Простой советский спасатель 3

И я приступил к реализации своих слов.

– Леш! – сказала она, когда мы наконец закончили целоваться. – Обещай мне только одно, ладно?

«Ну вот, а так все хорошо начиналось», – вздохнул я и отстранился от девушки, пытаясь заглянуть ей в глаза. Тусклый свет фонаря отражался от ее зрачков и прятал мысли.

– Если в моих силах выполнить обещание…

– Я все понимаю. Твои цели, они такие смелые и благородные. Но, пожалуйста, можешь мне пообещать, что не будешь лезть на рожон без крайней необходимости?

– Могу, – с облегчением выдохнул я. – Всего-то. Я же стараюсь думать, прежде чем делать, – я чмокнул Лену в носик. – Ну что, пора прощаться?

– Думает он, – фыркнула девчонка. – В Лиманский свой ты тоже рванул, хорошенько подумав?

– Ну-у-у-у… – я почесал затылок. – Иногда я бываю внезапным.

Мы оба расхохотались, затем дружно сложили мои пострадавшие вещи, Лена всучила мне в руки пакет с крыжовником, и собирались расставаться, когда я сообразил: на дворе практически ночь, и девушке придется одной пробираться домой.

– Так, стоп. Пошли, я тебя домой провожу!

– Да ну тебя. Светло еще! – отмахнулась Лена, но я видел, ей приятно мое внимание.

– Светло не светло, уже темнеет. Еще минут десять – и все, хоть глаз выколи. Ты через парк собралась домой?

– Ну да, так короче. Там в заборе дырка есть. Я через нее. Так быстрее, чем в обход по Романа. Десять минут, и я дома, не переживай.

О да, сколько себя помню, пролом в больничной бетонной ограде заделывали десятки раз, но всегда находился таинственный кто-то, кто опрокидывал одну из плит, сокращая гражданам путь к медицинским корпусам.

Окончательно путь замуровали, когда по всей стране усилили меры по антитеррористической безопасности. И теперь на территорию центральной районной больницы (официальное название) можно попасть только через два пропускных пункта. Хотя я давно в той части парка не гулял в моем времени, может, добрые люди еще что-то придумали, чтобы сократить путь.

– Категоричное нет, – отрезал я, подхватывая пакет. – Пошли, провожу. Крыжовник будешь?

Я повесил сумку на руку, раскрыл кулек с ягодами и предложил Лене.

– Это тебе, витамины!

– Ты мне, а я с тобой делюсь. Ну, Лен, мне одному много, – я шутливо толкнул ее в бок.

– Умеешь ты уговорить, – хихикнула девушка. – Ладно, пошли, только быстро! Тебе еще обратно возвращаться!

Мы взялись за руки и помчали, точнее, пошли не очень быстрым шагом. Лена сначала пыталась нас подгонять, но куда этой пигалице против моей дури.

– Леш, ну все, пришли! Беги обратно! Тебя и так в погибшие записали!

Мы остановились на углу моего (нашего) родного дома. Здесь прошли мое детство и юность. Вон на той площадке мы играли в «Знамя» и в бадминтон. На зеленой между ломами резались с пацанами в футбол. А вот об эти две торцевые стенки долбили мячом в набивного. И если в сером доме жильцы не обращали внимания на бесконечный стук мяча, первый этаж располагался высоко от земли, то в панельной пятиэтажке в клеточку жила вредная тетка. Мы ей вечно мешали своими играми, она постоянно орала на нас. Ну, мы ей и мстили за склочный характер.

А вот знаменитый стол посреди нашего двора. Здесь мы собирались с гитарами, став постарше, и орали под три блатных аккорда:

– Гоп-стоп, мы подошли из-за угла,
Гоп-стоп, ты много на себя взяла,
Теперь оправдываться поздно,
Посмотри на эти звезды,
Посмотри на это небо,
Ты видишь это все в последний раз!

Здесь я приобщился к дворовому творчеству, спел свои первые песни не про партию, Ленина и крылатые качели. В школе пришлось ходить в хор. Не знаю, как в двадцать первом веке на уроках музыки, а в мои школьные годы мы не только изучали биографии композиторов, мы еще и пели.

В школе был хор, и наш музыкант, Сергей Иванович Тарала, отбирал в него самых голосистых, то бишь способных и талантливых. Мне не повезло, я оказался в их числе. Бегал от хоровых занятий, как черт от ладана. Наверное, зря. Но умение бренчать на гитаре осталось со мной, как и голос. Так что для друзей иногда пою. Пел. А вот интересно, сохранились мои навыки в новом теле? Нужно как-нибудь проверить.

