Изгнанники, или Топ и Харри

Шарлемань откашлялся и ухмыльнулся.

– Что ты опять корчишь гримасы! Давай говори!

– Может, мне только привиделось.

– У тебя все может быть, даже без бренди.

– Не примерещилось ли мне, что я как-то завернул в блокгауз Беззубого Бена – кажись, нынешней весной это было, снег уже таял, – и однажды вечером мы сидели при смоляных факелах, помнишь, в левом дальнем углу большого трактира…

– Ну, помню, помню, было дело.

– Было так приятно тепло, и Бен нас хорошо угощал – и шнапсом, и ветчиной из медвежатины…

– Это его коронное блюдо!

– Мы угощались и начали рассказывать истории.

– Поди-ка, немало глупостей насочиняли под бренди Бена.

– Да уж насочиняли. Много всяких историй про разбойников и привидения.

Билл прислушался и с подозрением сощурил глаза:

– А чего это ты вдруг вспомнил?!

– Потому что ты упомянул блокгауз, петушиный ты боец. Когда уже совсем наступила ночь, кто-то рассказал одну загадочную историю. Главным действующим лицом там был вождь, который якобы знал Золотую пещеру. И якобы спьяну выдал ее, и за это его изгнали из племени. И теперь он скитается. В блокгаузе его поймали несколько крепких парней, связали и хотели выпытать у него тайну, но он ничего не сказал, а потом появился Джим и освободил краснокожего. Вероятно, Джим хотел обладать монополией на тайны дакота и пришел в ярость, когда увидел, что другие его якобы опередили. Это был тот самый индеец, который защитил художника от бандитов.

– Ты хочешь сказать, от которого бандиты художника… ах нет, я имел в виду, от которого художник…

– …защитил бандитов? Билл, Билл, у тебя в мозгу проходит петушиный бой, хотя сегодня утром ты даже не нюхал бренди!

– Может, я и заговорился. Как бы то ни было, индеец хотел убить и ограбить художника!

– Да зачем ему это? Если индейцу известна Золотая пещера, он может заполучить богатство дешевле и без усилий.

Билл уставился на Шарлеманя:

– Может, он ничего и не знал ни о какой такой пещере. Может, людям это только примерещилось! Понимаешь?

– Понимаю, понимаю. Но если он все-таки что-то знал? Тогда нам лучше было бы предоставить ему убежище. Из благодарности краснокожий нам бы, может…

– Заткнись со своими глупостями! Нам здесь не нужен всякий сброд!

Шарлемань оглаживал свою бородку клинышком:

– Я могу предположить, почему ты так считаешь, Билл Петушиный Боец. Но я хочу быть спокоен, потому что я твой друг.

– И я бы тебе это советовал, Шарлемань. Держи язык за зубами! Или ты станешь моим бывшим другом.

Билл поднялся, чтобы найти себе другую компанию, Шарлемань ему надоел. Может, было правильно вздремнуть после ночи, проведенной на вахте. Иначе Билл еще попадется на глаза Джо, и тот повесит на него какую-нибудь неотложную работу. А на это он никак не был настроен. И он нашел себе солнечную полянку, прихватил одеяло и растянулся, чтобы насладиться заслуженным, по его мнению, покоем.

День проходил дальше без происшествий. Мужчины уже до того привыкли, что их пугали и отрывали от работы, что наступивший внешний покой причинял им внутреннее беспокойство. Они подозревали какую-нибудь особую хитрость, боялись, что им готовится какая-то засада в лагере, и бурно обсуждали, какую гадость им следует ожидать.

Только Джо, казалось, эти предположения не задевали. Он фанатически гнал работу вперед. Он был убежден, что маршрут, который они сейчас прокладывали, был самым лучшим и единственно возможным для большой магистральной железной дороги, строительство которой скоро начнется, и он не хотел никому другому уступать славу первопроходца в этой дикой местности, среди враждебных индейцев, ведь он продвинул изыскательские работы больше, чем кто-либо другой.

К вечеру было сделано так много, что инженер мог отдать приказ завтра утром демонтировать лагерь и двинуться дальше на запад, еще ближе к Скалистым горам. Мужчины оживились от такой перспективы; в них вновь зародилась уверенность, а угрюмые пророки сразу смолкли. В этот вечер перед перемещением лагеря люди сидели группами в хорошем настроении, и самые изобретательные уже фантазировали, что тут будет с появлением магистральной железной дороги.

Ночь, в которую снова были выставлены посты, прошла спокойно, как и минувшая. Казалось, над этой пустыней под звездным куполом неба воцарился мир.

Когда забрезжил рассвет и под посеревшим небом подул прохладный освежающий ветер, все уже вышли из палаток, которые сразу после завтрака предстояло собрать. Мужчины снова побежали к ручью. Скудно и медленно текущая вода в последние дни стала еще скуднее и медленнее.

– Если мы сегодня поднимемся вверх по течению, там, может, и вода будет лучше! – сказал Генри, зачерпывая воду.

Билл стоял со своей жестяной кружкой на берегу, не шевелясь.

– Чего задумался? – спросил Шарлемань. – Давай быстрее! Надо сниматься как можно раньше. А нам с тобой скакать первыми, ты же знаешь.

– Да знаю я…

– Тогда чего стоишь, как стукнутый по черепу!

– Видишь вон ту рыбку?

– Какую еще рыбку?

– Вон, а это уже вторая проплывает кверху брюхом!

Шарлемань присмотрелся:

– И правда. Забавно.

– Это, может, очень забавно! А может, и совсем не забавно!

– То есть… не думаешь же ты…

– Я как раз думаю! Мужики! – крикнул Билл. – Не пейте воду! Она может быть отравлена! Больше никому не пить! Дохлая рыба по ней плывет!

Люди, которые пили и умывались, отпрянули от воды.

– Проклятье! – крикнул Джо.

Генри икнул, и его вырвало – может, просто от страха, что Билл прав.

– Отойдите от воды, – приказал инженер. – Немедленно выступаем. Посмотрим, с какого места дохлой рыбы уже не будет!

Хорошего настроения как не бывало. Мучимые страхом и возможными догадками, мужчины собрали палатки. Инструменты были упакованы с вечера. Погрузка проходила быстро, и через полчаса экспедиционная колонна пришла в движение.

Ехали вверх по ручью. Высокие берега справа и слева защищали их от постороннего взгляда, но в то же время заслоняли обзор. Поэтому Билл и Шарлемань, форейторы и разведчики направили своих коней наверх, чтобы озирать бескрайнюю, выжженную солнцем, все еще посыпанную пеплом и песком прерию. Билл, лишившийся собственного коня, ехал теперь на бывшей вьючной лошади. Кони шли неохотно, как будто уже с раннего утра были усталые.