Сладкий папочка

– Иди полежи, – сказал он.

Предложение звучало так заманчиво и так невероятно, что мне пришлось стиснуть зубы, чтобы сдержать новый поток рыданий.

– Я не могу... ребенок... контрольная по математике.

– Иди приляг, – мягко повторил Харди. – Я разбужу тебя через час.

– Но...

– Не спорь. – Он тихонько подтолкнул меня по направлению к спальне. – Иди, иди.

Переложив свою ответственность на другого, я ощутила ни с чем не сравнимое облегчение. Я обессиленно, как будто пробираясь по зыбучим пескам, побрела в спальню и свалилась на кровать. Мое истерзанное сознание настойчиво повторяло, что не следовало обременять своими заботами Харди. По крайней мере нужно было объяснить, как готовить молочную смесь, где лежат подгузники и влажные салфетки. Но я заснула, едва моя голова коснулась подушки.

Казалось, прошло не более пяти минут, когда я почувствовала руку Харди на своем плече. Со стоном повернувшись, я посмотрела на него затуманенными глазами. Каждая клеточка моего тела протестовала против необходимости просыпаться.

– Час прошел, – прошептал Харди.

Он наклонился надо мной. Спокойный и свежий, он был полон жизненных сил, которые казались неисчерпаемыми, и я подумала, что было бы неплохо, если б он немного ими со мной поделился.

– Я помогу тебе, – сказал он. – Я хорошо секу по математике.

– Не утруждайся. Мне уже ничем не поможешь, – ответила я угрюмо, словно наказанный ребенок.

– Неправда, – возразил он. – Когда я с тобой позанимаюсь, ты усвоишь все, что тебе требуется.

Тут до меня дошло, что в доме тихо – уж слишком тихо, – и я подняла голову.

– А где ребенок?

– Она с Ханной и моей матерью. Они с ней посидят пару часов.

– Они... они... но этого нельзя! – Одной мысли о том, что моя беспокойная сестра находится на попечении миссис Джуди Кейтс, по прозвищу Пожалеешь розгу – испортишь дитя, хватило бы, чтобы спровоцировать у меня сердечный приступ. Я села на кровати.

– Да ладно тебе, – сказал Харди. – Я отнес им с Каррингтон пакет подгузников и две бутылочки молочной смеси. С ней все будет в порядке. – Он широко улыбнулся, глядя мне в лицо. – Либерти, не волнуйся. Она не умрет, побыв день с моей матерью.

Стыдно признаться, но, чтобы заставить меня встать с постели, Харди потребовались уговоры и даже угрозы. Ему, без сомнения, думала я, куда привычнее уговаривать девчонок ложиться в постель, чем вставать с нее. Пошатываясь, я добралась до стола и шлепнулась на стул. Передо мной лежали аккуратная стопка учебников, миллиметровки и три недавно отточенных карандаша. Харди зашел в кухоньку и вернулся оттуда с чашкой сладкого кофе, щедро сдобренного сливками. Моя мама была заядлой кофеманкой, но я его не выносила.

– Я не пью кофе, – проворчала я.

– Сегодня будешь, – сказал Харди. – Пей.

Сочетание кофеина, тишины и беспощадного терпения Харди сотворило чудо. Харди методично и последовательно проходил со мной тему за темой, подробно объясняя все нюансы, пока я наконец не начинала их понимать, и снова и снова отвечал на одни и те же вопросы. За один день я усвоила больше, чем за многие недели уроков математики. Постепенно хаос информации, не укладывавшейся в моей голове, стал проясняться.

Во время занятий Харди устроил перерыв, чтобы сделать пару звонков. Первый – заказ большой пиццы пепперони с доставкой в течение сорока пяти минут. Второй же оказался более любопытным. Я склонилась над учебником и листом миллиметровки, притворяясь поглощенной построением логарифма, пока Харди, расхаживая по большой комнате, тихо говорил по телефону.

– ...сегодня вечером не получится. Нет, точно. – Он сделал паузу, слушая голос в трубке. – Нет, не могу объяснить, – сказал он. – Это важно... придется поверить мне на слово... – Затем, должно быть, последовали какие-то выражения недовольства, потому что Харди пробормотал что-то, что звучало как утешение, пару раз проскользнуло слово «зайка».

