К тому времени, как мы заканчиваем, руки отваливаются, с меня семь потов сошло, но от отца по-прежнему ничего не слышно. Я знаю, что он внутри, – его машина стоит на дорожке. У меня не хватает духа спросить Гвен, не видела ли она его.
Так с ним было не всегда. Я помню его совсем другим человеком. Не знаю, что произошло, стал ли он дерьмовым отцом, когда потерял работу и решил превратить свою убогую гаражную группу во что-то серьезное, или это случилось несколько лет спустя, когда папа начал понимать, что его мечта никогда не сбудется. Обычно я вообще об этом не думаю – отец изменился, точка. Уже слишком поздно, и с меня хватит.
– Зайдешь перекусить, прежде чем мы пойдем? – спрашиваю я Конора. Я бы предпочел отправиться куда угодно, только не в дом, но мне нужно сменить одежду, забрызганную краской, а запасной в машине, к сожалению, нет. Конор – единственный человек, которого я до сих пор впускаю в свой дом. Правда, не то чтобы кто-то сильно к нам рвался.
– Конечно, – пожимает плечами друг.
Мы пробираемся внутрь, и там, как обычно, царит мертвая тишина. Через мгновение я слышу слабую музыку из комнаты Гвен наверху, но нигде не видно никаких признаков отца.
На кухне Конор садится верхом на стул и кладет локти на стойку.
– Мужик, как у меня болит рука. Репетиция пойдет коту под хвост.
Роюсь в кладовой и начинаю выбрасывать попавшиеся припасы в его сторону.
– Крендели. Им всего пара недель. Картофельные чипсы… Лучше сначала проверь срок годности. Что там у нас еще? – Ныряю глубже в шкаф. – О, как мило. Рыбные консервы. Наверное, уже протухли на хрен.
Конор вздыхает.
– Чем вы, ребята, питаетесь с тех пор, как ваша мама взяла это дело?
Я фыркаю и поворачиваюсь к нему лицом, прислонившись спиной к холодильнику и скрестив руки.
– С тех пор, как она взяла это дело? То есть до того мы прямо-таки объедались свежими фруктами и деликатесами?
Он закатывает глаза.
– Нет, но, по крайней мере, раньше она иногда была рядом. Больше, чем сейчас…
Я пожимаю плечами.
– Ну да, наверное. Без разницы. Я подхватываю что-то для себя и Гвен по дороге из школы. Ночами мне все равно делать нечего, и я пытаюсь научиться готовить…
– Ты? Готовить? – хохочет Конор. – Да ладно, чувак.
Я качаю головой; со стыда бы сгорел признаваться в этом кому-то, кроме Конора.
– Да. Я учусь готовить. Живи с этим. – Мне следовало держать рот на замке, но я ненавижу то, как на меня смотрит Конор, будто я какой-то бедный мальчик-сирота, которого нужно спасти. Уж не ему камни бросать. Не моя домашняя жизнь похожа на эпизод «Семейки Брейди»[1 - «Семейка Брейди» (анг. «The Brady Bunch») – американский комедийный сериал о многодетном овдовевшем отце, который женился на вдове с тремя детьми.]. Его отец в принципе едва сознает, что Конор жив.
– Я пойду переоденусь.
– Ладно, чувак, я пока посижу здесь, пожую крендели… – Конор сует один в рот и начинает кашлять. – Чувак, они ж протухли на фиг. Ты издеваешься? Хочешь меня убить? – Спрыгивает со стула, подбегает к раковине и начинает пить воду из-под крана.
– Ну ты и идиот. Миллион раз здесь был и уже должен ожидать еду определенного качества. Главное правило: ешь все; просто, ну знаешь, проверяй на плесень. Сейчас вернусь.
Я ухмыляюсь ему с порога. В своей комнате натягиваю чистую одежду, а затем возвращаюсь вниз, схватив по пути свой кошелек. Подходя к кухне, я слышу смех. Захожу, ожидая, что это Гвен с Конором друг друга подначивают, но вместо этого вижу, что рядом с приятелем на стуле сидит мой отец, жуя несвежие крендели, которые Конор все еще ест, по какой-то неведомой причине. Мое сердце почти останавливается.
– Вот и он! – улыбающийся папа одет в настоящий, взрослый, подходящий для дня наряд вместо пижамы, которую обычно носит, когда мы возвращаемся из школы домой. Должно быть, у него был один из «хороших дней», когда он встает с постели, разговаривает с людьми, выходит из дома. Удивительно, что даже в хороший день отец не может сделать то, что сделал бы любой другой родитель – убрать проклятые граффити с гаража. В смысле, кого волнует, что думают соседи, верно?