После Перестройки, когда все рухнуло, учитель ушел из школы, организовал маленький ансамбль и лабал на свадьбах. Позже открыл свою студию записи в нашем Энске. Когда жизнь в стране более-менее наладилась, вернулся к преподаванию, но учил уже за деньги.

Я все-таки проводил Лену до подъезда, хотя в душе все застыло от предвкушения, страха и надежды: ожидал увидеть отца. Летними вечерами наш подъезд собирался на скамейках под виноградной беседкой, которую сделал отец своими рукам. Мужики на одной лавочке, женщины на другой, общались, смеялись. Иногда тоже пели что-то, не под гитару, конечно, а, как говорится, а капелла.

Мы, детвора, бегали тут же, кто в войнушку играл, кто в песочнице ковырялся. Ребята постарше сидели на столике, уже с гитарами и девочками своего возраста. Мелюзга поглядывала в их сторону и завидовала. Иногда подбегали к старшему брату или сестре с каким-нибудь глупым вопросом или просто постоять. Но таких нахальных малолеток быстренько изгоняли от заветного «взрослого» места.

И тогда на весь двор раздавалось чье-нибудь голосистое: «Ма-а-а-а-ам! Ванька меня дура-а-ако-ом назвал! Ска-а-а-жи ему-у-у-!»

Но маме было не до того. Уставшие за день на работе, после всех семейных дел, мамы наслаждались отдыхом. В вечерних сумерках звучали переливчато женские голоса, выводя «Нэсе Галя воду» и «Ой, то не вечер, то не вечер, мне малым-мало спалось», «Розпряхайте, хлопци, конев, та лягайте спочивать», «Смуглянка-молдаванка».

Девятого мая, после парада, похода на Площадь Революции и семейных мероприятий мужики спускались во двор покурить и пели:

– День Победы, как он был от нас далек,
Как в костре потухшем таял уголек,
Были версты, обгорелые в пыли, —
Этот день мы приближали, как могли.
Этот День Победы —
Порохом пропах.

Хорошие у нас были соседи. На субботники всем двором выходили, клумбы сажали, бордюры подбеливали, пирожками угощали друг друга.

Мне было лет двенадцать, когда наши девчонки загорелись идеей создать дворовой театр. Не помню, какую сказку мы ставили, но мы это сделали! Театральную сцену организовали возле нашего подъезда, соорудили занавес. В самом подъезде была гримерка. Месяц мы репетировали и готовились, а потом нарисовали билеты и вручили всему двору приглашения на спектакль.

Родители, дедушки и бабушки и мы – все были счастливы. Нам никогда не было скучно без компьютеров, которых мы в глаза не видели. Без мобильных телефонов мы всегда знали, где сейчас кто-то из друзей, во дворе, в парке или в халабуде в подвале под домом, куда нам категорически запрещалось спускаться. Но кто бы слушал какие-то там запреты!

Точно так же, как и наши папы и мамы, без отслеживающих программ находили своих неугомонных чадушек со сбитыми коленками, перепачканных в глине и пыли, но счастливых и довольных. Мы ели зеленую алычу и абрикосы с земли, не помыв и даже не протерев. И никто из-за этого не умирал. Стрелялись белыми абрикосовыми косточками, прыгали с крыши подъезда на огороды позади лома, играя в войну или казаки-разбойники, дружили дворами и читали взахлеб приключенческие книги. Мы жили полной жизнью, не теряя ни минуты, нам было мало целого мира.

Черт, Леха, что-то тебя сильно занесло! Я развернулся и пошел обратно в больничный городок. За моей спиной мамин голос выводил:

– Не слышны в саду даже шорохи,
Все здесь замерло до утра.
Eсли б знали вы, как мне дороги
Подмосковные вечера.
Eсли б знали вы, как мне дороги
Подмосковные вечера.

В больницу я попал минут через десять. Зашел в отделение, ожидая криков и ругани от старшей медсестры, но все получилось неожиданней, чем я мог представить. Изобразив виноватую улыбку на лице, я подошел к сестринскому посту и остановился, глядя на русую макушку Василисы, которая склонилась над рабочим журналом и что-то там писала.

Я терпеливо ждал, пока старшая смены закончит писать и поднимет голову, когда за моей спиной где-то в коридоре скрипнула дверь, послышались шаги, кто-то неторопливо пошел в нашу сторону, негромко громыхая чем-то железным обо что-то металлическое.

Как ни странно, Василиса даже не оторвалась от своего занятия, продолжая что-то усердно писать и заполнять, чем несказанно меня удивила. Я оперся плечом об угол стены и продолжил спокойно ждать, как вдруг услышал: