Прайм-тайм

– Ты, как обычно, хорошо подготовилась, – заметил он. – О чем тебе еще известно?

– Помимо оружия? – Анника пожала плечами. – Кто-то из двенадцати, возможно, и есть убийца?

– А может, он пробрался через озеро, – сказал комиссар, веселые искорки играли у него в глазах.

– Конечно, – буркнула Анника. – Правительство использует Икстахольм для секретных переговоров о мире именно потому, что убийце так легко проникнуть сюда незамеченным среди ночи…

Полицейский рассмеялся громко, сунул обе руки в карманы куртки, повернулся к ней спиной и направился назад к дворцу с сигаретой, болтавшейся в уголке рта.

«Смейся, смейся, – подумала она с триумфом. – Я пробралась сюда незамеченной через озеро средь белого дня».

– Анника!

Голос долетел от установленного около конного завода шлагбаума. Там под зонтиком стояла Берит рядом с одним из их редакционных автомобилей.

– Что происходит? – крикнула она.

Анника побежала к ней, радостно махая рукой.

– Они не отпускают свидетелей, – ответила она, – но я хочу задержаться здесь еще на время. Ты сможешь забрать меня немного позже.

Берит подняла вверх большой палец, Анника отдала честь и побежала назад к фотографу, оттащила его в сторону.

– Поезжай с Берит, забери машину и устройся в мотеле «Лофтет» во Флене около заправки «Статойл», – сказала она. – Берит приедет за мной немного позже. Я хочу еще пошпионить здесь.

– Что ты собираешься делать?

– Мне надо проверить несколько фактов.

– А конкретно?

Анника повернулась на каблуках, пошла прочь от парковки, миновала колокольню и обогнула Конюшню. Внизу у берега озера Лонгшён находились курятник, прачечная и теннисные корты.

Прачечная оказалась запертой на замок. Анника прислонилась к стене и окинула взглядом окрестности. Дождь почти прекратился, но воздух настолько напитался влагой, что между зданиями висела туманная дымка, давая особую силу летним запахам сырой земли, свежескошенной травы и распустившихся роз.

Она поставила сумку на лестницу, положила рядом с ней закрытый блокнот и села на него, чтобы не намочить брюки. Потом прислонилась спиной к двери. По меньшей мере два автомобиля завелись и покинули парковку. Оставалось только ждать.

«Бывают же такие мамаши. Черт побери. Этого я никогда не прощу».

Она смахнула волосы с лица. Томас вовсе не имел в виду то, что сказал. Подобное порой срывается с языка, когда ты разочарован и зол. Он поймет, что у нее не было другого выхода, и нет ничего странного в его столь бурной реакции. У него хватает проблем на работе. Проект, касавшийся социальных пособий, которым он занимался три с половиной года, требовалось закончить к концу месяца, а он не успел. Кроме того, не знал, продлят ли с ним трудовое соглашение в Ассоциации шведских муниципалитетов после его окончания. Руководство поговаривало о других заданиях, но пока без какой-либо конкретики.

Анника вздохнула, знала, как угнетала Томаса ситуация, когда он ничего не мог планировать заранее. Он не воспринимал ее утешения, не хотел слушать ее аргументы, что есть и другие работы, помимо ассоциации. Когда она показывала ему объявления фирм, ищущих бухгалтеров и экономистов, он только обижался и мрачнел.

Она понимала причину: Томас грезил о чем-то приличном. О должности повыше, чем место главного экономиста коммуны, которое он занимал в Ваксхольме. Он жаждал доказать своим родителям и старым знакомым, что поднялся по крайней мере на одну ступеньку в своей карьере, даже если ему пришлось опуститься вниз во всех его прочих планах.

Анника окинула взглядом дворцовый парк, заметила, что дождь полностью прекратился. Она знала, что Томас смотрел на свою жизнь именно таким образом. Она оказалась неудачным приобретением. По всем параметрам уступала Элеоноре, его жене – банковскому директору с виллой в Ваксхольме. Они никогда не разговаривали об этом, но она понимала все по его глазам, морщинкам вокруг рта. Ее усилий не хватало, да и что она, собственно, могла?

Первые два года они жили в ее квартирке в предназначенном на снос доме без лифта, туалета и горячей воды. Пока были одни, это еще более или менее устраивало, но, когда появился Калле, стало почти невыносимо тяжело. Она старалась, терпела и плакала тайком, но никогда ни на что не жаловалась. Знала, стоит ей только сделать это, и он сразу уйдет. Взяла декретный отпуск целиком, никогда не выдвигала ему никаких требований. Она мыла посуду, грела воду, кормила грудью, бегала за покупками, меняла подгузники, убиралась и занималась любовью с одинаковой непоколебимой решительностью. Там, где хватало ее сил и возможностей, они могли справиться со всем на свете. Чтобы им и дальше позволили жить в том же доме, она бесплатно взяла на себя обязанности вахтера. Меняла перегоревшие лампочки на лестнице, следила, чтобы в общей ванной комнате всегда имелись бумажные полотенца и туалетная бумага, звонила управляющему, если кто-то из квартиросъемщиков обнаруживал где-то утечку или трещину в своем ветхом жилище.

Когда их дом ремонтировали, принимала пожелания и жалобы от жильцов, переправляла их владельцу недвижимости и договаривалась о решениях, которые устроили бы всех.

Анника была беременна Эллен, когда наконец пришло долгожданное известие.

Они с Томасом могли заключить договор жилищного найма на пятикомнатную квартиру с окнами на улицу на четвертом этаже в доме с лифтом, изразцовой печью и балконом, выходившим во двор. Она разрыдалась от счастья, когда открыла конверт с этим предложением, и до сих пор единственный комментарий Томаса по такому поводу звучал в ее ушах:

– Мы могли бы жить в трех виллах одновременно за такую арендную плату.

Возможно, он был прав. Квартира оказалась слишком дорогой, но она стоила того. Деревянные стеновые панели до уровня подоконника, зеркальные двери, лакированный паркетный пол во всех комнатах, две ванные с подогревом полов.

Когда родители Томаса пришли к ним в гости в первый раз, их комментарий стал тем же самым:

– И во сколько, ты говоришь, это вам обходится? Тогда вы могли бы жить в вилле.

Мать Томаса с трудом терпела ее. Не могла простить Аннике то, что та разрушила ее жизненный уклад. Элеонора стала для нее дочерью, которую она так никогда не получила. Насколько Анника знала, они по-прежнему общались часто и с удовольствием. Даже рождение детей не заставило свекровь изменить свое отношение к ней.

– Бедные дети, – повторяла свекровь время от времени, – которым приходится жить в городе.

Что бы ни делала Анника, все не устраивало ее.

– Ой, какие они худые, – могла она заявить. – Они хорошо едят?

Что подразумевало: «Ты вообще кормишь их?» И дальше: – Остается только надеяться, что они не будут такими худыми, как ты.

Со свекром Анника почти совсем не общалась. Он сразу принимался читать газеты, как только приходил к ним домой, на вопросы отвечал односложно и рассеянно. Порой мог просто завалиться на покрывало их двуспальной кровати и проспать все время, не прерываясь даже ради ужина и просмотра телевизионных передач.

Удар грома заставил Аннику резко встать. Небо потемнело снова, стало черным как сажа и угрожающе нависло над белыми строениями. Порыв ветра толкнул ее вперед. Анника раздраженно сунула мокрый блокнот в сумку и закинула ее на плечо. В следующее мгновение весь окрестный пейзаж утонул во вспышке бело-голубого света. Звуковое сопровождение не заставило себя долго ждать, уже через долю секунды воздух задрожал от страшного грохота. В любой момент дождь мог обрушиться на нее снова.

Стараясь не привлекать внимания, Анника прошла с тыльной стороны живой изгороди и с торца обогнула старое здание Конюшни. Бросила взгляд на парковочную площадку, все журналисты уехали. Полицейские, стоявшие у ближнего к дворцу ограждения, тоже исчезли. Еще одна молния разорвала небо, гром, прозвучавший на секунду позднее, поведал о том, что гроза начала удаляться. Анника быстро пошла назад вдоль Конюшни, в надежде, что сможет пробраться внутрь с этой стороны. Осторожно толкнула заднюю дверь в кухню, та поддалась и открылась с громким скрипом. В следующее мгновение первые капли воды размером с теннисные мячи обрушились на Аннику. Без дальнейших раздумий она шагнула в чулан-прачечную и затворила дверь за собой.

Темнота сразу же обступила ее. Свет почти не проникал внутрь через завешенное стеной дождя крошечное окно. Она различила стиральную машину и сушилку, небольшую мойку из нержавеющей стали и горы грязного постельного белья. Дверь, расположенная в другом конце помещения, вела в маленькую кухню. Анника шагнула через порог. Там стояли посудомоечная машина, кофеварка, покрытый клеенкой кухонный стол с шестью стульями плюс еще множество пустых бутылок и грязной посуды повсюду. Окно смотрело на тыльную сторону, чуть приоткрытая дверь, похоже, вела в большой салон. Она распахнула ее и остановилась, ошарашенная.

Практически вся мебель в комнате (диван, два кресла и обеденный стол) была опрокинута, несколько стульев разломаны и брошены перед главным входом в нее. Около камина валялись осколки разбитой вазы, ранее стоявшие в ней люпины сейчас лежали в воде среди них. Ковры были сбиты, на полу у стены виднелась еще недавно украшавшая ее картина.

«Я не должна находиться здесь, – пронеслось в голове у Анники. – Мне надо немедленно убираться отсюда».

Но она осталась, не в состоянии сдвинуться с места, и таращилась на хаос, царивший вокруг. Какой-то великан уходил отсюда, все опрокидывая, бросая и круша на своем пути. Она пыталась представить себе, какие события привели к столь пагубным последствиям, понять, какой силой обладали руки, сломавшие спинки массивных стульев. Потом осторожно двинулась вперед, нерешительно подошла к лежавшему на боку столу, заметила игральные карты и стаканы с другой его стороны. Увиденное удручающе подействовало на нее, она ускорила шаг.

За одним из кресел валялись бумаги, компьютерные распечатки, она наклонилась, подняла один листок, прочитала «График работы, программа 7, «Летний дворец». Это был рабочий документ какой-то команды телевизионщиков, его содержание не сказало ей ничего о том, кому он принадлежал: заставка, видеоблок, прямое включение, эпилог, музыка, анонс, гость, заставка… Анника отпустила листок, он приземлился примерно туда, где лежал. Она шла к камину, когда новая вспышка молнии на мгновение осветила комнату.

«Кто-то сметал все на своем пути», – подумала Анника, все еще обескураженная, но странным образом возбужденная.

Рядом с осколками цветочной вазы лежал темный предмет, она подошла к нему, взяла за один угол и подняла к окну. Это оказалась юбка, черная, слегка влажная от дождя или воды из вазы. Анника отпустила ее, огляделась. Ей в голову пришла идея, и она протянула руку к пеплу в камине. Холодный, никакого тепла с ночи.

Она отряхнула руки от сажи и пыли, и тут гроза снова напомнила о себе вспышкой молнии. От страшного грохота содрогнулся весь дом. Анника испуганно прижалась к стене. Воздух, казалось, вот-вот засветится от скопившегося в нем электричества, запахло серой, у нее начало першить в горле.

«Я понимаю теперь, почему люди верили в Тора», – подумала она.

Секунду спустя Анника услышала какой-то звук у входной двери, расположенной с другой стороны комнаты. Парализованная страхом, она уставилась на ручку, а когда внутри снова стало светло от вспышки за окном, увидел, как кто-то повернул ее снаружи и дверь начала открываться.