Закончив разговор, Харди вернулся ко мне, старательно сохраняя непроницаемое выражение на лице. Я знаю, мне бы почувствовать себя виноватой за то, что из-за меня сорвались его планы на вечер, тем более что они были связаны с девушкой. Но я своей вины не чувствовала. Я все про себя знала: я бессовестная и мелочная, потому что до смерти была рада тому, как все обернулось.

Занятия математикой продолжились. Мы склонились над столом, почти касаясь друг друга головами. На улице сгущались сумерки, а мы сидели в трейлере, словно в каком-то коконе. Отсутствие Каррингтон было мне как-то непривычно, но зато без нее было очень спокойно.

Нам доставили пиццу, и мы быстро ее съели, загибая края дымящихся треугольников, чтобы удержать тягучие полоски сыра.

– Ну как... – сказал Харди как-то уж слишком небрежно, – все еще гуляешь с Гиллом Минеи?

Я не разговаривала с Гиллом уже несколько месяцев, не из-за неприязни к нему, а потому, что наша хрупкая связь с началом лета распалась сама собой. Я отрицательно покачала головой:

– Нет, мы просто друзья. А ты как? С кем-нибудь встречаешься?

– Да так, ничего особенного. – Харди сделал глоток холодного чаю и остановил на мне задумчивый взгляд. – Либерти... ты обращала внимание мамы на то, сколько времени ты проводишь с ребенком?

– Что ты имеешь в виду?

Он укоризненно посмотрел на меня.

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. То, что с ребенком нянчишься ты. То, что ты с ней ночи не спишь. Такое впечатление, что она тебе дочь, а не сестра. Эта нагрузка тебе не по силам. Тебе нужно время на себя... на развлечения... на то, чтобы общаться с девочками. И с мальчиками. – Он, протянув руку, коснулся моего лица, скользнул большим пальцем по розовеющему холмику моей щеки. – У тебя очень усталый вид, – прошептал он. – Мне от этого хочется... – Он остановился на полуслове.

Между нами установилась мертвая зыбь молчания. На поверхности тревога, а внизу – стремнина. Мне хотелось так много сказать ему.... Как меня беспокоит мамина холодность по отношению к ребенку, спросить, не виновата ли я перед ней в том, что каким-то образом отняла у нее Каррингтон, или я просто заняла пустующее место? Хотелось, чтобы он знал о моих желаниях и моем страхе никогда не встретить человека, которого бы я любила так же, как люблю его.

– Пора идти за ребенком, – сказал Харди.

– Хорошо. – Я смотрела, как он идет к двери. – Харди...

– Да? – Он остановился, не оборачиваясь.

– Я... – Мой голос дрогнул, и мне, прежде чем продолжить, пришлось сделать глубокий вдох. – Не всегда же я буду для тебя слишком мала.

Он продолжал стоять ко мне спиной.

– К тому времени, как ты достаточно повзрослеешь, меня здесь уже не будет.

– Я буду ждать тебя.

– Я не хочу, чтобы ты меня ждала. – Дверь с тихим щелчком закрылась.

Я выбросила пустую коробку от пиццы и пластмассовые стаканчики, вытерла стол и кухонные стойки. На меня снова наваливалась усталость, но на сей раз у меня была надежда благополучно пережить следующий день.

Харди вернулся с Каррингтон, притихшей и зевающей. Я бросилась навстречу, чтобы взять ее у него.

– Ты моя сладкая, сладенькая маленькая Каррингтон, – заворковала я. Она устроилась на моем плече в своей обычной позе, и я почувствовала сладкую тяжесть ее головки возле моей шеи.

– С ней все в порядке, – сказал Харди. – Ей, наверное, нужно было отдохнуть от тебя, как и тебе от нее. Мама с Ханной искупали ее и дали бутылочку, теперь она может ложиться спать.

– Слава тебе Господи! – воскликнула я с чувством.

– Тебе тоже надо поспать. – Харди коснулся моего лица, большим пальцем погладив край моей брови. – Ты напишешь контрольную, все будет хорошо, малыш. Только не паникуй. Следуй шаг за шагом, и все получится.

– Спасибо, – поблагодарила я. – Все же не стоило тебе обо мне так беспокоиться. Не знаю даже, зачем ты это сделал. Я действительно...