Журнал «Юность» №05/2024

– О, это Морозов услужил.

– Да который Морозов-то? В Кучкасе Морозовых, что комаров летом.

– Да кака разница-то, главно, дальше едем.

Ехали дальше.

Женоцки поперешептывались о том, что с Ильина дня ночи темные, картошка растет в голову, а в воде всякая нечисть водится. И снова начали песню.

В северном просторе
Лесоф темных много,
Лесоф темных много,
Рек, озер глубоких.
А во том, во лесе
Зверя-птицы много,
Во реках, озерах
Рыбы того боле.

И правду пели-то! Проезжаем озеро, а над ним рыба плещется – одна за другой, прямо над водой как выпрыгнет – и обратно. И по десять штук скачет, и побольше. Видимо, столько рыбы в озере, что не вмещается, вот и выныривает. Бояться-то некого – разве много рыбаков в этих краях, только медведи.

Много ли медведей, не знаю, но волка сама видела.

Стоит на железной дороге, никуда не спешит. Поезд один раз в день. Остальное время ходи по рельсам сколько угодно.

Но волк стоял.

Железные пути шли выше нашей дороги. Волк доставал носом до неба, которое вдруг на закате очистилось, – небо выглянуло горящее, алое, дикое, будто выкрик перед концом белых ночей. А волк был спокоен и нисколько не боялся, что светлые дни уходят. Может, он был обычный, небольшой, но я запомню его внушительным. Впервые увидела волка. И он увидел нас и долго смотрел вослед.

Кажется, не завыл. Не стал сбивать наших песен, а она и не думала сбиваться.

И тут я расслышала один мужской голос. В автобусе оказался парень, кажется, молодой, несильно младше меня и несильно старше. И голос до того уверенный, как я раньше его не разобрала. Теперь песни будто на нем и держались. А может, женоцки подустали, такая дорога всю душу вынет, а голос тем более.

– Если бы не Илья-то, мы бы давно пропали.

– Наша-то память худа, слова-то, быват, забывам, а Илюша у нас молодец, все песни знат лучче нас.

– Без песни-то разве доедем куда. С песней-то быстрее дома будем.

Последние слова звучали мужским голосом. И тут я засомневалась, какого же возраста этот парень. Говорил он обычными словами, но, как женоцки, с угора на угор катал предложения. Может, вырос в этих местах, вот и говорит по-местному. Вряд ли молодой парень останется в такой глуши.

Имя узнала, но лица не разглядеть, сколько ни щурилась. Парень сидел где-то впереди, да и совсем темно стало. Встретили мы дожди сильнее прежнего.

– Не дорога у нас, направление. Застрянем как пить дать.

И застряли. Сидим в луже, пыхтим, не поем. Ночи пошли холодные, наглые – щелями залезали в дырявый пазик, двери мы даже не думали открывать. Ждали не знаю чего.

– Илья-пророк два часа уволок, женоцки.

Поверю на слово. Может, и правда пару часов просидели в луже, похоже на то. Когда-некогда то ли вода отпустила колеса, то ли водитель вышел да вытолкнул нас.

Что я только не передумала за это время. Бездонные два часа или сколько их там прошло. Сколько бы ни было, в темноте они прошли, разве заметишь их. Это не белые ночи, когда каждый комар на виду. Были где-то недалеко от границы границ – так сказали, и я опять готова поверить.

Знать бы примерно, как выглядит этот Кучкас. Не представляю, что высматривать за окном, вот и мерещится что ни попадя: мельница, и еще одна, кони подальше, коровы. Чего они ночью-то ходят. Спрашиваю, а мне:

– Были-были да сплыли.

И снова заладили петь. Видно, слишком много мне песен для первого раза. Аж голова кружится, и забывать стала, зачем поехала, но куда денешься, слушаю.

Куда мил ни пойде,
Миня ни обойде.
Куды ни поеде,
Мимо ни проеде.
В саноцки посадит,
По городу прокатит.
Горот ни деревня,
Орхангильска губерния.

В Кучкас приехала – пустой автобус.

Укачали меня песнями, видимо, а сами раньше вышли. Да разве заметишь, «эка темень», как женоцки всю дорогу говорили. Так и слышу их, так и слышу.

Света подожду. Там и ясно будет, куда попала.

Утро вечера мудренее.

Сергей Лебеденко

Родился в 1993 году в Краснодаре, там же и вырос.

Учился в МГИМО и магистратуре «Литературное мастерство» НИУ ВШЭ.

Работает редактором в медиа. Автор романа «(не)свобода» (АСТ, 2022) и рассказов в сборниках «Бу! Леденящие сказки про буллинг» (2022) и «Сообщники» (2022).

Однажды мы снова никогда

Сейчас она больше всего хочет превратиться в кота.

– Мы опоздали, – повторяет она так, чтобы до него уже дошло. – Ничего не поделаешь, надо просить бронь на следующий рейс.

Она видит, как он готовится с ней спорить – щеки краснеют, губы превращаются в двух извивающихся мармеладных червей, – и она повторяет:

– Опоздали, опоздали, опоздали, опоздали. – Она сама не знает, хочет ли оказаться правой или поддразнивает его.

– Мы пришли вовремя! – Наконец он находит окошко в ее повторах и врывается, словно в поисках воздуха. – Вот билеты! Вот расписание! Мы не опоздали! Самолет должен быть здесь! Тут! Тут!

Он размахивает руками в разных направлениях, выхватывая из аэропортовой лиминальности то стойки регистрации, то висящие на стене большие экраны. Рисует фигуры в воздухе. Словно тут сам самолет и должен стоять, настоящий. С крыльями, фюзеляжем, хвостом, ящиками с герметичными пакетами с холодными макаронами и сырыми сосисками, переваренной курицей, пропахшими озоном туалетами, заевшими откидными столиками и улыбающимися щелкунчиками-пилотами и стюардессами. Ну, и всем таким.

Но самолета нет, рейса на экране регистрации нет, Пашу отводит в сторону иранец с бритыми висками – chill, dude, – а Жене нестерпимо хочется курить, хотя она бросила курить два года назад по причине «чтобы Жене не надышалось». Она вообще любит кота больше, чем себя, даром что его зовут так же. Она сидит на скамейке, прислонившись к серому столбу и положив ноги в джинсах и синих кедах на двадцатилитровый синий чемодан. Слишком много синего. Синий – цвет смерти, и она размышляет, не специально ли она надела его в полет: в ней же правда что-то умерло, прямо там, когда в нее вперились серые с желтком глаза пограничницы и начали сверлить, словно хотели докопаться до мозга.