NET.LAND

Так и не отпустив зеркальной вазы, миссис Дарлинг выбежала в коридор. Она увидела брата и, обомлев от радости, хотела было обнять его, но руки так не вовремя оказались заняты. Тогда она сделала то, чего раньше никогда не допускала – ослушалась старую нянюшку Коми. Няня вправду не была виновата в том, что все её истории, рассказанные перед сном маленьким Стивенсонам на ночь, были полны устрашающих предупреждений. Просто мать учила её, что если черная кошка перебежит дорогу, то нужно трижды плюнуть через левое плечо, иначе случится беда. А мать её матери рассказывала, что белые лилии дарить нельзя, иначе случится беда. А праматерь той матери говорила, что носить одежду в клеточку на большие праздники нельзя, иначе случится беда. Поэтому, сама того не замечая, миссис Дарлинг, стараясь избежать тысячу и одно несчастье, напророченные потомками няни Коми, просто заблаговременно исполняла весь список предначертанных действий, так, на всякий случай. Цветы она покупала всегда розовые, и мистер Дарлинг был уверен, что любимый букет супруги состоит из алых тюльпанов, даже не подозревая, что на самом деле всем цветам на свете миссис Дарлинг предпочла бы нежные белые ландыши. Так или иначе разбитые зеркала, в которые могла бы превратиться зеркальная ваза, также были в списке суеверий няни Коми. Но от счастья миссис Дарлинг на мгновенье позабыла о тысяче устрашающих предупреждений. Второпях она поставила вазу на узкую обувницу и тут же бросилась к брату в объятья.

– Роберт! Откуда ты? Я ждала тебя только к вечеру. Я ведь ничего не успела приготовить. Как же ты изменился. Как изменился!

Она выдохнула это всё в одно предложение, подняла на него глаза и рассмеялась сквозь слёзы.

– О, Роберт! Ты отрастил усы! Как же ты теперь похож на нашего отца!

Мистер Дарлинг, всё ещё придерживающий незакрытую дверь, усмехнулся.

– Я сказал ему то же самое.

– А Энди? – Роберт вытянул шею, чтобы рассмотреть, не стоит ли там его племянница, но сестра ответила:

– Она ещё у Вилли. Ну что же мы стоим? Заходите, заходите скорей. Я приготовлю нам чай.

Произнеся эти слова, она незаметно даже для себя подтолкнула локтем позабытую вазу, но та, лишь немного приблизившись к краю, осталась стоять на комоде в полном одиночестве.

А вот кухонная утварь, наоборот, оживилась под ловкими движениями женских рук. Поначалу Мистер Стивенсон говорил неохотно. Как это часто бывает, после долгой разлуки близкие люди не могут связать в единую ровную историю и пару предложений. Он и Миссис Дарлинг то и дело задавали слишком общие вопросы, охватывающие целые годы событий. Такие вопросы и не могли иметь других ответов, кроме как: “Нормально”, “Вроде бы всё неплохо” или даже “Чудно, чудно”. Но постепенно отрезки времени становились короче, а событий в них обнаруживалось всё больше. И вот уже с губ дяди Роберта срывались фразы: “Ты не поверишь”, “В ту минуту” или даже “И как ты думаешь, что вышло дальше?!”.

Мистер Дарлинг в беседе, однако, не участвовал. Он смотрел на вновь обретших друг друга брата и сестру и в очередной раз удивлялся хитросплетению генов. Он думал так: если есть мужчина и женщина, которые рождают дитя, то это дитя должно иметь по половине генов с каждой стороны. Ни больше ни меньше. Мистер Дарлинг вообще очень любил цифры, но это никогда не мешало тому, чтобы последние упорно вводили его в самые глубокие заблуждения. Ну так вот, если ребенок – это по пятьдесят процентов от каждого из родителей, то как могло получится, что сейчас он видел перед собой живое воплощение двух Энди одновременно?! Дело в том, что Энди, младшая из двух дочерей семьи Дарлинг, не была похожа на мистера Дарлинга и его английскую родню ни на десятую часть одного единственного процента. В большинстве своём она унаследовала потрясающий спокойный и женственный нрав матери, лишь в редкие моменты нарушаемый исключительным дефектом. Именно в эти моменты в неё буквально вселялся Роберт Стивенсон таким, каким видел его сейчас мистер Дарлинг.

Когда апогей очередной истории должен был захлестнуть слушателей с головой, в дверь нетерпеливым движением был вставлен ключ. Миссис Дарлинг, поглощенная рассказом брата, не услышала звук приближающейся беды. Со словами: “Мамочка, ты не поверишь! Я узнала! Узнала его имя!”, – Энди шумно отворила дверь. Дверь задела неаккуратно оставленное пальто, которое с легким стуком упало на комод и толкнуло стоявшую на краю зеркальную вазу. Ваза разлетелась на отражавшие коридор десятки не склеиваемых осколков. Именно с этого неприглядного момента в никогда не ведавший печали дом Дарлинг пришла настоящая беда. Беда по имени “Питер Пэн”.

Глава 6

Дождь уже скользил по панорамным окнам конференц-зала, когда журналисты, массовка и конкуренты NET.Land стали выбираться наружу. Внутри конференц-зала остались лишь организаторы и пятеро сотрудников, которые дожидались Питера. Несмотря на то, что почти никто из них не сделал ничего, чтобы вызвать справедливый гнев мистера Барри, все чувствовали себя виноватыми. И пока другие пытались скрыть волнение за разговорами о прошедшей презентации, Кучер понуро сидел поодаль от остальных. Диана, чувствуя неладное в таком поведении Кучера, подсела к нему поближе.

– Ты что-то совсем загрустил.

– А? Да нет.

– Колись, Кучер, – она ткнула его локтем в ребра и настойчиво посмотрела прямо в глаза, – он мне говорил, что у тебя с ним есть какие-то дела, значит, ты тоже был во всём этом замешан?

– Я? Ничего я не знал! – Начал отпираться он с рвением, напоминающим самую настоящую ложь.

– Ну конечно, – продолжала давить Диана, наблюдая за тем, как лицо Кучера покрывается красными пятнами.

– Он не говорил, что собирается бросить псу под хвост два года нашей работы, ясно?

– Но ты знал, что он что-то пишет. Помогал ему.

Жалобным взглядом Кучера в этот момент можно было просить милостыню на входе вокзала Паддингтон. Но судя по его ответу, он явно намеревался отрицать свою причастность к поступкам Питера Пэна.

– Я не знал, ясно тебе? И не ты ли ходила к нему каждый четверг со своими “бумажками”? – перешёл в наступление Кучер.

Диана снисходительно наклонила голову и ответила:

– Мое дело было приносить ланч в назначенное время и прикладывать к нему “бумажки”, – на последнем слове она с обидой передразнила интонацию Кучера. И ему вновь стало неловко. Так бывало каждый раз, когда он откровенно пытался высказываться о её работе. Диана повернула голову на голос Марио:

– О, Питер! Ну расскажи нам, по какому поводу мы сегодня гуляем?

– Не знаю как ты, а я иду праздновать, – с отсутствием даже намёка на волнение или колебание заявил Питер Пэн.

Самоуверенность Питера в собственных силах, как всегда, подействовала воодушевляюще на остальных и, приободрившись, все пошли к выходу, который уже освободился. Но когда все приехали в квартиру Питера, то оказалось, что “праздновать” никто и не собирался. Часть компании расположилась на диване, который мог бы занять в среднестатистической лондонской квартире половину жилой площади. Другая прошла к кухонному острову, предварительно убрав все кружки с мятным чаем Питера в раковину. Все достали свои ноутбуки.

– Да вы серьёзно? Я думал мы устроим знатную пирушку!

– Я буду лапшу с креветками, – проигнорировав замечание, высказался Марио.

– Мне с курицей, – не отрываясь от ноутбука, добавил Луиджи.

– Ну я тоже. Двойную, – поднял указательный палец вверх Кулер.

– Да ну вас всех, – махнул рукой Питер и протянул Диане купюру. – Ди, возьмешь на всех “дим самов” и того сидра?

Она протянула руку к банкноте и улыбнулась. Улыбка, предназначенная для Питера, отличалась от остальных улыбок Дианы. В ней была и ирония, которая подчёркивалась изгибом правого уголка губ, и задорное кокетство, которое выдавала искорка в глазах. А ещё капля наивного порока, отражающаяся в глубине ее декольте. Затем она достала из сумочки телефон и вышла на террасу, чтобы выполнить его поручение.

Питер прошёл к кухонному острову, где стоял чайник, и, набрав воду, включил его.

– И где ты припрятал пасхалку? – Повернулся к нему, сидевший за столом Луиджи.

– Ну нет. Так просто этого вы от меня не узнаете.

– Лучше признайся, Питер.

– И убить всё веселье? Ну нет уж.

