф удалился.

Поляна, на которой Ренат обучался мастерству Искусного перевоплощения, находилась недалеко от физического блока Амоса, но представляла собой насыщенный объект с шестьюстами видами растений, чему могла только завидовать обстановка у спортсменов. Разноцветные лилии, благородные розы, многолетний агератум, азалии, аморфофаллусы, аюги, барвинки, брахикомы, бруннеры, вербейник, вриезии, гастерии, джеффисорнии, клеомы, кореопсисы, кохии, хохлатки и многие-многие другие цветы медленно погружались в объятия повилики этого райского сада.

– О, мистер Дант, – щуплый, длинный мужчина в рыжем костюме, щуря глаза и выдавливая из себя обходительность, распылялся перед классом Рената, – чуточку уголочек улыбочки вверх… Прекрасненько! О, мистер Карби, чудесненькое отвращение – прелестненько! О, нетушки, мистер Нидмистейк, так не выражают страх! Где открытый ротик, где расширенный носичек – где все это? Мистер Нидмистейк! – прикрикивал он, увидев каменное лицо Рената, но все равно держал «улыбочку».

– Но, мне кажется, страх бывает разным и…

– И какая разничка, что вам кажется? Мистер Нидмистейк, вы должны делать, как делают все: таков порядок, и я точно знаю, что так лучше, потому что сам частенечко так делаю. Да что там частенечко, ах-ха-ха, постояннечко, – извиваясь от собственной мнимой иронии, говорил, припискивая, Морсис Эст-Инджени.

– Всё же, я думаю, эмоции могут быть…

– Не могут! – твёрдо заключил мастер, яростно выпучив глаза и держа «улыбочку». – Мистер Нидмистейк, вы учитесь здесь не первый год, и вам должно быть известно, что существуют прокрастианцы, которые и без вас придумают, что вам следует и как делать, потому прекратите мне досаждать маленечко и займитесь-ка своими… занятичками, – не сумев придумать более подходящее слово, выпалил он.

– А тогда…

–Что тогда?! Вы не поняли?! Смотрите на картинки и делайте. Я больше показывать не буду: одного раза вполне хватит.

– Я хотел лишь спросить, где взять портреты, мистер Эст-Инджени, – с каменным лицом ответил Ренат, стараясь твёрдо держать свой голос.

– Ах-х, мистер Нидмистейк… – мастер хотел снова рассердиться, но вдруг у него в кармане завибрировал смартфон, и он остановился, чтобы проверить уведомление. – О, мистер, зачисленишко от вашего высокоуважаемого родителя пришло, – его улыбка растянулась точно до ушей, – так что берите-ка вон там… Да что уж Вы, я сам принесу Вам новую эмоцию, ах-ха-ха. Только следуйте образцу, ничего новенького не делайте, ах-ха-ха, а то придётся вас снова поругать, ну как поругать, чутка исправить, ах-ха-ха, вот вам рамка с портретиком – пользуйтесь! Ах, передавайте, что мы всегда крайне рады гостям, особенно таким, как ваши уважаймейшие родители! – он раскланялся и ушёл в сторону. – Так, Дживиши, ну-ка, ручку левее… да не так! О, святые музы, ну кто так делает? – слышались где-то слева от Рената.

– И почему ему не понравилось? Чёртовы образцы! – ругался мальчик, оставшись с портретом наедине. – Я, может быть, так хочу… Да ладно хочу, ведь так же лучше! – бормотал про себя он. – А может, он и прав… Не я же придумывал искусство – может быть, так на него надо смотреть и так им заниматься, а не как я… Наверное, да, наверное…

Издалека послышался перезвон ветряных колокольчиков – урок был окончен, и Ренат, собравшись, отправился в здание школы. По пути он врезался в такого же задумавшегося Амоса.

– Амос, ах! – неожиданно и для себя прикрикнул он. – Смотри куда идёшь.

– Ай, Ренат! – в это же мгновение вскрикнул Амос. – Сам бы смотрел, куда идёшь!

Оказывается, они ударились головами.

– Ой-й, неприятно же… этот удар, – поостыв, продолжил Ренат.

– Да, ты прав: очень неприятно, ах-ха-х, – ответил утомлённый, но развеселившийся Амос.

– Ахах, ладно. Ничего страшного. Как твои занятия?

– Да так себе… я слегка забылся и проиграл. А твои как?

– Да ещё хуже: я даже не забывался, но, похоже, проиграл…

Мальчики переглянулись.

– Эх-х-х, да. Пошли лучше, найдём Рафа: может быть, ему повезло сегодня больше, чем нам.

– Да, может быть.

– Как думаешь, он заставит нас и заходить с его «фишкой» и будет ли помнить о ней завтра и через месяц, и через год? – спустя время спросил Амос.

– Ах-хах, думаю, да. Он такой: ничего не забудет.

– Да…

– Ладно, что-то мы в первый же день грустим тут. Скажи лучше, когда мы пойдём знакомиться с твоим проводником, а? – Ренат весело толкнул друга в бок.

– Ох-х, не знаю… Да и вообще, не думал, что мы с тобой так близки, что ты меня будешь задевать и подстрекать.

– Ну, знаешь, мне кажется, нам стоит о многом поговорить, но не сейчас: сейчас будем радоваться остаткам детства.

– Хм, – мальчики остановились, – хорошо. Наше перемирие превращается в мир на неопределённый срок! – воскликнул неожиданно Амос и пожал вновь руку Рената.

– Ах-ха-ха, политик! – подметил в ответ тот.

– Надеюсь, что нет, – саркастически ответил Эбейсс и вместе с другом побежал вниз по склону, ближе к школе.

Глава шестая

– Знаете, меня порой раздражают наши преподаватели, – говорил гневно Ренат, выслушав рассказ белокурого друга о сегодняшних занятиях. – Они точно хотят подогнать нас под один нож.

– Ну, может быть не все так плохо? – предположил Амос.

– Знаешь, Эбейсс, – продолжил он, стоя у окна и глядя на нежные переливания облаков в небе, – если у тебя есть один нормальный преподаватель, это не значит, что у нас он тоже есть. Мы, с Рафом, постоянно контактируем вот с такими вот Клерками Гридами… А что за учёба, когда ты до мурашек на коже боишься или презираешь преподавателя? Правильно, это не учёба уже, а сплошное мучение. Следовательно, ты и понимать ничего не будешь толком, и не научишься ничему стоящему – только сможешь строчить зазубренные действия… Никакого абстрагирования! – вспылив, Ренат со всей силы ударил по стеклу так, что оно чуть ни треснуло.

– Ренат, прекрати! – крикнул ему перепуганный Раф. – Зря я тебе все рассказал: если бы снова помолчал, ничего бы и не было. Сядь, остынь,– его друг поморщился, но, глубоко вздохнув, сел на стул, стоящий напротив дивана, – Хорошо, теперь давайте поговорим о чем-то хорошем. Амос, как твои дела с Мишель? – пытаясь заглушить панический приступ, Раф говорил с придыханием после каждого слова.

– Ах, да, я так и не решился, когда мне стоит (или не стоит вообще) посетить её, – Амос хотел последовать примеру Рената – и встал у окна. – Мисс Хидден сказала… Да неважно, что она сказала. И вас тоже не должны волновать мои проблемы. Я справлюсь сам. Если надо будет, то поговорю с ней, если мне не понадобиться, то нет, – решив, что равномерный и спокойный тон, как у его отца, сможет уверить друзей в необходимости узнавать о его «личных делах», он одной волной высказал свои намерения, но что-то пошло не так.