Кроме того, разве нормальный родитель не вызвал бы полицейских, чтобы попытаться выяснить, кто продолжает творить что-то настолько мерзкое с его собственностью? Этот случай далеко не первый. Я старался изо всех сил, чтобы остановить вандализм. Сам позвонил в полицию. Они сказали мне, чтобы один из моих родителей пришел в участок и подал заявление, но внезапно (!) этого так и не произошло. Поэтому несколько месяцев назад я притащил сюда Конора, и мы выяснили, как установить сенсоры. Они срабатывают на движение. Хотя какой от них толк? Я уже несколько раз просил отца установить камеры, сделал ли он это? Нет, конечно, нет. Разумеется.
Я понимаю, что сжимаю свой кошелек так сильно, что он нарушает кровообращение в моих пальцах.
– Присоединяйся к нам, парень. – Папа предлагает мне занять место рядом с ним у стойки. – Мы как раз обсуждали группу Конора…
– Нет, я в порядке. – Стою в дверях кухни и скрещиваю руки. – Мы все равно должны идти. Опаздываем, потому что пришлось покрасить весь гараж. Не то чтобы тебя это тревожило.
Его лицо вытягивается, и мне, дураку, на секунду становится стыдно, но я быстро беру себя в руки.
– Готов идти? – нетерпеливо спрашиваю я. Очень нетерпеливо.
– Ну что ж, в следующий раз, – голос моего отца полон скорби. На фиг эти сопли.
Да, папа, в следующий раз. Конечно. В следующий раз, когда Конор будет здесь, ты, вероятно, запрешься в своей спальне, как обычно. На самом деле, Конор – единственный человек, с которым мой отец, кажется, хочет общаться в тех редких случаях, когда вообще хочет общаться, – они говорят о группе, о том, как тяжело быть музыкантом. Первые пару лет после того, как папа решил заняться этой чушью как настоящей карьерой, он загонял Конора на кухню каждый раз, когда друг сюда приходил, расспрашивал его об оборудовании и очередной тупой группе, о которой на той неделе писали в журнале. Об этой ерунде, что кажется невероятно важной, когда ты в моем возрасте, но должна значить меньше, чем ничего, когда ты взрослый с двумя детьми и ипотекой. Гребаный стыд.
Именно тогда мама начала так много работать – отчасти потому, что денег стало мало, хотя родители не садились за стол и не обсуждали со мной финансы, но скорее потому, что каждый раз, когда она была рядом с отцом, ее лицо превращалось в маску, а он все говорил, и говорил, и говорил о своей музыке. Я знаю, что папа играл, когда они только начали встречаться в колледже; знаю потому, что много лет назад мать с гордостью мне это сообщила. Но вряд ли она ожидала, что десятилетия спустя отец попытается сделать это своей настоящей профессией. Этого я не знаю, зато знаю, что теперь не могу определиться, кто больший отстой: папа, который целый день тусуется в пижаме, или мама, которая никогда не бывает дома.
Киваю и дарю папе натянутую улыбку.
– Идем, – говорю я Конору.
Его голова вертится туда-сюда между мной и моим отцом, как будто приятель смотрит теннисный матч, который не знает, как выключить, и когда я обращаюсь к Конору, он буквально спрыгивает со стула.
– Ага. Я готов. Поехали.
– Гвен дома? – Папа все еще пытается со мной общаться. – Я ее не видел.
– Наверху, – указываю я на потолок, как будто могу волшебным образом направить отца туда, подальше от меня. – Мне пора идти.
– Хорошо-хорошо, еще увидимся? Не задерживайся допоздна.
Закатываю глаза, потому что последний раз, когда мои родители действительно беспокоились, во сколько я вернусь домой, был еще в восьмом классе. Я мог бы исчезнуть с лица земли, и они, вероятно, не заметят, пока Гвен что-то не понадобится и никто не сможет ей помочь. Саркастически поднимаю большие пальцы и выхожу из кухни.
Уже кладу ладонь на ручку входной двери, когда слышу, как отец говорит мне вслед:
– Люблю тебя, парень.
Я раздуваю ноздри и открываю дверь так резко, что чуть не срываю с петель. Оглядываюсь на Конора.
– Давай убираться отсюда.
Друг кивает, и на этот раз он следует за мной, когда я выхожу через парадную дверь.
Глава 7
Мэй
Сижу на своей кухне и жду, когда Люси подберет меня по пути на это тупое прослушивание. Слышу, как распахиваются двери гаража, гудит и отключается автомобильный двигатель. Смотрю на часы в микроволновке: сейчас только пять вечера. Для мамы слишком рано, она бы не успела добраться домой. Если только какой-нибудь чужак не раздобыл пульт к нашему гаражу, это либо она… либо папа.