– НАШЁЛ! – Послышался крик. Все тут же подорвались со своих мест и пустились к рабочему столу Питера, где вальяжно расположился Кучер.

– Ну чего так быстро-то? – забеспокоился Кулер.

– Где? Где нашёл? В лесу? Я так и знал, что она в лесу! – Затараторил Марио.

– Да ну где же? – Вновь перебил Кулер.

Питер встал позади всех и недовольно скрестил руки. Он знал, что Кучер найдёт пасхалку быстрее остальных. Кучер догадывался, ведь он тоже слушал ее истории. И это Питеру ужасно не нравилось. Истории той девочки из книжного магазина, сюжеты, написанные давным-давно кем-то совершенно другим, рассказанные интонацией ее голоса и переработанные тонконастроенным ретранслятором – самим сердцем Питера Пэна, должны были быть уникальными. Он ревностно посмотрел на Кучера, который уже вовсю разбалтывал, как именно он открыл пасхалку. Питер приподнял левую руку и взглянул на часы. “Семь тридцать. Если выйти сейчас, то, возможно, я как раз застану её там”. Не сказав никому ни слова, он вышел из дома.

Когда Диана вернулась и растерянно спросила: “А где Питер?”, в ответ она услышала лишь стук пальцев по клавишам и периодические возгласы, то есть звуки совершенного равнодушия к её вопросу.

Тем временем, Питер уже набирал скорость на своём лонгборде, двигаясь по Бассет-Роуд. Он балансировал на доске, маневрируя между случайными сколами тротуарной плитки и прохожими, временами то выезжая на велосипедную дорожку, то возвращаясь обратно. Катание для него было сродни игре, правила которой сначала понимаешь с трудом, но по достижении высокого уровня мастерства получаешь ощущение отсутствия гравитации. И сейчас, пока привередливая погода вновь не показала свой мокрый нрав, Пэн летал. А колёса его лонгборда скользили по пыли, недавно прибитой дождём. Доехав до нужного поворота, он спрыгнул с доски и подхватил её правой рукой. Колокольчик в виде жёлудя, как и все предыдущие разы, когда Питер приходил сюда послушать истории, приветливо звякнул. Он зашёл в комнату, где обычно проводились читательские вечера, но застал там лишь опустевшие стулья и одинокий пожелтевший абажур. Пройдёт не так много времени, прежде чем Питер Пэн забудет, как он написал первую строчку кода NET.Land, но он никогда не забудет, как решился подойти к девушке, читающей истории. Это случилось, когда он пришёл послушать её в третий раз. Развернувшись, он направился к прилавку, за которым стоял хозяин лавки.

– Сегодня не читают? – Спросил Питер, думая о том, что в тот день, когда он представился ей, в ответ она не назвала своего имени. И теперь он мог только догадываться, настоящее ли имя назвал ему Кучер.

– Добрый вечер, – мужчина слегка наклонил голову, рассматривая через круглые линзы очков того, кто перед ним стоит. – Андреа рассчиталась. И я ещё не нашёл ей замену. Да и попробуй найди. В наше время-то! Все ходят на такие вечера, только когда их читает такая юная мисс.

– Вот, значит, как, – ответил Питер, прикидывая, сколько примерно профилей с именем “Андреа” он найдёт сегодня ночью на Facebook, и сожалея, что у него нет её фото. Алгоритм поиска по чертам лица значительно сократил бы это время. – Может она где-то ещё читает? – Добавил он, кидая взгляд на давно немытые полы и покосившиеся от времени и тяжести книжные полки.

– Энди? Ну уж нет. Она бы никогда не предала старину Вилли, – он стукнул себя в грудь. – Хотя, будь моя воля, лучше бы уж она читала где-нибудь в другом месте, чем новая ужасная работёнка на этих бездушных кофейных магнатов!

– Вы же говорите о Старбаксе?

Наконец, смекнув что к чему, мужчина за прилавком сложил руки на груди, отчего рукава застиранного серого жакета приподнялись. Через очки его глаза и так выглядели огромными, но когда он намеренно их выпучил, Питеру стало совсем не по себе. Воцарилось то самое неловкое молчание, когда один из собеседников явно намекал на определённые действия со стороны второго, но последний, в силу своего природного непонимания, как в мире устроены некоторые вещи, никак не мог об этом догадаться. Тогда первый, в нашем случае это хозяин лавки, начинал намекать уже несколько настойчивее. Он немного дёрнул плечом на книжный шкаф, стоящий позади него, и быстро метнул туда глазами. Когда он увидел, что этот юноша стоит на том же месте, как истукан, то повторил это действие.

– Что? Что вы делаете? Мне вызвать вам неотложку? – Спросил Питер.

Хозяин лавки издал разочарованный выдох и ответил:

– О, вы не видели вывеску на входе? У нас сейчас проходит распродажа. Вы можете приобрести эти экземпляры по цене почти вдвое меньше их стоимости.

– Что? Да кому нужны… – Начал было Питер, но тут же осёкся под уничтожающим взглядом со стороны хозяина лавки. – Ааааа, вы знаете, мне действительно нужна книга.

– То есть вы хотели сказать две книги? – Упиваясь вендеттой за последнее высказывание о его лавке, сказал хозяин.

– Ну да. Конечно, я хотел сказать две. Для одних, эм, для двоих мальчишек.

– Тогда возьмите эту, – он протянул к Питеру потрепанную книжку с черно-белым старинным печатным текстом на обложке, а затем развернулся за вторым экземпляром, который к незначительному облегчению Питера оказался хотя бы цветным.

– Возьмите ещё вот это, – добавил хозяин, указывая на маленький медный колокольчик в виде жёлудя, который был точь-в-точь похож на тот, который висел на входе в лавку, – в подарок от заведения.

На самом деле здесь было много сувениров с желудями. Календари, линейки, закладки, карандаши с ластиком в виде жёлудя на верхушке. “Кто же покупает всю эту рухлядь?!” – подумал Питер и протянул хозяину визу.

Расплатившись, Питер вышел из лавки и посмотрел на вывеску. Конечно же, никакой информации о распродаже там не было. Питер усмехнулся предприимчивости старика и открыл книгу с пиратским флагом на обложке. Внутри, на обратной стороне чека, был написан адрес. Путь до кофейни оказался дольше, чем он рассчитывал. Когда спустя две пересадки Питер вышел из подземки, на улице уже смеркалось. Пешеходная зона была сплошь выложена брусчаткой, поэтому всю дорогу он нёс доску в руках. Наконец, дойдя до нужного места и остановившись у витрины, он увидел ее. Андрэа поднимала и переворачивала стулья, убирала кафе после рабочего дня. На входной двери висела табличка “Закрыто”. Питер постучал в дверь. Девушка посмотрела на него, и на её раскрасневшемся от работы лице проступило удивление. Она указала на табличку. Питер покачал головой и указал пальцем на неё. Андреа приоткрыла дверь и сказала: “Мы закрыты, приходите завтра”. Но увидев его поближе, узнала в нём того, кто приходил послушать её истории весь последний год.

– Питер? – Вопросительно утвердила она и сделала шаг назад, приглашая его войти внутрь. – Как вы меня нашли?

– Эм, скажем так, я наконец-то понял, за счёт каких махинаций существует эта букинистическая рухлядь.

– Вы о “Жёлуде”? О, так говорить плохо, – она с осуждением посмотрела на него, и Питер гордо вздёрнул нос, – я знаю господина Вилли много лет, он очень дорожит им. Совсем непросто держать в наши дни подобные лавки.

– Ну да, заработать там можно, разве что прибегая к шантажу, – в ответ рассмеялся он и тут же задал вопрос, ответ на который, по его мнению, лежал на поверхности происходящего. – Ты же поэтому оттуда ушла?

– Нет. То есть да. Тебе-то какое дело?! – От возмущения она перешла на “ты”.

– Я бы выпил кофе, а ты? – Примирительным тоном ответил он, думая о том, что уже второй раз за этот вечер явно выбирает неверную тактику разговора. И, судя по дальнейшей реакции Андреа, Питер заподозрил, что на этот раз покупкой двух книг не отделаешься. Она упёрла руки в бока и старательно медленно стала отходить к барной стойке. “Примерно к тому месту, где расположена кнопка для экстренного вызова полиции” – в панике смекнул он.

– Послушай, я не знаю, что ты задумал, но лучше бы тебе уйти. Мне нужно закончить работу, – искусственно спокойным голосом сказала Андрэа.

– Да я же просто зашёл спросить, не читаешь ли ты где-нибудь ещё?

Андреа остановилась и, всматриваясь в его лицо, ответила:

– И только?

– Ну да.

Её спина облегченно расслабилась, и она вновь взяла в руки швабру.

– Вечера чтения у господина Вилли приносили немало удовольствия и служили неплохой практикой для колледжа. Но, увы, не источником дохода.

“Вот и отлично”, – подумал Питер, мысленно потирая ладони.

– Так, может, я угощу тебя кофе?

– Извини, – она вновь выпрямила спину и посмотрела на него, – но я и вправду должна спешить домой.

– Тогда предлагаю вот что: ты сделаешь нам пару стаканчиков, и я провожу тебя до дома.

Она вновь с подозрением посмотрела на него.

– Ну тогда до метро.

Весёлая настойчивость парня в зеленой худи явно веселила её, и она кивнула. “В конце концов, – думала она, – мне не помешает хоть что-то радостное”. Она занесла в подсобку уборочный инвентарь, а затем приготовила им две чашки кофе.

– Тебе добавить что-нибудь? – Поинтересовалась она, закрывая крышкой свой многоразовый стаканчик с кофе.

– На вкус бариста, – крикнул он, уже ожидая её у выхода.

Она ещё раз окинула его взглядом: невысокий рост, едва ли на пол головы выше её собственного, стройное, на грани с тощим телосложение. Он был одет в узкие темно-коричневые джинсы и неизменную, как ей показалось за этот год, зеленую худи, рукава которой были закатаны до локтей. “Зеленый, так зелёный” – решила Андрэа, добавив в его стаканчик немного мятного сиропа.

Тем временем Диана добавляла в кружку с любимым мятным чаем Питера четвертую ложку сахара. С каждой последующей ложкой напиток насыщался сладкой горечью отборных проклятий, которые с особой тщательностью произносила про себя Диана: “Олух, слепой баран, гадкий мухомор, священная папская утка!”. А ведь её подруги из школы моделей предупреждали её. “Пусть он тебя приревнует”, – советовали они. Да как он может приревновать, если у неё даже не получается застать Питера в его же собственной квартире!?

Но иногда даже те из слов, которые произносятся в лабиринте сознания, имеют более громкий импульс, чем слова, произнесённые вслух. Вот и сейчас, то ли из-за обилия растений, которые могли перешёптываться и разносить чужие тайны по всей квартире, то ли из-за того, что Кучер по привычке стремился настроить частоту своего сердечного радиоприёмника на частоту звучания раздражения Дианы, то ли просто по небезызвестной случайности, но он застал на кухне, впервые на его памяти, плачущую Диану:

– Эй, Ди, ты чего?

Диана, совсем не желавшая делиться моментом своей слабости с Кучером, размазала по щекам слёзы и громко высморкалась.

– Если тебе настолько не понравился чай, я могу заварить новый, – попытался пошутить Кучер.

Она рассмеялась, что было нечастым бонусом за его старания.

– Пожалуй, ты прав, Кучер. Дело в чае! – И она полезла в сумку за порцией припасенного для Питера сбора, который, по её мнению, мог бы послужить таблеткой от душевных мук.

– А мне можно?

– Прости, Кучер, у меня осталось одна, и мне явно нужнее, – без запинки соврала она.

– Ладно, – поёжился Кучер и уселся напротив неё, – выкладывай.

– Что?

– Я впервые вижу, чтобы ты так из-за чего-то сотрясалась. Выкладывай.

– Это не твоё дело, у всех бывают трудные дни.

– Неужели? Может ты уже всё ему выдала? – Иронично сказал Кучер, указывая на плотоядного любимца Луиджи.

– Кому? – Непонимающе переспросила Диана.

Кучер повторил жест, указывающий на уродливый хищный цветок, стоявший на столе. Диана вновь рассмеялась, так как всем сердцем терпеть не могла этого питомца Питера, и ответила:

– Да ну тебя, Кучер. Мы не друзья. Я ничего о тебе не знаю. По правде, я даже имени твоего настоящего не знаю!

– Джек, Джек Кучер. Как потрошитель, только лучше. Меня растил отец в западной части Лондона. От бабушки отцу достался таунхаус недалеко от ричмондского кладбища. Фамилия чешская… не смотри на меня так! Дважды поступал в Кембридж. Дважды не поступил. И что ещё? А, ну и теперь я учусь в техническом лондонском колледже.

Диана сделала большой глоток чая и посмотрела на него во все глаза:

– Ну и как теперь прикажешь жить, зная, что тебя зовут Джек?

Он рассмеялся.

– Я не ожидал. От него в смысле. Но каким-то дополнением он привнес игру настоящий смысл. Я хочу сказать, тебе не стоит переживать из-за потери работы, если ты по этому поводу так переживала.

“Ты не можешь меня понять,” – думала Диана. Ни одна осязаемая цель в мире не могла бы дать столько мотивации человеческому существу, сколько даёт страх. И пока одни боялись смерти, а другие остаться непризнанными, Диана боялась одиночества. Она не включала в это понятие физическое одиночество. Материальная самодостаточность была её сильнейшей стороной. Но интеллектуально она чувствовала себя комфортно только рядом с Питером. В её глазах и мыслях то, что носило оттенок “нормальности”, также помещалось в граничные значения мировоззрения Питера Пэна. Проблема была в том, что сам Питер отнюдь не нуждался в эксклюзивных правах на чью-то “нормальность”. Чувство одиночества не парализовало его так, как Диану. Он не искал в ком-то родственной души так, как это делала она. Питеру было достаточно довольствоваться общим фоном обожания. “Общим фоном обожания,” – повторила про себя Диана, поднимая взгляд на Кучера. Она встала, обошла стол и вплотную приблизилась к Кучеру, лицо которого отразило одновременно и радостную растерянность, и неверие в происходящее. Наклонившись, она поцеловала его. В мгновенье до поцелуя он успел рассмотреть лишь её чётко очерченные брови, поэтому сейчас, когда он наконец-то дождался прикосновения её губ, думал не о том, сколько раз он прокручивал у себя в голове желание этой, сродни чуду, близости, а рассуждал о том, насколько велика вероятность того, что те инженеры, которые ещё каких-то тридцать лет назад выводили на миллиметровке сложные многоуровневые схемы машин, самолётов и кораблей, теперь подались в бровисты и с профессиональной точностью подгоняют под точеные женские лица идеальную форму бровей. Диана прервала поцелуй и выжидающим, жаждущим восхищения взглядом посмотрела на него. А затем сказала:

– Питер спит на диване, но это не значит, что в его коробке без стен нет маленькой уютной спальни.

Она потянула Кучера за собой и тот послушно пошёл за ней, с усилием прикусывая язык, с которого так и норовил слететь вопрос: “А откуда ты знаешь, где спит Питер?”

Глава 7

– Ты уверен, Роберт? Всё-таки двадцать лет в море… – Произнёс, сидя за столом, мужчина с идеально выбритой черной бородой.

Лицо мистера Стивенсона исказилось в гримасе, но его тон остался твёрд:

– Я не изменю решения.

В отличие от собеседника Роберт выглядел неряшливо. Он был высоким, скорее худым, но за счет природной ширины плеч и свободной одежды казался крепче. Его чуть вьющиеся засаленные волосы были собраны в низкий хвост, черную водолазку припорошила перхоть. Однако в карих глазах читалась решимость.

– Тогда давай сюда заявление, – сдаваясь, проговорил мужчина за столом, – за расчётом и документами зайдёшь через неделю. И, Роберт, мне искренне жаль твою сестру, но, если позволишь, это не по тебе.

– Значит, станет по мне, – с этими словами мистер Стивенсон протянул заявление и вышел из офиса. В порту на него повеяло привычным сырым воздухом Темзы. “Станет по мне”, – ещё раз повторил он про себя.

      Опустевший стакан намекал бармену на необходимость обновить содержимое. Мистер Барри предпочитал скотч. Иногда он изменял своё предпочтение в сторону американского брата, но в такие дрянные дни, как этот, только чистый шотландский скотч. В пабе было пусто. И Джеймс мог расслабиться от повышенного внимания со стороны журналистов после вчерашней презентации. Серые увлажнившиеся глаза мистера Барри скользили по стенам в красно-зеленую клетку, по фотографиям в искусственно-состаренных коричневых рамах, по высоким барным стульям. “Когда всё стало так сложно?” – думал он. Затем задержал взгляд на фотографии в овальной деревянной рамке. На монохромном фрагменте прошлого был запечатлен мальчик на берегу озера, в хлопковом комбинезоне и в слишком большой для ребёнка морской фуражке. Он гордо протягивал перед собой только что пойманную рыбу и всем своим видом выражал крайнюю степень удовлетворения от жизни.

– Я был тобой, – одними губами произнёс Джеймс Барри, – но ты даже не представляешь, какая пропасть разделяет нас теперь…

Рядом сел только что подошедший мистер Стивенсон. Его чёрная одежда придавал ему траурный вид. Он молча подал знак бармену, и тот налил ему порцию скотча. Не прерывая молчания, Роберт стукнул свой стакан о стакан друга, отчего в пустом баре послышалось звонкое “дзынь”, и залпом выпил содержимое. Только после того, как он поставил опустевший стакан на барную стойку, Джеймс произнёс: